Выехав из России, Акаси не забыл об этом венгерском инженере, за которым стояли вышеупомянутые агенты «Як» и Эксштейн. Он сразу же вызвал Балога в Берлин (переведя на его банковский счет 200 руб. в возмещение путевых издержек), имея в виду обсудить способы дальнейшего получения информации от агентов из России и оплаты их услуг в условиях начавшейся войны. Не застав Акаси в Берлине, Балог, по приглашению последнего, направился в Стокгольм (на эту его поездку Акаси истратил еще 100 руб.). Однако их встрече в шведской столице также не суждено было состояться — к моменту приезда Балога в Стокгольм в конце февраля 1904 г. японец уже укатил в Польшу. Оказавшись в одиночестве, венгр по собственному почину вступил в переговоры со ссыльными финскими оппозиционерами на предмет их более активного участия в планируемых Акаси подрывных и разведывательных операциях. Особый акцент он делал на перспективах расширения финской автономии, которые, по его словам, открывала начавшаяся война, а также на возможности получения финнами щедрой финансовой поддержки из Токио. Однако откровенность Балога вызвала обратную реакцию — финны, которые и без того не испытывали особого доверия к Балогу, решили, что его речи — не более, чем провокация и, таким образом, заподозрили его в связях с охранкой. В общем, переговоры венгра провалились — все его практические предложения оппозиционеры отвергли, а его репутация оказалась сильно подмочена.
В середине марта Балог ни с чем вернулся в Петербург. Сразу же, по предварительной договоренности с Акаси, он начал высылать в Стокгольм информацию, получаемую от «Яка» и других секретных осведомителей. Делалось это крайне конспиративно — письма шифровались особым «слэнгом» и, как правило, направлялись в шведскую столицу с верной оказией, либо с командами шведских торговых судов. Сколько осведомителей работало на Балога, точно сказать невозможно. Наряду с «Яком» в его сообщениях можно встретить ссылки на «Густавсона» (Gustavson), «Гуннара» (Gunnar), «Поля» (Paul) и других. Возможно, что в своем большинстве это были скандинавы — шведы или финны. Их сообщения шли из Самары, Челябинска, Иркутска и других важнейших пунктов Сибирской магистрали.
Судя по сообщениям Балога, работа с агентурой была делом хлопотным. Осведомителя в Челябинске пришлось отозвать после того, как напившись, он устроил потасовку с полицией; самарский «Густавсон» оказался вынужден покинул свой наблюдательный пункт из-за болезни сына и т.д. Вакансии нужно было срочно заполнять, а на это требовались немалые суммы. Кроме того, постоянно возникали перебои с переводом средств из Западной Европы в Россию и, следовательно, проблемы с оплатой труда действующих агентов. В общем, Балог непрерывно требовал от Акаси все больших и больших сумм, хотя, по мнению японского полковника, поступавшая от него информация, при всей ее значимости, далеко не соответствовала понесенным затратам. Уже известная нам репутация Балога у финнов также отнюдь не повышала кредит венгра в глазах Акаси. В итоге в июле 1904 г. финансирование агентуры венгерского инженера было полностью прекращено, а сама она расформирована. Из полугодового тесного общения с Балогом Акаси вынес урок — вербуя осведомителей по военной части, ставку следует делать не на «идейных» (типа Балога), а на сугубо платных агентов.
В деле сбора военной информации о России в центре внимания Акаси и его агентуры всегда находился сибирский рельсовый путь — единственная магистраль, по которой в условиях войны могла осуществляться переброска российских войск и военных грузов на Дальний Восток. Повышенный интерес к этой железной дороге демонстрировало и высшее японское командование. Это не удивительно. Объективные данные о состоянии сухопутной армии (а отчасти и военно-морского флота) противника и их вооружении можно было получить, только непрерывно наблюдая за перевозками по ней, — до войны на российском Дальнем Востоке не было ни крупных военных предприятий, ни складов, ни воинских контингентов, достаточных для ведения широкомасштабных военных действий на суше. Порой сведения, которые Акаси получал от своих осведомителей, контролировавших движение по Сибирской магистрали, имели для Японии исключительное значение. Так, уже 3 марта 1904 г. его наблюдательная служба зафиксировала переброску на Дальний Восток подводных лодок (их перевозили в разобранном виде). Хотя, как показали дальнейшие события, практического применения в годы русско-японской войны тогдашние, весьма несовершенные, субмарины так и не нашли, весной 1904 г. известия на этот счет были расценены в Токио как стратегически важные.
Из всего потока информации, которую Акаси получал от своих секретных осведомителей в России, лишь сравнительно небольшая часть докладывалась им в Токио — со своим начальством Акаси общался исключительно шифрованными телеграммами, а услуги телеграфа тогда были весьма дороги. Поэтому параллельно с решением своих непосредственных задач перед Акаси постоянно возникала проблема отбора информации и соответствующего инструктажа своей агентуры. Наряду со сведениями чисто военного характера он целенаправленно собирал и общеполитическую информацию о России — о настроениях мобилизуемых и гражданского населения, о состоянии и планах революционных сил, о поведении правительства.
К моменту окончания войны в распоряжении Акаси находилось более десятка тайных информаторов, в том числе семь осведомителей (шесть в России и один во Франции) и пять посредников — в Швеции и Франции (имена всех в своем докладе Акаси зашифровал). Общая сумма, потраченная на содержание этой агентской сети, в итоговом отчете японского офицера также не обозначена. По нашим прикидкам, она составляла около 150 тыс. тогдашних иен, к которым следует приплюсовать значительные (порядка 10 тыс. шведских крон) расходы на связь. Таким образом, за 19 месяцев войны эта шпионская сеть обошлась Японии примерно в 1,9 млрд. современных иен, или около 600 млн. рублей. В оперативных бумагах японского командования в Токио и в Маньчжурии времен войны нам не удалось обнаружить каких-либо обобщающих оценок результативности работы Акаси и его агентуры в России. Однако тот факт, что даже в условиях жесточайших финансовых затруднений, которые испытывала Япония в те годы, Токио продолжал финансировать его осведомительскую сеть, говорит о многом{19}.
ГЛАВА II.
ЯПОНИЯ И НАЦИОНАЛЬНО-ОСВОБОДИТЕЛЬНОЕ ДВИЖЕНИЕ В ПОЛЬШЕ
Установление контактов с поляками
Александр III, а также взошедший на царский престол в 1894 г. его сын и преемник Николай II проводили политику насильственной русификации «инородцев», которые к концу XIX в. составляли более половины всех их подданных. На национальных окраинах империи официально проводимый курс на принудительное насаждение русского языка и православной веры не только не достигал цели, но часто вызывал обратную реакцию. На базе борьбы за сохранение национальных языков, самобытной культуры и традиционных верований в Средней Азии, на Украине, в Белоруссии, на Кавказе и особенно в Прибалтике, Польше и Финляндии стали развиваться националистические настроения, которые явились основой для формирования оппозиционных царизму массовых национально-освободительных движений с выраженной политической окраской. Установив тесные контакты друг с другом, к началу XX столетия их участники параллельно начали блокироваться и с революционерами-великоруссами, особенно с ориентированной на крестьянство партией социалистов-революционеров (ПСР), созданной в 1901 г., и титульно рабочей социал-демократической партией (РСДРП), образованной в 1903 г. Укажем хотя бы на еврейский Бунд в составе РСДРП или на организации прибалтийских и кавказских революционеров, которые находились в орбите влияния обеих этих крупнейших нелегальных общероссийских революционных партий.
Помимо большого количества революционных организаций незадолго до начала русско-японской войны на российском политическом небосклоне как самостоятельная и более или менее сформировавшаяся сила появились либералы-конституционалисты. На рубеже веков они создали две организации — Союз земцев-конституционалистов и Союз Освобождения, которые позднее (в 1905 г.) объединились в партию конституционных демократов («кадетов»). Вступая в конфликт с Россией, Япония не могла не учитывать накаленную внутриполитическую обстановку в стане своего военного противника и не пытаться использовать ее в своих военно-политических интересах. Однако японскому правительству понадобилось немало времени, прежде чем перейти к масштабным и дорогостоящим практическим шагам в этом направлении. Говорить о каком-либо идейном «родстве» японского истэблишмента с противниками самодержавия из числа подданных русского царя нет никаких оснований.