Читать интересную книгу Дневниковые записи - Даниил Хармс

Вторник 22 ноября 1932 г.

0 час. 10 минут по астрономическому времени.[102]

В субботу произошло следующее: я утром отправил письмо в Москву, как посоветовал мне Коган.[103] Я заходил в Горком писателей восстановиться в Союзе, но меня просили зайти 21-го. Я ходил два раза к скрипачу Loewenberg'у,[104] ибо Борис Степанович Житков ищет скромного скрипача для музыкального времяпрепровождения. Но я оба раза не заставл Loewenberg'а дома. Это время я без денег. а потому столуюсь у сестры. И вот, пообедав у сестры, я пошел к К. И. Чуковскому, он переиздает свою книжку «О маленьких детях» и хочет процитировать мои стихи, но не те, что были в первом издании.[105] Корней Иванович принял меня с радостным криком и лег на пол возле камина. Он был болен гриппом, и до сей поры нездоров. На полу лежит просто для красоты, и это, действительно, очень красиво. Смотрел «Чукоккалу», но ничего туда не вписал.[106]

От Чуковского я зашел в Преображенский собор. Там служил епископ Сергий.[107] Когда епископ надевает фиолетовую мантию с дивными полосами, то превращается просто в мага.[108] От восхищения я с трудом удержался, чтобы не заплакать. Я простоял в соборе вечерню и пошел домой.

Я побрился, надел чистый воротничок и поехал в Порет.[109] Там я познакомился с Frau Renè (Рене Рудольфовна О'Коннель-Михайловска),[110] очень милой дамой. Ей лет 35, у нее дочь 13 лет и сын 6 ½ лет. Но она изумительно стройна, нежна и приветлива. У нее очень ласковый и, вместе с тем, немного лукавый голос. Мы пили чай из хороших чашек.

Ничего не буду писать о Порет, но если бы и стал писать, то написал бы только самое лучшее. Тут же, как всегда, присутствовала и Глебова.[111] Был еще некий Орест Львович, знакомый Авербаха, но он скоро ушёл.

Я провожал Frau Renè на В. О. Она живет в отдельной квартире из двух комнат. Я видел ее детей, которые спали в своих кроватках. Было два часа ночи, я зашёл к Frau Renè за папиросами, ибо у меня кончился табак. Она предлагала мне остаться пить чай, но я боялся, чтобы она не подумала, что я имею на нее какие-нибудь виды, ибо я такие виды на нее имел. И потому, немного стесняясь, я ушёл.

Я шел домой пешком, курил, любовался Ленинградом и думал о Frau Renè.[112]

***

В воскресенье я был утром с Введенским на выставке всех художников.[113] Я там уже второй раз, и по-прежнему нравится мне только Малевич.[114] И так отвратительны круговцы![115] Даже Бродский[116] приятен чем-то. На выставке встретили Гершова.[117] Я пошел к нему и смотрел его картины. Он пишет хорошие картины.

После обеда ко мне зашел Левин, и мы хотели поехать к Раисе Ильиничне Поляковской.[118] Но как-то не попали на трамвай и не поехали. Тогда я с Л[ипавским] и В[веденским] пошел на вечеринку к Евгении Давыдовне Барж.[119] Там же была и Паперная[120] и пела негритянские хоралы. Домой я вернулся в 4 часа по гражданскому времени (в 3 часа по астрономическому).

***

В понедельник я проснулся в 12 часов. Мне позвонила Frau Renè и сказала, что идет на выставку, так, в 2 ½ часа. Я сказал, что приду тоже. Но ко мне пришел Борис Петрович Котельников,[121] с которым я познакомился в тюремном лазарете, а потом пришел еще Никичук,[122] которого я не видел уже 5 лет. Таким образом, на выставку я попал только в 3 часа. Там я встретил Frau Renè. Мы видели там Евгению Ивановну, мать Введенского, у которой Frau Renè лечится. Мы походили по выставке. Я был, по-моему, мало интересен. Я проводил ее до трамвая и пошёл домой. На Невском встретил Малевича, потом встретил Кельсона.[123]

Я пообедал и поехал к Житкову, где был Олейников и Заболоцкий, и какой-то агроном Иван Васильевич из Одессы. Олейников стал теперь прекрасным поэтом, а Заболоцкий печатает свою книжку стихов.[124]

Обратно шел с Олейниковым пешком, как обыкновенно, и домой пришел в час. […]

***

Уже вторник, 22 ноября, 1 ч. 20 мин. по астрономическому времени и 2 часа 20 минут по гражданскому.

Я только что записал все это в дневник, как вдруг потухло электричество, что за последнее время бывает очень часто. И уже эти строки я дописываю при свече. Пора спать. Я неправильно живу. Я ничего не делаю и очень поздно ложусь спать. Немного скучно, что порвал с Esther. Я все-таки, как она ни противоположна мне по характеру и воспитанию своему, люблю Esther.

***

Сегодня я очень поздно встал. Я встал в половину четвертого. Лежа в кровати, я звонил по телефону своим разным знакомым. Борис Степанович обещал мне достать пуделя. И вот, по этому поводу, я звонил в Институт мозга, где этот пудель якобы находится. Но так ничего и не вышло. Дело откладывается на завтра.

Мне позвонил Маршак и просил прийти сегодня, а я обещал уже быть у Пантелеева. А Маршаку нельзя отказать, потом его долго не застанешь. Придется съездить к Алексею Ивановичу днем.

Я звонил Алисе Ивановне. Завтра концерт этого органиста. Я обещал достать билет Frau Renè. Но что делать, у меня нет денег, а как достать билет через Ивана Ивановича?[125] После Курска я еще не видал его.

Думал я также и об Esther. Даже чуть сам не позвонил ей. Но когда стал человеку противен, то с этим ничего не поделаешь. Теперь-то уж мы с Esther разошлись навеки. Хотя что-то в душе подсказывает мне, что мы еще сойдёмся как следует.

***

Под вечер я поехал к Пантелееву. Там пил много вина. Был там и Боба, и Белых[126] с братом, и еще какие-то молодые люди. А к Маршаку я так и не пошел. Боба ночевал у меня. Мы легли поздно спать, был уже шестой час ночи.

***

23 ноября 1932 года.

Среда. Во сне видел, будто у меня Эстер. И вот мы раздеваемся, ложимся в постель, а тут приходит Введенский и тоже раздевается, и ложится с нами, и лежит между нами. А я злюсь на его бестактность и от злости просыпаюсь. И Боба видел во сне Введенского с какой-то женщиной.

Боба ушел домой, а я сидел на кровати и думал о Эстер. Я решил позвонить ей по телефону и уже позвонил, но тут телефон испортился Значит, так нужно.

Звонил Маршак. Очень неловко, что я не был у него вчера.

Сейчас пошел на кухню, и Лиза напомнила мне, что сегодня рождение Эстер. О, как захотел я ее увидеть!

Надо послать ей телеграмму. Этот день мы хотели провести вместе у меня, но вот как все получилось.

Непонятно, почему я так люблю Эстер. Всё, что она говорит, неприятно, глупо и плохого тона. Но ведь вот люблю ее, несмотря ни на что!

Сколько раз она изменяла мне и уходила от меня, но любовь моя к ней только окрепла от этого.

***

Пошел на почту и в 4 часа отправил телеграмму: «Поздравляю Хармс». Зашел к Loewenberg'у. Застал его дома. Мы сговорились ехать завтра к Житкову.

Ко мне пришел Б. П. Котельников, без телефона. Я его почти выгнал. Надо раньше звонить и узнавать, можно ли прийти.

Чтобы не встречаться с Маршаком впервые в четверг или пятницу, я решил забежать к нему сегодня. И забежал на 5 минут. Он прочел свое новое, очень хорошее произведение «Мистер Блистер».[127]

От Маршака пошел в Филармонию. В вестибюле встретил очень много знакомых: и Порет, и Глебову, и Кондратьева.[128]

Иван Иванович узнал меня и говорил со мной сразу на «ты», но билетов достать не мог. У Глебовой тоже нет билета. У меня только три рубля. Мы решили купить входные билеты. У Глебовой 4 рубля, больше ни у кого денег нет. Я встал в очередь к кассе. Входные билеты все распроданы, и самые дешевые за 5 р. 75 к. Но пока мы думали, пропали и эти. Я стою у окошечка и пропускаю за 6 р. 50 к. И больше денег не остается. В это время приходит Frau Renè. А народ толпится и толкается у кассы. Frau Renè одалживает мне деньги. Она протягивает бумажку, это все, что у нее есть. Мне кажется, что это 20 рублей. А тут еще какой-то военный просит меня купить ему билет и дает мне деньги. Я не считаю, сколько всего денег, мне кажется, что там 26 руб. 50 коп., все это протягиваю в кассу и прошу 3 билета по 6 руб. 50 коп. Деньги военного кассирша мне возвращает и говорит, что это лишние, и дает мне три билета по 6 р. 50 к. Я получаю сдачи рубль, беру билеты и рассчитываюсь раньше всего с военным. Я чуть не обсчитал его. Он, оказывается, дал мне не 6 рублей, а 5+3, т. е. 8. Наконец, мы с ним в расчете, и я несу сдачу Frau Renè. Я протягиваю ей 7 рублей. Она говорит: «Как, это вся сдача?» «Да», — говорю я. «Что вы, там было 50 рублей», — говорит она. Я иду к кассе и кричу кассирше, что вышло недоразумение. А вокруг толкается народ, тянется к окошку и мешает переговорить мне с кассиршей. Кассирша говорит, что она сдала сдачу с 50 рублей, и кто-то ее взял. Я для чего-то протягиваю ей оставшиеся 7 рублей, она мне возвращает только 5, и я еще теряю 2 рубля. В общем, завтра я должен отдать Frau Renè 50 рублей, сейчас же даю ей только пять. Больше у меня ничего нет.