– Мне казалось, что вам здесь нравится, – задумчиво сказал он, и его темные глаза заполнила тоска.
– Мне здесь нравится! – быстро ответила я. – Нам всем здесь нравится, но мы не можем вечно пользоваться вашей добротой.
Он не ответил, просто кивнул и ушел, а я обернулась к Кэрри и обнаружила, что она смотрит на меня весьма враждебно.
Каждый день доктор брал Кэрри с собой в больницу. Поначалу она ревела и соглашалась идти только при условии, что я тоже пойду. Она сочиняла фантастические истории о том, что с ней делали в больнице, и жаловалась на громадное количество вопросов, которые ей там задавали.
– Кэрри, мы никогда не лжем, ты знаешь. Мы трое всегда говорим друг другу правду, но совершенно необязательно рассказывать всем и каждому о нашей прошлой жизни на чердаке, понимаешь?
Она посмотрела на меня огромными, больными глазами.
– Я никому не говорила, что Кори ушел от нас на небо. Я никому этого не говорила, кроме доктора Пола.
– А ему ты сказала?
– Кэти, я ничего не могла поделать, – и Кэрри, заплакав, уронила голову на подушку.
Так доктор узнал о Кори. Как печальны были его глаза в тот вечер, когда он расспрашивал нас с Крисом, желая знать все детали болезни Кори, что привела его к смерти!
Мы с Крисом едва не свалились с дивана в гостиной, когда Пол объявил:
– Я счастлив сообщить, что мышьяк не причинил непоправимого вреда ни одному из внутренних органов Кэрри, как мы того боялись. Не смотрите на меня такими глазами. Я не открыл вашей тайны, но должен был объяснить лаборантам, что следует искать. Я сочинил какую-то историю о том, что вы выпили яд случайно, что ваши родители были моими добрыми друзьями и я собираюсь оформить над вами опекунство.
– Кэрри будет жить? – прошептала я с громадным облегчением.
– Да, будет, если только не поедет неведомо куда болтаться на трапециях, – улыбнулся он. – Я назначил вам двоим завтра осмотр у меня, если, конечно, у вас нет возражений.
О, у меня были возражения! Я не слишком-то жаждала перед ним раздеться и чтобы он меня ощупывал, даже и в присутствии медсестры. Крис говорил, что глупо думать, будто сорокалетний врач может испытывать эротическое удовольствие от осмотра девочек моего возраста. Но, сказав это, он изменился в лице, поэтому вряд ли можно с уверенностью сказать, что он на самом деле думал. Возможно, Крис был прав, потому что, когда я лежала на смотровом столе, обнаженная, прикрытая только простыней, доктор Пол казался совсем другим человеком, не тем, чьи глаза неотступно следовали за мной, когда мы были в жилой половине дома. Он проделывал со мной все то же самое, что и с Кэрри, только задавал гораздо больше вопросов.
– Менструации не было больше двух месяцев?
– У меня вообще нерегулярный цикл, честное слово! С двенадцати лет, когда все началось, у меня дважды были задержки от трех до шести месяцев. Я начала беспокоиться, но Крис прочел в одной из своих книг по медицине, которые мама дарила ему в большом количестве, что слишком много волнений или сильный стресс могут быть причиной неполадок с месячными. Вы же не думаете… То есть я хочу сказать, я ведь не больна ничем, правда?
– Я и не говорю, что больна, все относительно в норме. Но слишком худа, бледна, немного анемична. То же можно сказать и о Крисе, но в меньшей степени. Я пропишу вам всем специальные витамины.
Когда осмотр был закончен, я была рада снова одеться и уйти из кабинета от очень странного взгляда медсестры, работавшей у доктора Пола.
Я вприпрыжку вернулась на кухню. Миссис Бич готовила обед. Когда я вошла, широкая белозубая улыбка засияла на ее луноподобном лице, блестящем, словно новая калоша. Я ни у кого не видела таких белых, таких прекрасных зубов!
– Господи, как я рада, что все позади! – сказала я, падая на стул и хватая нож, чтобы чистить картофель. – Я не люблю, когда меня ощупывает врач. Мне больше нравится доктор Пол, когда он просто человек. Когда он надевает этот длинный белый халат, его глаза становятся совершенно непроницаемыми, и я не понимаю, что он на самом деле думает. А я хорошо читаю по глазам, миссис Бич.
Она захихикала, дразня меня, и вытащила из громадного квадратного кармана своего белого накрахмаленного передника розовый блокнот. В этом переднике она напоминала эдакую бабулю-чайник, с походкой вперевалку, вечно молчаливую. Теперь я знала, что у нее врожденный дефект речи. Хотя она пыталась обучить Криса, Кэрри и меня языку глухонемых, никто из нас еще не овладел им настолько, чтобы поддерживать быстрый разговор. Кроме того, я страшно любила записки Генриетты, которые она писала быстрым почерком со всей возможной краткостью. «Доктор сказал, – писала она, – молодым людям нужно много овощей и фруктов, много нежирного мяса, но поменьше углеводов, крахмала и десертов. Он хочет, чтобы у вас были мускулы, а не жир».
За две недели роскошной кормежки миссис Бич мы уже заметно прибавили в весе, даже Кэрри, обычно ужасно капризная. Теперь она ела с энтузиазмом, что не замедлило сказаться на ней. А пока я чистила картошку, миссис Бич, отчаявшись объясниться со мной жестами, написала еще одну записку: «Милое дитя, отныне зови меня просто Хенни. Не миссис Бич».
До встречи с ней я не знала ни одного негра, и хотя поначалу я ее побаивалась и чувствовала себя скованно в ее присутствии, две недели близкого общения с ней многому меня научили. Она была человеком другой расы, с другим цветом кожи, но с такими же чувствами, с такими же надеждами и страхами, что и мы.
Я полюбила Хенни, ее широкую улыбку, ее свободные цветастые платья, цветы на которых цвели буйно и ярко, но больше всего я любила мудрость, исходившую от маленьких разноцветных листков ее блокнота. Постепенно я освоила язык ее знаков, хотя и хуже, чем ее «сыночек-доктор».
Пол Скотт Шеффилд был странный человек. Он часто бывал печален без видимой причины. И тогда повторял: «Да, Бог возлюбил Хенни и меня в тот день, когда посадил вас троих в тот автобус, Я потерял одну семью и очень тосковал, но судьба была так добра, что посылает мне другую, готовую семью».
– Крис, – сказала я в тот вечер, когда мы, как всегда неохотно, расставались на ночь, – когда мы жили на чердаке, ты был мужчина, глава семейства. Иногда мне так странно, что доктор Пол наблюдает за тем, что мы делаем, слушает, что мы говорим.
Он покраснел.
– Я понимаю. Он занял мое место. Честно говоря, – он помедлил и залился краской еще сильнее, – я не хочу, чтобы он заменил меня в твоей жизни, но я благодарен ему за все, что он сделал для Кэрри.
Иногда мама казалась в тысячу раз хуже по сравнению с доктором, с тем, что он делал для нас. В десять тысяч раз хуже!
На следующий день Крису исполнилось восемнадцать лет, и, хотя сама я об этом не забыла, меня удивило, что доктор устроил вечеринку по этому поводу. Было много прекрасных подарков, заставивших заблестеть глаза Криса, но скоро их омрачило чувство вины, которое и я тоже разделяла. Ведь мы уже почти все решили, уже детально обсудили, как скоро уедем. Мы не могли больше оставаться здесь, пользуясь добротой доктора Пола, да и Кэрри уже достаточно здорова, чтобы продолжать путь.
После праздника мы с Крисом сидели на задней веранде, в сотый раз обсуждая все это. По его лицу я поняла, что ему не хочется уезжать от одного-единственного человека, который мог бы и хотел помочь ему достичь заветной цели – стать врачом – и который наверняка будет этим заниматься.
– Мне не нравится, как он на тебя смотрит, Кэти. Его глаза прикованы к тебе почти все время. Ты всегда здесь, всегда рядом, а для мужчин его возраста девушки твоих лет просто неотразимы.
В самом деле? Как славно узнать об этом.
– Но вокруг врачей всегда множество хорошеньких медсестер, весьма доступных, – фальшивым голосом сказала я, понимая, что не помочь Крису в достижении его цели значит почти убить его. – Вспомни первый день здесь, когда мы только что приехали. Он говорил о конкуренции, с которой мы столкнемся в цирке. Крис, он прав. Мы не сможем работать в цирке, это глупые мечты.
Нахмурившись, он смотрел в пространство.
– Я все понимаю.
– Крис, он же совсем одинок. Может быть, он смотрит на меня только потому, что просто не на что больше посмотреть, нет ничего интереснее, чем я.
Но как приятно узнать, что сорокалетние мужчины питают слабость к пятнадцатилетним девочкам! Как славно завоевывать их той силой, какой была наделена моя мать!
– Крис, а если доктор Пол говорит правду, я имею в виду, если он действительно хочет нас, ты бы остался?
Нахмурившись, он изучал живую изгородь, которую недавно стриг. После долгого раздумья медленно заговорил:
– Давай устроим ему проверку. Если мы скажем ему, что уезжаем, а он не сделает ничего, чтобы остановить нас, то тогда это вежливый способ дать нам понять, что на самом деле он не хочет, чтобы мы остались с ним.
– Ты думаешь, это честно – устраивать ему такую проверку?