Читать интересную книгу Рейволюция. Роман в стиле техно - Илья Стогоff

Новиков выставил все это у себя в АССЕ, и это стало первой выставкой Энди Уорхола в СССР. Новикову было тесно в этом мире. Новикову хотелось померяться силами не с бородачом из соседнего подъезда, а со звездами Нью-Йорка и Амстердама.

Еще Уорхол прислал Новикову свою книгу «Философия успеха Энди Уорхола». Этот подарок был лишним. Новиков мог сам кого угодно обучить философии успеха. Он не хотел быть художником № 1. Новиков хотел быть просто № 1.

Что ему были все эти выставки? В середине 1980-х если власти хотели прикрыть художественную выставку, то посылали всего одного офицера КГБ. Он приходил и закрывал. Но здесь же, рядом, в тех же Домах культуры творилось что-то совершенно новое. На усмирение рок-н-рольных концертов власть отряжала каждый раз по полку милиции, и у каждого милиционера в кармане лежал кустарный свинцовый кастет, но барабаны русского рок-н-ролла все равно выбивали свой ритм и справиться с этим было невозможно.

«Новые художники» были художниками. Но вели себя – как рок-н-рольные звезды. Они и были рок-н-рольными звездами. Одноклассник Новикова Олег Котельников играл на гитаре в первой панкгруппе страны… Африка проводил больше времени на концертах Гребенщикова, чем в мастерской… Густав лупил по своим барабанам…

Музыкой занимались почти все «Новые художники». Кроме, пожалуй, Ивана Сотникова. Но об Иване Сотникове разговор впереди.

А тогда, в середине 1980-х плиты земной коры пришли в движение. Скоро должна была брызнуть магма. Первыми поняли, что происходит, Новиков и его приятели. Они первыми попробовали оседлать цунами русского рока.

4. Кафе «Сайгон» (1987–1989)

1

Целых двадцать пять лет кафе «Сайгон» было центром петербургской культуры. А вот когда именно закрылся «Сайгон» – никто не помнит. Четверть столетия. Довольно длинная жизнь. Открылся он осенью 1964 года, но когда же он закрылся?

Прежде «Сайгона» модная публика собиралась тремя кварталами выше по Невскому, в кафетерии на Малой Садовой. Туда ходили первые ленинградские стиляги. Там можно было встретить подпольно рукоположенного православного священника. Или энтузиастов, которые, сидя в центре Петербурга, готовили государственный переворот в Испании.

В «Сайгоне» публика была совсем другой. Место открыли спекулянты книгами и антиквариатом. Вслед за продавцами книжек подтянулись любители книжки читать… а потом и любители писать.

Почему кафетерий на углу Невского и Владимирского проспектов получил такое имя – неизвестно. Репутацию «Сайгону» сделали похмельные поэты 1960-х, любившие хлопнуть здесь «двойного черного без сахара» по 14 копеек.

Считалось, что в «Сайгоне» варят лучший в городе кофе. Как-то из тюрьмы в Ленобласти несколько зеков сбежали только бы попить знаменитого «сайгонского» кофе. В кафе их и взяли.

Однако посетители пили никакой не кофе, а принесенный с собой портвейн. Или коньяк. Коньяк продавался здесь же, и для картежного каталы с Лиговки напоить коньяком «сайгонского» поэта было делом чести, а поэты в знак благодарности на всю улицу читали стихи.

Сюда хаживали Иосиф Бродский и Сергей Довлатов. Здесь собирались все: поэты-алкоголики и просто поэты, первые подпольные валютные миллионеры, драгдилеры, менты в штатском, рок-звезды, толпы художников, гомосексуалисты-проституты и, разумеется, огромное количество сумасшедших.

Каждое утро молодого Бориса Гребенщикова начиналось с чашки кофе в «Сайгоне». Постоянным посетителем «Сайгона» был и пианист Сергей Курёхин.

2

В середине 1980-х Курёхин по утрам играл на рояле во время соревнований по художественной гимнастике, а вечерами болтался по букинистическим салонам на Литейном проспекте и ведрами пил кофе в кафе «Сайгон».

Рядом точно такую же жизнь вело огромное количество таких же, как он: тощих, прыщавых, нелепо одетых и жутко талантливых. Все они были со странностями, но Курёхин – особенно. Чего стоили одни его музыкальные вкусы! Можете поверить? Этот парень любил не Rolling Stones и не Led Zeppelin, а авангардный джаз. Ну не оригинал ли?

Он пил вино с Гребенщиковым, пил вино с Тимуром Новиковым, хлопотал за парня… не, бля буду, жутко талантливого парня-саксофониста из Омска… слушал треки лондонских джазменов, ночевал в мастерских у знакомых художников, пил вино с Гребенщиковым, пил вино с Тимуром Новиковым…

Так шли годы. Он завоевал репутацию лучшего в стране джазового пианиста. Для одного английского лейбла он записал сольный джазовый альбом. Когда запись была прослушана на Западе, специалисты просто не поверили. Решили, будто трек проигран в ускоренном режиме, ведь играть с такой скоростью и при этом столь технично – выше сил человеческих.

Среди знатоков альбом стал сенсацией. Но – только среди английских знатоков. В России Курёхина по-прежнему никто не воспринимал всерьез. Джазмены считали его рок-музыкантом, рок-музыканты считали его джазменом, а классические музыканты считали его козлом.

Он чувствовал себя номером один. Он и был номером один. А окружающие похлопывали его по плечу и говорили: «Да, старик, забавно это у тебя получается».

Курёхин пробовал играть с сайгонскими приятелями. С группой «Аквариум» он записал целых четыре альбома. При этом каждая собака в СССР знала, что такое «Аквариум», но кто хотя бы слышал об улыбчивом парне по фамилии Курёхин?

Работа с «Аквариумом» обернулась криками и скандалом. В этой группе было место только для одного лидера. Гребенщиков был обижен: он дал шанс никому не известному самородку поработать с раскрученным брендом, и где благодарность? Курёхин тоже был недоволен: он пытался превратить «Аквариум» в нормальный музыкальный коллектив, и чем ему ответили?

Они перестали общаться. Потом, после того как Курёхин умер, Гребенщиков сказал о нем много теплых слов. Но сперва они лишь за глаза поливали друг друга грязью и в интервью называли друг друга мудаками.

Этот экспириенс был для Курёхина важен. Он понял: делать как лучше не стоит. Стоит делать так, как лучше для тебя. И он стал делать именно так. Но это было позже. А пока он и молодой Боб Гребенщиков просто пили кофе в кафе «Сайгон».

3

Забитый народом перекресток. Протиснуться, войти в деревянные двери. Слева – барная стойка со старой рычащей кофеваркой. Чуть дальше – ступенька вниз и длинный зал с круглыми столиками. Пахнет сыростью и дешевыми сигаретами. Народу много, и говорят все одновременно. Мычат пьяные. С самого утра смертельно пьяные легенды городской культуры.

Договаривались встретиться в шесть. Пили кофе. Потом пили алкоголь. Потом пили все, что удалось найти. Иногда доедали с оставленных на столе чужих тарелок. Знакомились с девицами. Целовались со знакомыми девицами. Пьяными пальцами хватали за бюст незнакомых девиц. Читали стихи. Ругали тех, кто читает стихи рядом, смеялись над теми, кто не понимает наших стихов, и отказывались понимать стихи соседей.

Собственно за этим сюда и ходили. Девушек в «Сайгоне» было огромное количество. Девушки были симпатичные… девушки были разные. Были провинциалки только что с Московского вокзала. А были барышни, состоящие в интимной переписке с философом Мартином Хайдеггером.

Так проходили десятилетия. Так проходила жизнь.

«Сайгон» был полон странными типами. Самым странным из всех был 90-летний аристократ Олег Михайлович Сумароков.

Родословное древо Олега Михайловича корнями упиралось в шведского конунга Рюрика. До революции его предки славились чудачествами и щедрой благотворительностью. Олег Михайлович прославился приблизительно тем же.

Внешне он был типичный советский пенсионер. Этакий добрый дедушка. Поношенное пальто. Седые вихры. Но под пальто его сердце билось в ритме хэви-металл.

Как-то Сумароков должен был выступать на очень официальном мероприятии (что-то о модной тогда молодежной культуре). Телекамеры. Отечественные академики. Иностранные инвесторы. Чиновники в строгих костюмах. Сумароков пришел тоже в строгом костюме. Сказал прочувствованную речь. Развернулся, чтобы сесть на место, и зал замер. Брюки сзади у выступавшего были разорваны пополам и не могли скрыть ни единого сантиметра его старческих ягодиц.

Он был первым в стране культуристом. Особых успехов не достиг, но штанги тягал до старости. При этом беспробудно пил. Допивался до того, что зимой, со шваброй наперевес босиком выбегал на улицу и принимал бой с армией видимых только ему гигантских крыс.

Еще в 1960-х Сумароков организовывал радикальные акции по защите памятников старины. Такие, знаете, в стиле сегодняшних «гринписовцев». Потом занимался парашютным спортом и вроде бы даже имел по этому поводу почетный парашютистский значок.

Под конец жизни он стал протестантским пастором. Правда ненадолго. Из церкви его тоже изгнали. Вместо проповедей Олег Михайлович приглашал к амвону знакомых панк-рокеров, и прихожане в ужасе затыкали уши ладонями.