Читать интересную книгу История архитектурных и художественных памятников Ферапонтова монастыря - Владимир Сарабьянов

Два следующих по хронологии антиминса приходятся на 1466 и 1470 г. и принадлежат престолам Рождества Богородицы и Николая Чудотворца. К. К. Романов справедливо отмечает, что «церковь Рождества Богородицы… ко второй половине XV столетия обветшала, а главное, должна была оказаться недостаточной для потребностей сильно развившегося монастыря»[114]. Оба дошедших до нас антиминса были заготовлены одновременно, но соборный освятили 8 сентября 1466 г., тогда как Никольский – 5 июля 1470 г. К. К. Романов пишет, что сейчас невозможно установить, была ли «выстроена за 4 года отдельная деревянная церковь, престол которой был затем перенесен в дошедший до нашего времени соборный каменный храм, или же освящение придела в выстроенном в 1466 г. храме Рождества Богородицы было отложено до 1470 г.»[115]. Однако окажись Никольский храм отдельно стоящей церковью, для строителей каменного собора не было особых причин уничтожать деревянную церковь и переносить её престол в новый собор в качестве придела. Вероятнее всего, Никольский придел был задуман при строительстве нового деревянного храма, но по неизвестным нам обстоятельствам был освящён лишь в 1470 г.

Неизвестно, пострадал ли храм во время пожара 1488 г., о котором сообщает житие преп. Мартиниана[116], но вскоре после него было начато строительство каменного собора, который вместе с Никольским приделом был освящен 8 сентября 1490 г. По общепринятому мнению, заказчиком строительства каменного собора явился ростовский владыка Иоасаф (Оболенский), незадолго до того вернувшийся на покой в Ферапонтов монастырь. Исследования и обмеры, проведенные П. П. Покрышкиным и К. К. Романовым на начальном этапе изучения собора, уже в 1908 г. позволили им опубликовать в Известиях Императорской Археологической комиссии данные своих изысканий, а также проект реставрации памятника с восстановлением его первоначального облика, выполненный К. К. Романовым[117]. Этот чертёж, впоследствии неоднократно публиковавшийся, был положен в основу реставрации, осуществлявшейся сначала А. Г. Вальтером в 1912–1915 гг., а затем В. В. Даниловым в 1920-е гг. Однако проект К. К. Романова никогда не был полностью реализован, а в ходе последующих работ и исследований выявились некоторые несоответствия этого проекта с натурными данными. Как пишет С. С. Подъяпольский, «чертёж Романова со временем стал по большей части восприниматься как адекватная реконструкция его первоначального состояния, каковым он в действительности не является. Он не только показывает собор в более поздней редакции, но и содержит некоторые ошибки. В частности на нём отсутствует барабан над Никольским приделом… и принципиально неверно показана паперть XVI века»[118]. Между тем, сам К. К. Романов писал о том, что данный проект призван отразить состояние памятника на начало XVI в.[119] и, таким образом, попытки отождествить его с первоначальным обликом храма представляются явно ошибочными.

Сообразуясь с проектом К. К. Романова и данными современных исследований, можно следующим образом восстановить первоначальный облик храма. Наиболее точно на проекте отражен вид основного объёма храма, к которому вряд ли можно предъявить какие-то существенные замечания. Стены собора завершались тремя закомарами, над которым шли два ряда кокошников; над ними возвышался барабан с шестью узкими окнами, увенчанный шлемовидной главой. Другая маленькая главка с тремя окнами находилась над Никольским приделом[120]. По мнению С. С. Подъяпольского, «представляется более вероятной не криволинейная, а коническая форма покрытия апсид: следы примыкания таких кровель сохранились на восточной стене»[121]. Покрытие кровель изначально было деревянным, а не металлическим, как предполагал К. К. Романов, и, кроме того, росписи в закомарах, показанные на проекте, полностью являются фантазией автора[122].

Если основной объём собора может быть реконструирован достаточно точно, то остаётся открытым вопрос, что было на месте папертей, окруживших храм в XVI столетии. Согласно реконструкции К. К. Романова, собор стоял на высоком подклете и был окружен с трех сторон открытым гульбищем, в северо-западном углу которого располагалась звонница. Согласно авторитетному мнению С. С. Подъяпольского, которое представляется более обоснованным, «собор первоначально не имел никаких каменных обстроек, будучи окружённым лишь низкими деревянными галереями», либо же, что автор считает более вероятным, «отдельными всходами. Его компактный, стройный объём обладал цельностью, утраченной впоследствии по мере расширения строительства»[123].

Антиминсы Ферапонтова монастыря. Фотография начала ХХ века

Происхождение мастеров, возводивших собор Ферапонтова монастыря, остаётся неизвестным. К. К. Романов, как первый исследователь этого памятника, в своих работах достаточно чётко определил свою точку зрения на вопрос о месте собора в древнерусском зодчестве XV столетия. Видя в нём черты как московской, так и псковской архитектурной традиции, К. К. Романов приписывал собор Ферапонтова монастыря той артели псковских строителей, которая прибыла в Москву в 1474 г. для осуществления строительства кафедрального Успенского собора, а затем выполняла великокняжеские заказы в различных регионах Руси, находившихся в зависимости от Московского княжества. В его понимании, собор Ферапонтова монастыря является живым свидетельством плодотворного влияния динамично развивавшейся псковской архитектурной школы на костное московское зодчество[124]. Главным слабым звеном этой концепции, как пишет С. С. Подъяпольский, явилась очевидная недооценка московского зодчества этого периода, которое нисколько не уступало динамике развития архитектурных традиций Пскова[125]. Обобщив предшествующие исследования, С. С. Подъяпольский предложил совершенно иную и куда более адекватную концепцию происхождения зодчих собора Ферапонтова монастыря, связав их с ростовскими архитектурными традициями, которые активно развивались в Белозерье в конце XV и первой половине XVI вв. В качестве ближайших аналогий, исследователь называет собор Спасо-Каменного монастыря (1481), предшествующий собору Ферапонтова, а также Успенский собор Кириллова монастыря (1496), построенный мастером Прохором Ростовским и вобравший в себя многие элементы своего ферапонтовского предшественника. Суммируя различные свидетельства и данные, С. С. Подъяпольский убедительно подтверждает и датировку собора 1490 годом[126]. В свете выводов о ростовских корнях строителей обретает куда большую определённость общепринятая точка зрения о роли в истории строительства собора ростовского владыки Иоасафа (Оболенского), удалившегося в Ферапонтов монастырь на покой в 1488 г. Если принимать гипотезу, согласно которой Иоасаф являлся ктитором возведения каменного собора, то представляется вполне естественным привлечение им для выполнения своего заказа ростовских зодчих, которые, вероятнее всего, были лично известны ему по периоду управления им Ростовской епархией[127].

Антиминсы Ферапонтова монастыря. Фотография начала ХХ века

Первое десятилетие существования собора единственным украшением его интерьера оставался иконостас. Фрески были созданы в 1502 г., о чем свидетельствует надпись в своде северного портала собора: «В лет(о) 7010-е м(е)с(я)ца августа въ 6 на Преображение Г(о)с(под)а нашег(о) И(ису)с(а) Х(ри)с(т)а начата быс(ть) потписыватца сиа ц(е)рк(о)въ а кончана на 2 лет(о) м(е)с(я)ца сентявреа въ 8 на Р(о)ж(е)ство Прес(в я)тыа вл(а)д(ы)чица нашыа Б(огороди)ца Мариа при бла(го)верном великом князе Иване Василиевиче всеа Руси и при великом князе Василие Иванович(е) всеа Руси и при архиепископе Тихоне. А писци Деонисие иконникъ съ своими чады. О Владыко Хр(исто) с всех Ц(а)рь избави их Г(оспод)и мук вечных». Частичная утраченность этой надписи и путаница, возникшая при переводе некоторыми исследователями даты создания росписи с летосчисления «от сотворения мира» на летосчисление «от Рождества Христова», объясняют различие датировок, имеющихся в научной литературе. Наиболее убедительное прочтение надписи вместе с критическим анализом предшествующих вариантов предложил Н. И. Федышин. Согласно его интерпретации текста[128], роспись была создана в период с 6 августа по 8 сентября 1502 г. Эту же дату исполнения фресок – 1502 г. – называет монастырская опись 1693 г.[129]

На протяжении XVI столетия собор обстраивается двухэтажными папертями, которые окружили собор с трёх сторон, оставив открытым лишь восточный фасад. Поскольку впоследствии паперти также подверглись существенным перестройкам, их первоначальный внешний облик и время создания представляют вопрос для исследователей. К. К. Романов и П. П. Покрышкин считали, что паперти возникли не одновременно, а минимум в два этапа[130]. К начальной стадии они в частности относили северо-западную часть паперти, где на реконструкции показана звонница. Здесь действительно сохранилась каменная лестница, ведущая от пола паперти, а с внешней стороны читаются мощные консоли, которые, как считал К. К. Романов, являлись опорой для конструкций звонницы. Именно эта реконструкция дала основания К. К. Романову датировать паперти периодом до 1530 г., когда в монастыре была возведена Благовещенская церковь «под колоколы», взявшая на себя функцию колокольни[131]. Между тем, как показали исследования С. С. Подъяпольского, «ошибка Романова заключалась в том, что он не придал значения существованию в этой части здания вертикальной шахты с небольшой дверцей внизу, являющейся характернейшим признаком устройства для часового механизма»[132]. Следовательно в северозападном углу паперти находилась не звонница, а часовая палатка, аналогии чему известны на примере некоторых белозерских памятников XVI в.[133] Из этого следует, что доводы о разновременности этих частей паперти, высказанные К. К. Романовым, были ошибочны и все её части были возведены одновременно.