Читать интересную книгу Полюшко-поле - Борис Можаев

- Что здесь стряслось?

- Да пустое. Роликов недосчитались. Так я деревянные выточил. На день сегодня хватит. А завтра новые поставлю. Так и домолотим. Тут весь секрет в смазке. - И Конкин стал подробно объяснять секрет смазки деревянных роликов.

- А ну-ка, давай испробуем твою починку! - сказал Егор Иванович. Валерий, дай-ка очки. Хочу к барабану встать. Ну, бабы, держись! Замучаю!

- Барабан не трибуна, Егор Иванович, - хохотнула неугомонная Татьяна, руки не язык - не берись, коль работать отвык.

- Чем судить, кума, становись сама, - ответил в тон ей Егор Иванович.

- А что ж, мы не побоимся.

Скуластое суровое лицо Егора Ивановича осветилось лукавой мальчишеской улыбкой:

- Ко мне на подачу? Идет?!

- Идет, - Татьяна двинула плечами. - Валерий, уступи место.

Егор Иванович снял полушубок. Синяя трикотажная рубашка плотно обтянула его бугристую грудь и сухие мосластые плечи, чуть вывернутые вперед.

- Ого! - воскликнул Конкин, оглаживая свою барсучью бороду. - Вот так старик! Держись, Танька! Он те укатает.

- Как бы машину твою не укатал, - огрызнулась Татьяна. - Ты подопри ее бородой.

- Ох, бес баба!

Егор Иванович взял первый сноп и ощутил приятный озноб, пробежавший по телу.

Молотьба на току звучала в его душе давней, но непозабытой песней; она была ему знакома вся: от работы мальчика - погонщика лошадей до знойной захватывающей работы барабанщика - короля тока. Кажется, не было во всем селе барабанщика, равного ему, Егору Батману. Бывало, все одонья обойдет он с общественной молотилкой. Каждый мужик поклонится ему, двадцатилетнему парню, по отечеству величает: "Пожалуй на помочь, Егор Иваныч. Не обойди, голубарь!" И Егор пособлял, старался. Ах, как он молотил! Потом уж в колхозе отдалился от молотилки, пересел на трактор, на комбайн. А теперь где встретишь этот давнишний способ молотьбы? А если и встретишь, так нет ни коней с надглазниками на уздечках, толкущихся по кругу под залихватский свист и хлопанье кнута погонщика, ни копновозов с длинными веревками, да и барабан не тот, а раза в два покрупнее, и вращает его либо трактор, либо электромотор. Словом, все не то, и все-таки в душе Егора Ивановича вспыхнул знакомый огонек.

Татьяна принимала снопы, ловко переворачивала их в воздухе и бросала комлем вперед на стол перед Егором Ивановичем. Ее полные крупные руки, обнаженные несмотря на мороз, мелькали играючи и, казалось, не ощущали никакой тяжести. Егор Иванович левой рукой хватал сноп, правой срывал свясло, развязанное Татьяной, и с маху рассеивал сноп по блестящей наклонной плоскости, ведущей в пасть барабана. Раздавался короткий басовый рев, желтыми брызгами вылетала солома, и снова барабан гудел высоко и протяжно. "Да-ва-ай, да-ва-ай", - чудилось Егору Ивановичу в реве барабана, и он крикнул:

- А ну-ка, нажимай!

- Девоньки! - крикнула Татьяна. - У барабанщика аппетит разыгрался. Подбросим ему!

Снопы полетели друг за дружкой. И все-таки Татьяна успевала каждый сноп поймать, повернуть его в нужном направлении, точно бросить под руки Егору Ивановичу да еще свернуть узел свясла. "Ах, ловка, чертовка!" - подумал он, восхищаясь своей напарницей. Горка снопов стала расти все выше и выше. Татьяна озорно блеснула зубами:

- Завалю!

- Меня? Врешь, Танька!

Егор Иванович остервенело сграбастал своей пятерней сразу два снопа, рванул свясла и оба сразу туда, в пасть, где отбеленные зубья слились в один сверкающий круг. Барабан заурчал ниже, гуще и басил довольным утробным ревом.

- А вот эдак не хошь? Гуртом вас, гуртом! Ходи, милые, ходи веселей! покрикивал Егор Иванович, захватывая последние залежавшиеся на столе снопы.

Так они, распаленные работой и задором, простояли больше часа плечо в плечо, упорно, не сдаваясь друг другу, пока Конкин не остановил молотилку.

- Шабаш! Отдохните малость, а то мотор пережгете.

- Ну, Татьяна, семь потов с меня согнала, - говорил Егор Иванович, вытирая подолом рубахи лицо и шею.

- Небось и вы, Егор Иванович, попотеть нас заставили, - сказала одна из женщин.

- То-то, козы! А то вы нас, стариков, уж в зачет не берете, ухмыльнулся Конкин.

- Эх, Татьяна, кабы так все время работали! - сказал Егор Иванович.

- Эх, Егор Иванович, кабы все время платили бы...

- Ничего, бабы, ничего. Выправится.

- Ничего, конечно... А то что ж? Вот и мы - ничего, - сказала Татьяна.

И все засмеялись. На току появилась Надя Селина, подошла к Егору Ивановичу, отвела его в сторону.

- Я была на твоем поле, дядя Егор, видела, как Степан навоз возит.

- Ну?

- Сваливает где попало.

- Он что, с ума спятил?

- Все равно, говорит, его разбрасывать по весне.

- Как все равно! Да он до весны-то вымерзнет. Вымоет его - одна труха останется.

- Поди сам с ним поговори.

- Уж я с ним поговорю...

5

Егор Иванович, насупясь, двинулся к полю напрямки, через Воробьиный лог. Даже в логу снег был неглубоким, и черные валы зяблевой вспашки повсюду выпирали из-под жиденького снежного покрывала. На склонах по крутобоким увалам шумели низкорослые дубнячковые заросли. Дубнячок был не выше ковыля - по колено. Но жухлые листья красновато-ржавого цвета громыхали на ветру, словно жестяные банки. "Не дерево, а трава... но поди ж ты, шумит!" - думал Егор Иванович.

На крутом взъеме, под глинистым обрывчиком, из дубнячковых зарослей струился блеклый вялый дымок. "Кабы не загорелось, - подумал Егор Иванович. - Притушить надо". Он поднялся наверх, разбросал небольшую стылую кучку сизого пепла; мелкими блестками сыпанули на снег искорки, запахло вроде бы паленым. Егор Иванович оглядел валенок - не прихватило ли? Валенок был в порядке. На снегу возле ног чернела странная головешка вроде бы на палку насажено маленькое копыто. Егор Иванович поднял ее - так и есть: копытце. Обуглившаяся ягнячья нога. Ах ты, ягода-малина! Ягнят жгут.

Егор Иванович сунул в карман эту ножку и свернул к лугам, где виднелись камышовые крыши приземистых сараев кошары.

Встретил его старший чабан овцефермы, Богдан. На нем огрубелый, какой-то белесой дубки полушубок.

- Твой полушубок супротив моего не годится, даром что новый. Мой ни ветер, ни дождь не берет, - смеялся Богдан. - А палкой ударь в него звенит, что твой колокол. Только волков пугать.

- Ты случаем не этим полушубком волков пугаешь, которые у вас ягнят таскают? - ехидно спросил Егор Иванович.

- Этим полушубком! Вчерась накрыл одного!.. - обрадовался Богдан. - Ты уже слыхал?

- Желаю послушать.

Сели на бревно возле плетневого овечьего база. Богдан достал кисет, моментально свернул цигарку и чиркнул спичкой; огонек где-то пропал в огромных лапах цвета дубовой коры. "Не руки, а лопаты, - подумал, прикуривая, Егор Иванович. - В таких руках не то что спичку, костер можно уберечь от ветра". По сравнению с жилистой худой шеей Богдана, с угловатым сухощавым лицом и неширокими плечами эти натруженные руки выглядели непомерно большими, - казалось, они принадлежали какому-то великану и были одолжены Богдану на время.

- Дело было не шутейное, - начал свой рассказ чабан. - Повадился к нам волк ходить, каждую ночь следы у база оставляет. И никто выследить его не может. Да какие у нас охранники! Так, приблизительный народ... А ну-ка, думаю, я сам его подкараулю. Взял ружье - и на баз. Сижу на этом самом бревне, курю да с доярками балакаю, они с вечерней дойки возвращались... Здесь их Круглое все перехватывает. Они привыкли. До нас дойдут, останавливаются, как солдаты на линии огня. А там перестрелку полюбовную ведут. Стоят, балакают со мной, ждут Круглова. А ночь темная такая, глаз коли - в двух шагах ничего не увидишь. Вдруг слышу - овцы на мой конец шарахнулись. Уж не волк ли, думаю. Вскочил я да бежать на баз. Пока через плетень перелез, пока овец растолкал, добежал до дальнего плетня, смотрю так и есть. Задавил волк овцу и убежать успел. Вот, думаю, наглец так наглец. Ведь надо же, почти под носом у меня овцу загрыз. На другой день осмотрел дыру, куда он пролез, и поставил возле нее капкан. А сам спрятался на базу под плетнем. И что ж ты думаешь? Пришел ведь, наглец, и на другую ночь! Но в дыру не полез - капкан учуял. А решился обойти баз от конторы. И людей не побоялся. Идет себе за доярками, как на полюбовное свидание. Они в контору к Круглову, а он на баз через околицу пролез - и к овечкам. Я к околице. Овцы ко мне сгрудились. А он почуял беду - да на плетень. Прыгнет с разбегу, но перепрыгнуть не может. Пока я пробирался к нему сквозь овец, он повернулся - и на меня. Тут я его и вдарил из ружья. Он очумел, видать, бросился в дыру и попал в капкан. Я снял вот этот полушубок, накинул на него, связал ему морду, взвалил его на спину вместе с капканом и принес до конторы. Вошел в контору и говорю так тихонько Круглову: "Данилыч, волк еще четырех овец задавил". Он ажно привстал и закурил от волнения. "Ну, говорит, Богдан, теперь тебе и коровы не хватит расплатиться". А я эдак заглядываю в окно и говорю: "Данилыч, а что это там чернеет у телеги?" Он припал к окну да как крикнет: "Волк!" Схватил топор и бегом. Пока мы вышли с доярками, он его уже убить успел. "Ну, говорит, конец вражине". И вид у него такой довольный. А я посветил фонариком и говорю: "Ишь какой понятливый волк. К телеге привязался. Знал, что его убивать станут". А девчата как увидели, что волк в капкане, так и покатились со смеху. "Как вы с топором-то не побоялись, Константин Данилыч. Волк хоть и в капкане, а страшный, да еще ночью". И с него, бедняги Данилыча, весь полюбовный лоск сошел, как корова языком слизнула.