Это было его последней человеческой мыслью.
Истинная смерть пришла внезапно. Варамира пробрал холод, точно его с головой окунули в ледяные воды замёрзшего озера. Затем он понял, что бежит в залитых лунным светом снегах, и его сородичи несутся следом. Полмира закрыла тьма. «Одноглазый», – понял он, тявкнул, и Хитрюга с Охотником ответили.
Добравшись до гребня холма, волки остановились. «Репейница», – вспомнил варг, и какая-то часть его опечалилась о том, что он потерял, а какая-то – о том, что натворил.
Мир внизу превратился в лёд. Пальцы мороза ползли навстречу друг другу вверх по чардреву. Пустая деревня уже не была пустой: между снежными холмиками бродили синеглазые тени. Одни носили бурое, другие чёрное, третьи были нагими – с белыми как снег телами. С холмов прилетел ветер, наполненный их запахами: мертвечина, засохшая кровь, провонявшие плесенью, гнилью и мочой шкуры. Хитрюга зарычала и оскалила зубы, шерсть у неё встала дыбом. «Не люди. Не добыча. Только не эти».
Создания внизу двигались – но живыми не были. Один за другим они поднимали головы и глядели на трёх волков на холме. Последним подняло взгляд существо, которое некогда было Репейницей. Облачение из инея, намёрзшего поверх одежды из шерсти, меха и кожи, искрилось в лунном свете и похрустывало при движении. С пальцев свисали бледно-розовые сосульки, словно десять длинных ножей из замёрзшей крови. И в ямках, где раньше находились глаза, мерцали бледно-голубые огоньки, придавая грубому лицу то, чего оно было лишено при жизни – пугающую красоту.
«Она меня видит».
Глава 1. Тирион
Он пил всю дорогу через Узкое море.
Корабль был маленьким, каюта Тириона – совсем крохотной, а капитан не позволял ему появляться наверху. Из-за ходившей ходуном под ногами палубы его постоянно мутило. Дрянная на вкус пища казалась ещё отвратительней, когда он извергал её обратно. К тому же, зачем нужны солонина, засохший сыр и червивый хлеб, если есть вино? Красное, кислое и очень крепкое. От вина тоже порой тошнило, но его было много.
– Мир до краёв наполнен вином, – бормотал Тирион в своей промозглой каюте. Отец никогда не любил пьяных, так что с того? Отец мёртв. Он его прикончил. «Ваша стрела в живот, милорд! Только для вас. Умей я лучше управляться с арбалетом, всадил бы её в член, которым ты меня зачал, проклятый ублюдок».
Сидя в трюме, Тирион не понимал день снаружи или ночь, и ориентировался во времени лишь по появлению в каюте юнги, приносившего ему еду, к которой он не притрагивался, да ведро со щёткой, чтобы прибрать за карликом.
– Это дорнийское? – как-то спросил его Тирион, вынимая пробку из меха. – Оно напоминает мне об одной змее, которую я знавал когда-то. Забавный был парень, пока его не придавило горой.
Юнга не отвечал. Мальчик был довольно уродливым, хотя куда привлекательнее, чем некий карлик с обрубком носа и шрамом от глаза до подбородка.
– Я тебя чем-то обидел? – вновь обратился Тирион к мальчишке, пока тот скрёб палубу. – Тебе запретили со мной разговаривать? Или какой-нибудь карлик вдул твоей матери?
Ответа вновь не последовало.
– Скажи хоть, куда мы плывём?
Джейме упоминал о Вольных городах, но никогда не говорил ничего определённого.
– Браавос? Тирош? Мир?
Тирион предпочёл бы отправиться в Дорн. «Мирцелла постарше Томмена, и по дорнийским законам Железный Трон должен принадлежать ей. Я помогу племяннице потребовать то, что ей причитается, как и предлагал принц Оберин».
Но Оберин мёртв, его голову размозжил закованный в броню кулак сира Грегора Клигана. А без Красного Змея за спиной станет ли Доран Мартелл даже думать о подобной авантюре? «Вместо этого он может заковать меня в железо и отправить обратно к ненаглядной сестрице». На Стене было бы безопаснее. Старый Медведь Мормонт говорил, что Ночному Дозору нужны люди вроде Тириона. «Хотя, наверное, Мормонт уже умер, а Слинт стал новым лордом-командующим». Вряд ли сын мясника забыл, кто отправил его на Стену. «Неужели я хочу всю оставшуюся жизнь есть солонину с овсянкой вместе с ворами и убийцами?» Впрочем, остаток его жизни не будет слишком долгим. Янос Слинт об этом позаботится.
Юнга сунул щётку в воду и мужественно продолжил скрести.
– Ты бывал когда-нибудь в лиссенийских борделях? – спросил карлик. – Может, это туда отправляются шлюхи?
Тирион вряд ли бы вспомнил, как сказать по-валлирийски «шлюха», и, в любом случае, поздно было вспоминать. Мальчишка уже бросил щётку в ведро и отправился прочь.
«Мой мозг одурманен вином». Тирион учился читать на высоком валирийском, ещё сидя на коленях у своего мейстера, хотя то, на чём общаются в девяти вольных городах... это был не то чтобы диалект, а скорее девять диалектов, переходящих в девять разных языков. Тирион знал несколько слов на браавосском и немного говорил на мирийском. Благодаря одному знакомому ещё с Утёса наёмнику, он легко мог грязно ругаться, обозвать любого мошенником и заказать кружку эля на тирошском. «В Дорне хотя бы разговаривают на общем языке». Как и всё дорнийское – пища, законы – их речь была приправлена ароматами Ройна, но с этим можно справиться. «Да, Дорн – по мне». Вцепившись в эту мысль, словно ребёнок в куклу, карлик добрался до койки.
Тирион Ланнистер никогда не мог легко уснуть. А на борту этого корабля и подавно, хотя время от времени он ухитрялся напиваться до такого состояния, что ему удавалось ненадолго отключиться. Во всяком случае, снов он не видел. На его короткий век их и так было предостаточно. «И разных глупостей тоже: любви, справедливости, дружбы и славы. Как и мечты стать высоким». Теперь Тирион знал: всё это ему недоступно. Он не знал, куда отправляются шлюхи.
«Куда отправляются шлюхи», – сказал отец. «Его последние слова, и какие!» Арбалет тренькнул, лорд Тайвин осел назад, и Тирион Ланнистер оказался в темноте, ковыляющий бок о бок с Варисом. Должно быть, он каким-то чудом сумел спуститься по шахте на двести тридцать ступенек туда, где сияли оранжевые угли в глотке железного дракона. Но ничего этого он не помнил. Только звук арбалета и вонь от дерьма обделавшегося отца. «Даже умирая, он ухитрился меня обгадить».
Варис провёл его сквозь туннели, но они не перемолвились ни словом, пока не добрались до Черноводной, где Тирион одержал великую победу и оставил половину носа. Здесь карлик повернулся к евнуху и тоном, которым человек обычно говорит о том, что уколол себе палец, сообщил:
– Я убил отца.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});