– Ничего. В хорошее время… В хор-р-рош-шее время родился малец! И две войны отбушевало, и разруха страшенная, и недород – все позади! Правильная жизнь начинается… Ну, будем!
– Будем! – сказал и второй гость.
Отец чокнулся с ними. А мать только чуть пригубила из полного стакана и отошла в уголок, стала тихо покачивать зыбку, накрытую пологом.
Мужчины завели у стола свой извечный хозяйственный разговор, заспорили о чем-то, и голоса их становились все громче. А мать покачивала ту зыбку и тихо начала петь, приговаривать какие-то слова. О чем пела она, я не слышал и не знаю до сих иор… А может, в той ее песне и вообще никаких слов не было, одна только вечная любовь и надежда всех матерей на свете на лучшую участь их сыновей?..
– А ты, конечно, ничего такого не помнишь и знать не можешь, – говорил мне обычно отец позже, заканчивая эти рассказы о давних временах. – Не можешь ты помнить, с чего начиналась твоя жизнь. Потому что лежал ты тогда в зыбке, пузыри ртом пускал… Вот, брат! А жизнь-то уже шумела над крышей, и чем далее, тем круче.
Да. Ничего этого я, конечно, не помню… Я даже хутора того не видел никогда, потому что год спустя отец перевез семью в станицу, где стал работать в кредитном товариществе. Не видел я ни той низкой, вросшей в землю хаты под соломенной крышей, в которой родился, ни вербовой левады внизу, у речки Песковатки, ни ковыльных бугров за прирезанной земельной гранью, помню другие места. А все же иной раз вроде припоминается что-то из тех лет… Какая-то магическая сила возвращает меня в год моего рождения, и я все это вижу и хорошо представляю…
Широкий, чисто подметенный двор, и посреди него высокий ворох красного зерна… Свежий ветерок потягивает снизу, от речки. А мать и отец, совсем еще молодые и сильные, стоят рядом.
Они веют зерно.
Они поднимают тяжелые ведра над головой и пускают просо текучими струями на расстеленный полог. Красное, мелкозернистое просо льется, словно вода. Ветерок подхватывает всякую пыль, остья, легковесную мякину и щуплость с куколью, относит прочь. А тяжелые злаки, неподвластные тому ветру, сыплются и сыплются в новый, чистый ворох и ложатся все в одно место – плотно и окатисто, словно литая бронза. Зерно к зерну, зернышко к зернышку…