Читать интересную книгу Воля к смыслу - Виктор Франкл

Сильная смысловая ориентация может также продевать жизнь или даже спасать ее. Первое напоминает мне тот факт, что Гёте работал семь лет над завершением второй части «Фауста». В конце концов, в январе 1832 года он завершил рукопись и через два месяца умер. Осмелюсь предположить, что в течение последних семи лет своей жизни он биологически жил за пределом своих возможностей. Он задержал свою смерть и оставался жив, пока не закончил свою работу и не реализовал смысл. Что же касается того, что смысловая ориентация спасает жизнь, я сошлюсь на свой клинический и метаклинический опыт, приобретенный в живой лаборатории концентрационных лагерей[18].

Акцентируя пользу смысловой ориентации и ее решающее значение для сохранения и восстановления психического здоровья, я далек от недооценки таких полезных средств психиатрии, как электрошок, транквилизаторы или даже лоботомия. Несколько раз за время моей клинической работы я диагностировал показания для лоботомии, которую и делал в нескольких случаях сам — впоследствии я не сожалел о том, что провел эти операции. Мы также не должны в тяжелых случаях эндогенной депрессии лишать пациента того облегчения, которое может принести электрошок. Я считаю неверным, что в таких случаях нельзя освобождаться от чувства вины только потому, что за ним действительно стоит настоящая вина. В этом смысле каждый из нас становится виновным в течение своей жизни; эта экзистенциальная вина является атрибутивной для конечного человека. Просто пациент, страдающий эндогенной депрессией, переживает ее патологически деструктивно. Из этого не следует, что экзистенциальная вина является причиной эндогенной депрессии. Эндогенная депрессия только вызывает патологическое сознание этой вины. Так же, как появление рифа из моря при отливе не является причиной отлива, но обусловлено им, так и чувство вины, появляясь во время эндогенной депрессии — эмоциональном отливе, — не является причиной депрессии. Более того, проявление для пациента его экзистенциальной вины во время состояния депрессии может настолько усилить его стремление к самообвинению, что оно, в конце концов, провоцирует самоубийство.

Иное происходит при невротической депрессии. В этом случае типично невротическое бегство должно быть прекращено. Это бегство имеет отношение не только к вине, но также к двум другим составляющим того, что я называю трагической триадой человеческого бытия, — к боли и смерти. Человек должен смириться со своей конечностью в этих трех аспектах, приняв как факт: 1) что он потерпел неудачу; 2) что он страдает и 3) что он умрет. Итак, после того, как мы рассмотрели вину, давайте вернемся к боли и смерти.

Принципом логотерапии является то, что смысл жизни может быть найден не только через восприятие благ, но также через страдание. Вот почему жизнь не теряет своего смысла до самого последнего момента. Даже беспросветная судьба, связанная, например, с неизлечимой болезнью, дает человеку шанс реализовать самый глубокий смысл. Все зависит от той позиции, которую он занимает в такой ситуации. Жизнь можно сделать осмысленной: 1) тем, что мы даем миру своим созиданием; 2) тем, что мы берем от мира в нашем восприятии и 3) той позицией, которую мы занимаем в отношении мира, что включает в себя определенное выбираемое нами отношение к страданию.

Позвольте мне проиллюстрировать то, что я имею в виду. Однажды пожилой врач обратился ко мне за помощью по причине жестокой депрессии. Он не мог пережить потери своей жены, которая умерла два года назад, и которую он любил больше всего на свете. Как я мог помочь ему? Что я должен был сказать ему? Я не стал ему ничего говорить, а вместо этого задал ему вопрос: «Что бы произошло, доктор, если бы вы умерли первым, а вашей жене пришлось бы пережить вас?» Он ответил: «О, это было бы ужасно для нее; как же она должна была бы страдать!» Я сказал: «Вы видите, доктор, ей удалось избежать таких страданий; и именно вы избавили ее от этих страданий, но теперь вы взамен должны жить и оплакивать ее». Он не сказал больше ни слова, но пожал мою руку и спокойно вышел из моего офиса. Страдание в определенном смысл перестает быть страданием в тот момент, когда оно обретает смысл, такой, как смысл жертвы.

Конечно, это не было, собственно говоря, терапией, поскольку, во-первых, его отчаяние не было заболеванием, и, во-вторых, я не мог изменить его судьбу — ведь я был бессилен воскресить его жену. Но я по крайней мере сумел изменить его отношение к судьбе так, что он смог увидеть смысл в своем страдании. Логотерапия настаивает на том, что человек должен быть озабочен не тем, как найти удовольствие или избежать боли, но, скорее, тем, как найти смысл своей жизни. Таким образом мы видим, что человек готов страдать, если только он убежден, что его страдания имеют смысл.

Согласно учению логотерапии человеческая свобода ни в коей мере не является свободой от условий, но, скорее, свободой занять определенную позицию по отношению к условиям. Поэтому выбор позиции в отношении смысла страдания увеличивает свободу. Действуя таким образом, человек в определенном смысле возвышается над миром и своим затруднительным положением. Я постараюсь проиллюстрировать сказанное своим опытом, который я почерпнул в первые дни пребывания в концентрационном лагере в Аушвице. Шансы выживания там были не более, чем один из двенадцати. Даже рукопись книги, которую я прятал в своем пальто, мне не представлялось возможным спасти. Эта рукопись была первой версией моей книги «Доктор и душа: введение в логотерапию», которая была позднее, в 1955 году, опубликована в Нью-Йорке. В концентрационном лагере я должен был сдать свою одежду с рукописью. Итак, я должен был пережить потерю своего духовного ребенка и ответить на вопрос — лишила ли эта потеря мою жизнь смысла. Ответ на этот вопрос мне пришел скоро. В обмен на мою одежду мне дали лохмотья заключенного, которого уже послали в газовую камеру; в кармане я нашел одинокую страницу из еврейского молитвенника. В ней была главная иудейская молитва Shema Yisrael, представлявшая собой заповедь: «Люби твоего Господа всем своим сердцем, всей своей душой, со всей твоей силой», или, как можно было бы интерпретировать ее, — заповедь сказать жизни «да», несмотря на обстоятельства, страдания или даже смерть. Я сказал себе, что жизнь, смысл которой зависит от того, будет ли опубликована рукопись, не является, в конечном счете, стоящей жизнью. Таким образом на той единственной странице, заменившей многие страницы моей рукописи, я увидел символический призыв впредь переживать свои мысли вместо того, чтобы просто записывать их на бумаге.

Здесь я хочу рассказать следующий случай. Мать двоих мальчиков попала в мою клинику после попытки самоубийства. Один из ее сыновей был разбит детским параличом и мог передвигаться только в инвалидном кресле, другой ее сын только что умер в возрасте одиннадцати лет. Мой помощник доктор Кокоурек пригласил эту женщину присоединиться к терапевтической группе. Он вел в этой группе психодраму и случилось так, что я зашел в комнату как раз в тот момент, когда эта мать рассказывала свою историю. Она не смирилась со своей судьбой, она не могла пережить потерю сына, но, когда она попыталась совершить самоубийство вместе с искалеченным сыном, он не только отказался от него сам, но смог и ее удержать от самоубийства. Для него жизнь оставалась наполненной смыслом. Почему не для его матери? Как могли мы помочь ей найти смысл?

Я спросил у другой женщины, находившейся в группе, сколько ей было лет. На ее ответ, что ей было тридцать, я возразил: «Нет, вам не тридцать, вам сейчас восемьдесят лет, и вы лежите на смертном одре. Вы оглядываетесь на свою жизнь, жизнь, которая была бездетной, но полной финансовых успехов и социального престижа». Затем я предложил ей представить себе, что бы она чувствовала в такой ситуации. «Что вы подумаете об этом? Что вы скажете себе самой?» Я процитирую ее ответ так, как он был записан на магнитофонной пленке: «О! Я вышла замуж за миллионера; у меня была легкая жизнь, полная богатства; и я прожила ее! Я флиртовала с мужчинами. Я дразнила их! Но сейчас мне восемьдесят; у меня нет своих детей. Оглядываясь назад, как пожилая женщина, я не вижу, для чего все это было нужно; на самом деле я должна сказать, что жизнь прожита неудачно!»

Затем я предложил матери искалеченного сына представить себя в такой же ситуации. И снова я цитирую запись; «Я хотела иметь детей, и мое желание осуществилось; один мальчик умер, другой, калека, будет отправлен в институт, если я не смогу о нем позаботиться. И хотя он беспомощный калека, это последний мой мальчик. Поэтому я сделала возможной для него более полноценную жизнь; я вырастила более полноценного человека из своего сына». В этот момент она заплакала, но продолжила: «Что касается меня самой, я могу, оглянувшись назад, примириться с моей жизнью, потому что я могу сказать, что моя жизнь была наполнена смыслом, и я очень пыталась реализовать его; все, что я сделала лучшего, я сделала для своего сына. Моя жизнь не была неудачной!» Представляя себе то, как она будет смотреть на свою жизнь со своего смертного одра, она вдруг смогла увидеть смысл своей жизни, смысл, который охватывал все ее страдания. Таким же образом для нее стало ясно, что даже короткая по продолжительности жизнь, как у ее умершего сына, может быть настолько богата радостью и любовью, что в ней окажется больше смысла, чем в некоторых жизнях, длившихся по восемьдесят лет.