Читать интересную книгу Всевеликое войско Донское - Петр Краснов

В лице командующего Донской армией атаман имел блестящего помощника. Но горячий патриот генерал Денисов отличался резким, порывистым характером. Он был молод. Ему было всего 34 года, и, когда генерал Деникин командовал дивизией, Денисов был всего капитаном генерального штаба. Ставши командующим армией, Денисов установил отношения с генералом Деникиным, как с равным, и это коробило Деникина. Штаб Донской армии, богато снабженный и блестяще оборудованный, щеголял точностью донесений, красотою исполнения схем, аккуратностью работ, чего нельзя было сказать про штаб Добровольческой армии, и Денисов зло смеялся, критиковал и иронизировал над Добровольческой армией.

В Новочеркасске, в Александровском саду, по приказанию генерала Денисова действовало летнее гарнизонное собрание, куда могли приходить обедать офицеры с их семьями и где они могли иметь дешевую (за 2 руб. 50 коп.) и здоровую пищу. По вечерам там играл войсковой хор и пели войсковые певчие. Офицеры Добровольческой армии допускались туда на совершенно одинаковых условиях с офицерами-донцами. Добровольцы не раз устраивали там пьяные кутежи со скандалами и, наконец, пустили по адресу Войска Донского «крылатое» слово – «всевеселое войско Донское».

Денисов промолчал. Вскоре на одном вечере в присутствии Денисова и одного полковника из Добровольческой армии на Войско Донское стали жестоко нападать за его сношения с немцами.

– Но что же Войску делать, – сказал Денисов, – Немцы пришли на территорию его и заняли. Войску Донскому приходится считаться с совершившимся фактом. Не может же оно, имея территорию и народ, ее населяющий, уходить от них, как то делает Добровольческая армия. Войско Донское – не странствующие музыканты, как Добровольческая армия.

Эти «странствующие музыканты» были переданы генералу Деникину, и он в свое время припомнил это словцо Денисова. Когда Войско Донское начало свои сношения с союзниками, в штабе Деникина сказали: «Войско Донское – это проститутка, продающая себя тому, кто ей заплатит».

Денисов не остался в долгу и ответил: «Скажите Добровольческой армии, что если Войско Донское проститутка, то Добровольческая армия есть кот, пользующийся ее заработком и живущий у нее на содержании».

Это были мелочи. Но они разожгли самолюбие Деникина, и он стал добиваться удаления Денисова.

Генерал Деникин хотел, чтобы Войско Донское было Донскою областью с некоторой автономией, он не соглашался признать Донской армии, но желал иметь донские полки там, где они понадобятся; он решительно шел к тому старому режиму, о котором при обстоятельствах теперешнего момента атаман не мог и заикнуться. И Деникин стал во враждебные отношения к атаману, считая его главным виновником шовинистической политики Дона.

Но пока у донского атамана на фронте была 60-тысячная армия, а у него вместе с кубанцами насчитывалось 12 тысяч, пока все снабжение шло через донского атамана, взявшегося быть посредником между Украиной и немцами, с одной стороны, и Добровольческой армией, с другой, Деникин молчал, и только окружающие его готовили грозную кампанию против генерала Денисова, атамана и всех донских патриотов. Они стремились свалить Войско Донское, и впоследствии при помощи союзников они свалили его… но в результате погубили последний ресурс в своей борьбе. Как только война перестала быть национальной, народной, она стала классовой, и как таковая не могла иметь успеха в беднейшем классе.

Казаки и крестьяне отпали от Добровольческой армии, и Добровольческая армия погибла. Говорят об измене казаков Деникину, но нужно посмотреть, кто изменил раньше: казаки – Деникину или Деникин – казакам. Если бы Деникин не изменил казакам, не оскорбил бы жестоко их молодого национального чувства, они не покинули бы его. И прав был атаман, когда в числе своих врагов ставил и генерала Деникина. Генерал, быть может, сам того не понимая, работая на разрушение Донского войска, рубил сук, на котором сидел…

Глава IV

Отношение к немцам. Второе письмо Донского атамана императору Вильгельму

Очень остро и болезненно проходили для атамана отношения к немцам. Без немцев Дону не освободиться от большевиков – это было общее мнение фронтового казачества, которое умирало, защищая с оружием в руках свои станицы и освобождая станицы своих соседей.

Совершенно иначе смотрела донская интеллигенция и особенно пришлые из России люди, которые хотели и на Дону сыграть ту крупную роль, которую они играли когда-то в царской России. К числу таковых нужно отнести и бывшего председателя Государственной думы двух последних призывов М. В. Родзянко, жившего в Новочеркасске, и всю кадетскую партию, которая объединилась в борьбе против атамана. Отозванные из Украины члены первого посольства генерал Сидорин и полковник Гущин вели сильную пропаганду против атамана, постоянно проповедуя о том, что победа союзников, несомненно, будет, и союзники никогда не простят донским казакам того, что они сносились с немцами.

Дон раскололся на ориентации. Весь простонародный, хлеборобный Дон и большая часть интеллигенции держались германской ориентации, напротив, члены могущественной кадетской партии и многие политические беженцы считали, что все спасение Дона в демократии Англии и Франции, которые придут и спасут и Дон, и Россию. Как спасут? Непременно и не иначе, как живой силой.

В начале июня у атамана было совещание с представителями кубанского правительства, горских народов, именующим себя астраханским атаманом князем Тундутовым и некоторыми членами «Круга спасения Дона», оставшимися в Новочеркасске. Член президиума Круга А. П. Епифанов горько упрекал атамана в том, что он ведет сношения и опирается на немцев.

– Придут союзники, и они никогда этого не простят донским казакам! – говорил Епифанов.

Остальные присутствовавшие на заседании молчали. Атаман еще раз рассказал ту обстановку, в которой он застал Войско. Целая треть его была уже занята германскими войсками, местами казаки сами приглашали немцев помогать в борьбе с красной гвардией, у казаков не было оружия для борьбы с нею, и получить его можно было только от немцев или через немцев. Дону предстояло одно: или подчиняться советским властям, или войти в соглашение с немцами. У Дона не было иного выхода.

– Ждать союзников, – сказал Епифанов. – Союзники придут и помогут.

– Да, – нервно сказал атаман, – так же, как они пришли в Новороссийск в январе, когда застрелился Каледин… А до тех пор?

– До тех пор? Побольше крови, побольше терпения! – в мрачной тишине сказал Епифанов.

– Увы, и так слишком много льется крови, – отвечал атаман.

– Надо поступать так, как поступает Добровольческая армия, то есть уходить от немцев, – продолжал развивать свою мысль Епифанов.

– Хорошо Добровольческой армии: у нее нет ни земли, ни народа, она может идти хотя до Индии, но куда я пойду со станицами, хуторами, со стариками и детьми. Нет, кто бы ни пришел сюда, – сказал атаман, – я останусь в Новочеркасске и не выдам Донского войска.

– А у меня уже на этот случай и чемодан уложен, – с иронией сказал Епифанов.

Атамана поддержал только председатель «Круга спасения Дона» Г. П. Янов.

Другой раз, уже во время сессий августовского Круга, атаман, отвечая на нападки в сношениях с немцами и слыша, что ему ставят в пример голубиную чистоту Добровольческой армии, которая на знамени своем неизменно носит непоколебимую верность союзникам, воскликнул:

– Да, да, господа! Добровольческая армия чиста и непогрешима. Но ведь это я, донской атаман, своими грязными руками беру немецкие снаряды и патроны, омываю их в волнах Тихого Дона и чистенькими передаю Добровольческой армии! Весь позор этого дела лежит на мне!

Буря аплодисментов покрыла слова атамана. Нападки за «германскую ориентацию» прекратились.

Нелегки были и отношения с самими немцами. Атаман не хотел, чтобы германское командование имело хотя бы какой-нибудь намек, что оно имеет влияние на управление Доном. Поэтому никаких миссий, никаких представителей от немцев в Новочеркасск допущено не было. Дон считается с фактом занятия части территории германскими войсками, смотрит на них не как на врагов, но как на союзников в борьбе с большевиками и старается использовать их для вооружения и снабжения всеми средствами борьбы своей армии. Так было сказано в первом приказе атамана, отданном 4 мая ночью.

«… В тяжелые дни общей государственной разрухи приходится мне вступать в управление Войском, – писал атаман. – Вчерашний внешний враг, австро-германцы, вошли в пределы Войска для борьбы в союзе с нами с бандами красноармейцев и водворения на Дону полного порядка. Далеко не все Войско очищено от разбойников и темных сил, которые смущают простую душу казака.