Читать интересную книгу Чёртово дерево - Ежи Косински

— Ты что-то скрываешь. — Она улыбнулась. — Ты скрываешь мертвое тело. Твое собственное.

На этом все кончилось. Я уехал за границу, и больше мы не виделись. Почему она не соблазнила меня? Я не знаю. Почему она оскорбила меня, а не разыграла гневную сцену или отчаяние, вместо того чтобы осыпать меня оскорблениями? Все, что она делала, внезапно показалось мне скучным и заранее отрепетированным. В ней не было спонтанности, не было воображения. Она существовала в каком-то своем вакууме и казалась непроницаемой. Она заразила меня своей омертвелостью, своим нежеланием ни на что реагировать.

Почему я всегда выбираю женщин, которые не могут всецело мне отдаться, которые понимают любовь как нечто, основанное на подавлении и неявном соревновании? Я рисую себе смехотворную картину: полночь, седовласый Джонатан Джеймс Уэйлин сидит в своей библиотеке. Днем он признался своему психоаналитику в том, что всегда одерживал верх над женщинами, всегда был в состоянии контролировать их поступки. И пока Уэйлин сидит за своим письменным столом в темноте, женщина его мечты лежит нежданная в его постели.

Мне необходимо веское доказательство того, что я нужен Кэйрин. До сих пор я получал его только методом от противного. Вчера, в гостях у нее, я беседовал с редакторшей одного из журналов мод.

Она сказала:

— Я не хочу подолгу стоять рядом с тобой, иначе могут подумать, что мы с тобой спим.

Часом позже она подошла ко мне в гостиной и сказала:

— Я бы хотела пригласить тебя к себе домой, но боюсь, что потом я тебя уже не выпущу.

Она меня совсем не привлекала, но мне нравилось, что я привлекаю ее. Как только я ее поцеловал, вошла Кэйрин.

Гости всё не расходились. В два часа ночи мы еще пили пиво и трепались. Кэйрин делала вид, что меня не замечает. Наконец, когда все разошлись, она повернулась ко мне и сказала: «Ну, иди, трахни эту суку-редакторшу! Давай, иди! Оставь меня!»

Мы пошли в постель. Я был уверен, что смогу переломить ее настроение, и принялся ее целовать. Она села на край постели и надавала мне пощечин.

— Не приставай ко мне, — закричала она, — или я из тебя душу вышибу! Не мешай мне спать.

Я был обижен, но желание мое от этого только усилилось.

На следующий день по телефону она сказала, что не может быть со мной, если я собираюсь быть еще с кем-то. Я сказал ей, что она права, и, по-моему, солгал. Она спросила меня, не влюбился ли я в эту бабу. Я сказал, что нет, однако в какой-то степени я к ней привязан, потому что не могу не быть привязан к женщине, которую трахаю. «Если я с женщиной, если я внутри нее, если я чувствую ее под собой…» — вот такую околесицу я нес. Тут Кэйрин извинилась передо мной, сказав, что надавала мне пощечин в истерике. Она вовсе не хотела этого делать. Я сразу же вспомнил ту шлюху, которая ударила меня кошельком по лицу, когда я сказал ей, что она просит слишком много денег. Я сразу в нее влюбился. В этом долбаном мире только так женщина может взять власть надо мной — жалобы и слезы бесполезны.

***

Перед самым моим отъездом из Америки вокруг Кэйрин вертелось много всяких других мужиков, в частности Дэйвид. То, что он был актером, сильно на нем сказалось: выпростай своего дурачка и загони его им всем под кожу в любой ситуации: на столе, прижав к стенке, на ковре, жми, соси, лижи, дави — в этом был весь Дэйвид. Однажды у меня на глазах Кэйрин ему дала. Сказала: «Я хотела бы трахаться, крошка, с тобой до тех пор, до тех пор, пока…» — и, схватив его за руку, затащила в ванную комнату и захлопнула дверь на защелку. Когда они вышли, она спросила у него: «Мы еще увидимся?» — на что он ответил: «Не знаю, это зависит от того, насколько сильно тебе этого захочется».

***

Чтобы помочь мне разобраться с моими делами, банк прислал ко мне секретаршу, худую робкую девушку в очках с толстыми стеклами и без косметики. Прогуливаясь по улицам города эти жарким душным днем, я обнаружил, что нахожусь в растерянности и не знаю, приглашать эту девицу ко мне домой или нет. Интересно, испытывала ли Кэйрин такие же сомнения, когда изменяла мне?

Как-то раз, лежа в постели рядом со мной, Кэйрин сказала, что теперь, когда она раскрепостилась, она стала лучше понимать меня. Главные мои проколы, сказала она, в том, что я не умею действовать спонтанно, не способен потерять над собой контроль. Я ответил, что она вряд ли помогает мне расслабиться тем, что преспокойно почитывает книжку или дремлет, в то время как я мучаюсь от бессонницы. Тогда она запустила руку ко мне в пах и, не дождавшись от меня никакой реакции, сказала: «Спокойной ночи, ледышка! Смотри, не заморозь меня ночью!» А потом повернулась ко мне спиной. Словно она сама меня не обламывала точно так же сотни раз и словно она сама не была одной из самых зажатых женщин, какие мне только встречались. Я попытался сказать ей это, но она уже уснула. Ловко у нее это вышло.

***

Вероятно, тебе будет приятно узнать, Джонатан, что двое из твоих бывших опекунов только что заняли ответственные посты в Вашингтоне. Джеймс Эббот стал помощником государственного секретаря по европейским делам, а бывшего председателя совета директоров Чарльза Созерна президент назначил главой казначейства. Кое-что поменялось в жизни и у других членов правления. Ближайший помощник твоего отца Уолтер Уильям Хоумет достиг пенсионного возраста. С его стороны было весьма любезно согласиться остаться в правлении в качестве почетного члена. Стенли Кеннет Клейвин, еще один член правления, ушел с поста исполнительного директора Компании. Мистер Клейвин сказал, что, поскольку почти все подразделения Компании ныне возглавляются представителями нового поколения, следует предоставить им возможность обрести нового руководителя, с которым они смогли бы работать в полном взаимопонимании.

***

Старый беззубый негр, явный наркоман, сидел напротив меня в вагоне подземки. Когда вошли два молодых полицейских, он подмигнул мне и пробормотал: «Мне тут так клево, сынок, так клево — у тебя под крылышком». Он начал раскачиваться из стороны в сторону и тем привлек к себе внимание копов. Один из них подошел к нему и велел сойти на следующей станции. «Я к себе домой еду, — запротестовал негр, — к себе домой». Когда двери открылись, а негр не пошевелился, полицейские вышвырнули его из вагона. Это была моя станция, поэтому я вышел на платформу вслед за ними. Полицейские толкнули старика. Он упал на каменный пол и не смог больше встать. Тогда они поволокли его по платформе за руки. У негра с одной ноги слетел ботинок. Один из копов подцепил его концом своей дубинки-фонарика и сбросил на рельсы. Только тут полицейский заметил, что я иду за ними следом, и спросил, чего мне нужно. «Что он вам такого сделал?» — спросил я. «Он угрожал мне своей тростью», — сказал один из них с ухмылкой. Не сказав ни слова, я отправился на другой конец платформы, чтобы найти еще одного свидетеля. Когда я вернулся, полицейские ушли. Старик лежал на спине, размазывая по лицу кровь и слезы. Я помог ему встать и сказал, чтобы он шел домой, но тот даже не пошевелился. «Нет, — всхлипывал он. — Они это так не оставят. Они меня ждут за углом». Я поднялся по лестнице и на верхней площадке обернулся. Старик стоял на коленях и раскачивался из стороны в сторону, уставившись на кровь на своих ладонях.

***

Я должен сказать вам, мистер Уэйлин, что бывают весьма странные типы. Например, одна тут дала парню себя потешить прямо на кладбище. С тех пор как я здесь работаю, я всякого народу перевидал, самого разного. Но эта девка была просто отвратительна. Лет двадцать ей было, волосы такие длинные, светлые. А типчику, который с ней, годков двадцать пять, да и тех не было. Она не плакать сюда пришла, судя по тому, как она хихикала. Вскоре и парень этот вслед за ней принялся хихикать. А затем, ну может быть ярдах в двухстах от могилы вашего отца, он положил ей одну руку на сиськи, а другую запустил между ног. А девке-то, видно, все это нравилось, раз она даже не пыталась отбиваться. Я прямо на месте встал как вкопанный, будто мне было приятно на них смотреть. Уж не знаю, что они в этом находили — заниматься гадостями прямо на кладбище, но меня, скажу честно, чуть не вывернуло.

***

Когда я жил в Калькутте, мой слуга делал за меня всё. Он отвечал на письма и заводил мою машину дождливым утром. Он готовил мне обеды и ходил за мной по пятам. Когда он уволился, я впал в панику, но вскоре успокоился и даже не стал нанимать другого слугу. Я испытываю сильную боль, когда из моей жизни уходят дорогие мне люди, но не умею печалиться слишком долго.

***

Я взялся за себя. За прошлую неделю мне удалось привести в порядок все внешние атрибуты моего существования. Я обедаю в лучших ресторанах, я посетил дантиста, я завел еженедельник, в котором отмечаю звонки и встречи, я тщательно выполняю все свои немногочисленные обязанности.