Вот, пожалуй, с неё и начну. Прямо сейчас позвоню и договорюсь, потом схожу распечатать картинки – в цвете и покрупнее! – а там видно будет.
Увы, план мой дал трещину в самом начале: Ольга Валентиновна была на даче, и вернуться планировала после первого сентября. Она, конечно, предложила мне приехать в гости, и я обещала подумать, но, прощаясь, знала: никуда не поеду. Дача эта далеко за границами московской области, а я ленива, да и план по дальним выездам вот только вчера выполнила на год вперёд.
В конце концов, бабушкины сокровища лежали в ячейке десять с лишним лет, полежат и ещё несколько дней.
Почему десять лет? Ну, я же посмотрела, когда был подписан договор аренды… Вот интересно было бы узнать, где это всё находилось до того? Интересно, но… уже не у кого.
На нос мне шлёпнулась первая капля дождя, и я заторопилась домой. Надо встряхнуть маму и выяснить, что с ней происходит.
Рассказывать маме о банковской ячейке я пока не стала. Вот когда пойму, что же это там такое лежит, тогда и поделюсь, а сейчас вроде бы и нечем.
Пришла я как раз к обеду, так что за столом стала рассказывать о Бежицах: о деревянных домах и резных наличниках, о георгинах в палисаднике, о Розалии Львовне и матушке Евпраксии, о старом кладбище, где нет ни сторожа, ни служителя, ни даже схемы… Мама слушала, кивала, задавала вопросы, но я чувствовала, что думает она о чём-то другом. Спросить? Нет?
Не буду.
Взрослый человек, имеет право на собственные секреты. И так она тридцать лет жила только и исключительно по бабушкиной указке.
И я продолжила трепаться.
Оказалось, что до двадцать пятого, до выхода на работу, осталось совсем мало времени, каких-то четыре дня. Четыре дня! А дел ещё нужно переделать уйму, начиная с посещения химчистки и заканчивая традиционной встречей сокурсников в последнее воскресенье августа. Хороша бы я была, если бы ещё и к Ольге Валентиновне поехала…
В воскресенье на встрече все пили, хохотали, танцевали, пытались рассказывать о своих успехах – и, конечно же, никто никого не слушал. Расходились уже под утро, и дорогу домой я помню нетвёрдо. Ну, судя по тому, что проснулась я в своей постели, до дому добралась, значит, всё в порядке. Правда, на часах была четыре часа дня. Понедельник, можно сказать, пропал…
Я выползла на кухню.
Мамы не было, на столе лежала таблетка растворимого аспирина и записка, прижатая стаканом с водой: «Буду поздно, не жди, ложись пораньше, тебе завтра на работу».
– Угу, – пробормотала я. – Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю…
Часть 2. Перемены
Педсовет проходил в актовом зале, что было странно.
Нет, правда, странно: обычно собирались в учительской или в малом репетиционном зале, там как раз достаточно места. А актовый… Во-первых, в нём всегда холодно, вне зависимости от погоды на улице и отопительного сезона. Во-вторых, гуляет такое эхо, что пугаются ученики, которые выступают впервые. В-третьих, а зачем? Зал на две с лишним сотни мест, а нас тридцать четыре человека.
Ну да ладно, хозяин – барин. Директриса, Анастасия Леонидовна, нормальная тётка, не вредная. И одно большое достоинство у неё есть: она считает, что музыка детям необходима.
– Что-то Леонидовна опаздывает, – толкнула меня в бок приятельница, Эсфирь, педагог по классу вокала. – Раньше с ней такого не бывало.
– Всё когда-то бывает в первый раз, – ответила я рассеянно, высматривая в полутёмном зале кого-нибудь из народников.
Тут дверь распахнулась, и в зал гуськом вошли несколько человек.
Пятеро.
И знаком мне среди них только один – тип из отдела образования по прозвищу Моль. По-моему, имени его никто и не помнил, так прилипла кличка.
– Где ж Анастасия-то? – озабоченно прогудел за спиной мужской голос.
Ага, вот где у нас народники! Я повернулась и прошептала:
– Андрей, у меня к тебе вопрос потом будет, после педсовета. Не убегай, ладно?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Договорились, – кивнул бородатый и дочерна загорелый преподаватель по классу гитары.
Всё так же гуськом пятеро гостей поднялись на сцену. Две женщины и толстый мужчина уселись на расставленные там стулья, а Моль подошёл к микрофону и пощёлкал по нему, отчего по залу прокатилось эхо.
– Господа педагоги, – сказал он с некоторой торжественностью, показавшейся мне неуместной. – Разрешите представить вам нового директора этой школы Ксенофонта Карловича Будакова.
Толстяк встал со стула и кивнул.
По залу прокатился шум, в котором выделялся громкий голос Андрея:
– Эт-то что за новости?
Моль терпеливо дождался, пока голоса затихнут, и сделал приглашающий жест:
– Прошу вас, Ксенофонт Карлович!
– Господи боже мой, – прошептала Эсфирь. – С таким имечком и в педагоги… Бедные дети!
Новый директор заговорил, и я поняла, что жизнь моя, кажется, скоро переменится. Господин Будаков говорил так, что мне захотелось немедленно заткнуть уши, а ещё лучше – выйти. Голос у него был слишком высокий и со странными дребезжащими обертонами, отчего в голове возникал неприятный резонанс. Мы с Эсфирью переглянулись, и она взяла меня за руку:
– Терпи! Может, он ещё ничего, надо послушать, что скажет.
Зря она надеялась: ничего хорошего мы от нового директора не услышали. С одной стороны, нас ждало сокращение («Сами понимаете, бюджет не резиновый!»), с другой – коллектив собирались укреплять и усиливать новыми кадрами.
Коллектив дружно приуныл, а я впервые в жизни пожалела, что не курю.
– Представляю вам новых преподавателей, надеюсь, коллектив их примет с радостью. Людмила Павловна Найдёнова, фортепиано, – повинуясь жесту, одна из женщин встала со стула и кивнула. – Зинаида Валентиновна Прохорец, сольфеджио и музлитература. Венера Тимуровна Хазиахметова, заведующая учебной частью. После собрания на доске объявлений будет вывешено расписание моих встреч с сотрудниками, попрошу вас его изучить и на встречи не опаздывать.
Новый директор завершил тронную речь и вернулся к своим спутникам. Так же, как и входили, гуськом, они потянулись к выходу.
– А Анастасия Леонидовна где? – выкрикнул женский голос сзади.
Ответа не последовало.
Дверь со сцены медленно закрылась, и в актовом зале повисло молчание.
– Что скажете, коллеги? – нарушила его Лилия Валерьевна, педагог по классу скрипки, дуайен нашего коллектива – по её словам, ей исполнилось восемьдесят два, и она себе может позволить сказать или сделать практически что угодно.
– Андрюша, дойди, посмотри, ушли ли гости, – распорядилась Ольга Михайловна, заведующая отделом струнных.
– Да какие ж это гости, это теперь хозяева, – ответил Андрей с непонятной горечью, но в коридор выглянул. – Стоят возле доски объявлений, – отрапортовал он, вернувшись. – Видимо, вывешивают расписание.
– А в школьный чат загрузить было нельзя? – поинтересовался кто-то.
– Надо полагать, туда их ещё не пригласили.
– Ну, так надо пригласить! – ага, Покровская, второй педагог по вокалу.
Мы с Эсфирью переглянулись: эта её коллега по цеху была первейшей подпевалой любому начальству.
– Что же, дамы и господа, расходимся, – поднялся со стула преподаватель по классу аккордеона Симаков. – Жизнь покажет, может, всё и к лучшему…
Он неторопливо побрёл к двери. Его догнала Покровская и что-то начала втолковывать, следом потянулись остальные. Наконец в зале остались только шестеро, и скрипач Володя Урмаев сказал:
– Я вот что думаю…
– Надо перебраться куда-нибудь и выпить кофе, – перебила его Лилия Валерьевна. – Вон, хотя бы в кофейню напротив. И конечно, по дороге посмотрим то самое расписание встреч, вдруг кого-то ждут уже сегодня?
Расписание и в самом деле висело на доске объявлений. Посмотрев его, я посмеялась мысленно: на знакомство с каждым сотрудником отводилось по семь минут. Не густо, скажем прямо… Конечно, если заранее подготовиться, почитать личные дела, подготовить вопросы, то… Но тогда и знакомиться можно в процессе работы!