Читать интересную книгу Дитя Сварога - Анастасия Дятлова

сказал, что чаще всего люди умирают во время падения от остановки сердца, а ты со всем справилась. Вернулась с того света.

Женщина улыбнулась наивному подростку, который не знал, что мать его пришла из другого мира, из жизни едва не выбыла стараниями сестёр, а удержалась благодаря отцу.

— Врачи говорили молиться, и мы молились. Два месяца. Пока ты не открыла глаза, — фальшиво пел Антон.

Она слушала речи мужа и почему-то не верила ему. Слова Макоши, которая сказала, что христианский бог пришёл к Доле по просьбе сына, не были забыты.

«Почему сестра назвала только Сёмку? Забыла про Антона, или намерено промолчала?», — анализировала она, забинтованной головой.

Несколько недель пациентка провела под наблюдением врачей, а после выписки Антон и Сёма выкатили её на инвалидной коляске из больницы. Женщине предстояло пройти реабилитацию для того, чтобы вновь управлять человеческим телом: сначала встать на костыли, а потом уже заново учиться ходить. С физическими функциями было проще, чем с душевными: делай, что говорят врачи, старайся и не отчаявшийся, а внутри творился хаос. Там, где Тани уже не было, правила Доля…

Она металась между божественным духом и смертным сосудом. С одной стороны, хотела прижаться к отцу, расцеловать сестёр, скинуть человеческие одежды, облачиться в золотое платье и прясть… Долго-долго, пока не кончится пух, пока не устанет нога, пока не надоест трещание колеса, пока на пальцах не проступит кровь от жёсткой нити. Вить не судьбу, а пряжу. Как же она устала быть не собой, быть не в себе.

С другой — разве она может себе это позволить? У неё есть муж, есть сын. Виноваты ли они, что однажды языческой богине захотелось человеческих приключений? Нырнула в прорубь в X веке, а вынырнула в XXI. Нет, нельзя так с Антоном и Семёном. Сколько Тане отмерено судьбой? Доля заулыбалась, понимая, как нелепо звучат размышления богини судьбы о собственной участи.

«Сёмка ещё школу не окончил, в институт не поступил. Женить его надо, и внуков понянчить. Антон меня старше на пять лет, да и по статистике мужчины живут меньше, значит, мне предстоит его похоронить и оплакать, а потом уж уйду к семье», — решила Доля и с особым усердием принялась латать, потрёпанное тело.

Она вела переписку с лучшими реабилитологами, наняла инструктора по лечебной физкультуре, скупала предложения санаториев десятками. Все эти труды вскоре стали давать плоды: через несколько месяцев Таня уверенно стояла на костылях, спрятав ненавистную коляску в кладовку.

Пока её тело стремительно восстанавливалось, семья развалилась. После падения Зита пропала: Недоля вернулась к отцу, посчитав, что древо мирозданья в ней нуждается больше, чем сестра. Исчезновение кошки обнажило старые проблемы: судя по амбре мускуса с нотками грейпфрута, Антон вернулся к Камиле, а отношения в Сёмкой вновь натянулись. Сначала он суетился, пытался помогать, но вскоре хлопотать возле мамы-инвалида ему надоело. Несмотря на успехи в реабилитации, ни он, ни Антон не верили, что когда-нибудь Таня встанет на ноги. Перед сном, закрывая глаза, он жалел себя и желал матери смерти, чтобы больше не тащить её на себе.

«Похоронили бы, оплакали, и дело с концом, — причитал подросток. — Зажили бы своей жизнью. Камила бы к нам переехала насовсем, а не пряталась бы по углам, как сейчас. Она клёвая: не лезет ко мне с уроками, не названивает, не проверяет и ничего не требует».

Доля улавливала напряжение, царящее в семье, чувствовала, что стала обузой для мужа с сыном, и сильнее принималась за реабилитацию. Она встанет на ноги. Должна встать. Обязана! А потом, залатав травмы, Доля примется за семью: сделает Антона счастливым, а Сёму довольным. Не может она их бросить…

— Интересно складывается жизнь, — размышляла женщина, в очередной раз возвращаясь из санатория. — Я стала человеком даже больше, чем того желала: так мечтала о жизни простой смертной, моя мечта исполнилась, но я не рада. Люди говорят так: «Что имеем — не храним, потерявши — плачем». Точно про меня сочинили поговорку. Интересно, буду ли я скучать по этой жизни, вернувшись в божественный сосуд?

Последняя реабилитация прошла успешнее, чем Доля могла предположить. Приложив столько титанических усилий, она, наконец-то, сделала первый шаг. Без опоры, без поддержки. Сама! Врач сказал, что это очень хороший звоночек, дальше процесс восстановления пойдёт быстрее. Сегодня она потренируется ещё, а вечером, за ужином, покажет своим мужчинам, на что способна.

Утро только коснулось крыш домов, когда такси остановилось возле подъезда. Горькие чувства накрывали Таню волнами, когда она ковыляла от машины до подъезда, неуверенно переставляя костыли. Ведь предупредила Антона, что возвращается, но он не встретил. Может, зря она это всё терпит? Всего сорок лет Таня, двадцать — жена, шестнадцати мать, и два тысячелетия — божество. Нужны ли ей эти ноги? Может всё бросить и переродиться?

Женщина шумно ввалилась в прихожую и прокричала в темноту коридора:

— Мальчики, я дома!

Из хозяйской спальни послышались шорохи, грохот и приглушённый шёпот. Таня напряглась.

— Антон, ты где?

Потрёпанный мужчина выскочил в коридор, на ходу натягивая брюки:

— А ты чё так рано? Почему не предупредила? Я бы тебя встретил.

— Я тебя предупреждала. Дважды, — ответила женщина, умело скрывая обиду. — Где Сёма?

— Он сегодня у друзей остался с ночёвкой…

Из-за спины Антона выплыла тоненькая разлучница Камила в рубашке мужа на голое тело. Оливковая кожа сияла в тусклом свете лампы, а нахальная гримаса, уродовала кукольное личико.

— Это не то, что ты подумала…

Даже в таком безвыходном положении мужчина продолжал выкручиваться и лгать. Доле стало так мерзко, так противно… В её спальни, на её простынях… Казалось, что дом больше не принадлежит ей, он весь пропах мускусом с грейпфрутом, похотью и враньём. Женщина взмахнула правой рукой, волевым жестом заставляя мужа замолчать.

— Проводи гостей и смени постельное бельё. Я хочу лечь.

Уверенно переставляя костыли и высоко задрав голову, женщина переместилась на кухню, не удостоив соперницу даже уничижительного взгляда. Весь день Доля провела в одиночестве, попросив извиняющегося Антона её не беспокоить, не вышла из спальни, даже когда Сёма вернулся домой.

Она думала, взвешивала решала, понимая, что больше так продолжаться не может.

— А ведь я и есть прялка, которую нужно было сломать, чтобы остановить цикл. Только не помогло: я искорёжина, но всё равно продолжаю крутиться, — призналась она сама себе. — Мало сломать прялку, нужно её выбросить.

С наступлением темноты Таня поцеловала мужа, укрыла сына одеялом и, отбросив костыли, вышла в ночь. Темнота поглотила женскую фигуру в шёлковой ночной сорочке, и чёрную кошку с изувеченным ухом, которая