- Джо Тресслинг говорит, что вы собираетесь написать что-нибудь для сырной программы, - сказал Энхалт, когда они начали приводить в беспорядок блюдо с солениями. Боб слегка приподнял брови, улыбнулся. Стюарт с мрачной задумчивостью разглядывал внутренности маринованного помидора, как бы повторяя про себя: "Десять процентов от 17 долларов 72 центов, права Монегаск на детектив".
- В нынешнее время в Соединенных Штатах едят больше сыру, чем двадцать пять лет назад, - продолжал Энхалт. - Гораздо, гораздо больше... Из-за рекламы? Такой, как "Час тети Кэрри?" Повлияла ли она на вкусы публики? Или... вкусы публики переменились, скажем, по иным причинам, а мы просто скользим вместе с волной?
- Человек, который смог бы ответить на этот вопрос, - сказал Боб, позавчера умер.
Энхалт сделал выдох. "Откуда вам известно, что он это мог?"
- Он так сказал.
Энхалт, державший в руке недоеденный маринованный огурчик, осторожно положил его в пепельницу и наклонился вперед. "Что еще он говорил? Старик Мартенс, я хочу сказать. Вы ведь _имеете в виду_ старика Мартенса, верно?"
Боб сказал, что так и есть, и добавил, неумышленно солгав, что ему предлагали за подобную информацию тысячу долларов, но он отказался. Не успел он поправиться, как лицо Энхалта, обычно чуть розовое, приобрело чуть ли не красный цвет, а глаза Стюарта Эммануэля стали огромными и засверкали; оба они в один голос сказали: "_Кто предлагал?.._"
- Что выходит из трубы?
Стюарт пришел в себя первым (Энхалт сидел, уставясь в одну точку и ничего не говорил, пока краска отливала от его лица) и сказал: "Боб, это не шутка. По этой причине мы здесь и встретились. Тут замешаны очень большие деньги, для тебя, для меня, для Фила Энхалта, для, ну, для всех. Практически для всех. Так что..."
У него вырвалось. "Для Т.Петтиса Шэдвелла?" - спросил Боб.
Это произвело, как говорили в доатомную эпоху, электрический эффект. Стюарт издал нечто среднее между стоном и шипением, очень похожее на звук, который издает человек, доверчиво спустивший штаны и вдруг совершенно неожиданно севший на льдинку. Он вцепился в руку Боба. "Вы ничего, упаси Боже, не _подписывали_?" - провыл он. Энхалт, который в прошлый раз покраснел, теперь побелел, но по-прежнему сохранил некоторую застенчивость, а потому лишь положил руку на обшлаг пиджака Боба.
- Он - хам! - сказал он дрожащим голосом. - Он - свинья, м-р Розен!
- "Презреннейший из всех людей на свете", - процитировал м-р Розен. ("Именно", - сказал Энхалт.)
- Боб, вы, упаси Боже, ничего не _подписывали_?
- Нет. Нет. Нет. Но у меня появилось ощущение, что секретов с меня вполне хватит. И если я не получу информации, что ж, господа, я и пуговицы не расстегну. - Подошел официант с едой и согласно правилам и обычаям союза официантов подал каждому не то блюдо. Когда они с этим разобрались, Стюарт доверительно сказал: "Да, конечно, Боб. Информация. Ну разумеется. Нам нечего скрывать. Скрывать от _вас_, - сказал он со смешком. - Давайте беритесь за еду. Я буду есть и говорить, а вы ешьте и слушайте".
Таким образом, уплетая рубец с луком. Боб слушал, как Стюарт рассказывает в высшей степени удивительное предание сквозь своего рода барьер из пережевываемой бараньей котлеты. В каждом поколении, сказал Стюарт, появлялись вершители моды, третейские судьи стиля. Петроний при дворе Нерона. Франт Брюммель в Англии в эпоху Регентства. Начиная с какого-то момента в прошлом и в настоящее время все знают о парижских дизайнерах и об их влиянии. А в области литературы ("Ах-ах!" - пробормотал Боб, мрачно разглядывая собственную вилку с тушеным бычьим рубцом), в области литературы, сказал Стюарт, поспешно глотая для большей четкости, всем нам известно, какое воздействие может оказать на творчество даже совершенно неизвестного писателя рецензия на первой странице "Санди таймз", в литературном разделе, написанная любым из носителей некоторых определенных имен.
- Она вознесет его к высотам славы и богатства со скоростью света, сказал Стюарт.
- Переходите к сути. - Но теперь Стюарт пережевывал кусок зажаренной на решетке баранины, и ему удалось лишь издать какое-то бульканье, махнуть вилкой и вскинуть брови. Энхалт оторвался от унылого процесса низведения утки до массы волокон с апельсиновым привкусом и повернулся, словно затем, чтобы извлечь слова изо рта Стюарта, набитого бараниной.
- Суть, м-р Розен, заключается в том, что бедный старик Мартенс за прошедшие годы исходил Мэдисон авеню вдоль и поперек, утверждая, будто открыл способ предугадывания течений и стилей в моде, но никто ему не поверил. Честно говоря, я не поверил. А теперь верю. И вот что заставило меня изменить свое отношение. Когда я позавчера узнал о его столь неожиданной смерти, у меня возникло ощущение, будто у меня _есть_ что-то из его бумаг, он оставил их мне, чтобы я сразу просмотрел, а я их взял просто, чтобы от него отделаться. И, да, пожалуй, я почувствовал за собой некоторую вину и, несомненно, несколько огорчился, и поэтому я попросил секретаршу принести их. Ну, вы же понимаете, у работников Дж.Оскара Резерфорда, как и в Природе, ничто бесследно не исчезает... - Филлипс Энхалт улыбнулся своей несколько застенчивой, довольно милой и слегка растерянной улыбкой. - Так что она принесла мне бумаги, и я на них взглянул... Я... - Он приумолк, заколебался в поисках mot jusfe [подходящего слова (франц.)].
Стюарт сделал мастерский глоток и кинулся на амбразуру с палашом шотландских горцев в руке. "Он остолбенел!"
Изумился, внес поправку Энхалт. Он изумился.
В конверте, адресованном Питеру Мартенсу, со штампом 10 ноября 1945 года лежала цветная фотография молодого человека в многоцветном жилете.
- Только, знаете ли, м-р Розен, в 1945 году никто не носил многоцветных жилетов. Они появились лишь несколько лет спустя. Откуда же Мартенс _узнал_, что они войдут в моду? Еще там был снимок молодого человека в костюме цвета сажи и в розовой рубашке. В сорок пятом году никто таких ансамблей не носил... Видите ли, я сверился с регистрационным списком: пожилой джентльмен оставил мне эти бумаги в декабре того года. Должен со стыдом признать, что я попросил секретаршу его как-нибудь спровадить, если он опять придет... Но вы только подумайте; многоцветные жилеты, костюмы цвета сажи, розовые рубашки в 1945 году. - Он подавленно размышлял. Боб спросил, не нашлось ли в конверте чего-нибудь насчет серых фланелевых костюмов, и на лице Энхалта возникла слабая мимолетная улыбка.
- Ах, Боб, да Боб же, - Стюарт поджал губы в знак легкого (и жирного) упрека. - Вы, похоже, так и не поняли, что это СЕРЬЕЗНО.
- И вправду серьезно, - сказал Ф.Энхалт. - Стоило мне сообщить об этом Мэку, так знаете, что он сказал, Стю? Он сказал: "Фил, не жалейте лошадей". И они степенно закивали, словно небеса ниспослали им мудрость.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});