Читать интересную книгу О значении наших последних подвигов на Кавказе - Николай Добролюбов

Впрочем, это, вероятно, происходило и оттого отчасти, что под Шамилем была им уж плохая свобода. Наибы его действовали очень произвольно, грабили и наживались; а он, говорят, очень часто смотрел на это сквозь пальцы. Уважение к себе поддерживал он более страхом, нежели любовью: палач был при нем неотлучно, и казни были беспрестанны. Пока еще он имел успехи и мог защищать горцев от русских, – его чрезвычайно уважали и любили. Но как только успехи его прекратились, особенно же после того, как он выказал такую бездеятельность во все время Крымской войны, которою мог отлично воспользоваться, – значение его между горцами очень упало. Они увидели, что в нем нет для них прочной защиты от русских, и потому готовы были при первой возможности оставить его. В последние недели пред взятием Шамиля самые преданные ему сподвижники являлись в русский лагерь с покорностью; сами горцы вели русских, шедших на окончательное поражение горского вождя. Популярность Шамиля во впечатлительных умах горцев исчезла уже задолго до его плена, и известие о взятии его не произвело, говорят, особенного потрясения в горах. Ясно, что Шамиль уже сделал свое дело и не мог более противиться русским силам. Это давно уже поняли отважнейшие из его сподвижников, и некоторые, как, например, Махмет-Аминь, составляющий ныне главную надежду свободных племен, еще прежде удалились от него.

Таким образом, Шамиль давно уже не был для горцев представителем свободы и национальности. Оттого-то и находилось так много людей, способных изменить ему, хотя, по понятиям горцев, да и по законам Шамиля, измена народу считается важнейшим преступлением и наказывается смертью. Управление Шамиля казалось тяжело для племен, не привыкших к повиновению, а выгод никаких от этого управления они не находили. Напротив, они видели, что жизнь мирных селений, находящихся под покровительством русских, гораздо спокойнее и обильнее. Следовательно, им представлялся уже выбор – не между свободой и покорностью, а только – между покорностью Шамилю, без обеспечения своего спокойствия и жизни, и между покорностью русским, с надеждою на мир и удобства быта. Само собою разумеется, что рано или поздно выбор их должен был склониться на последнее.

Отсюда ясно, что нужно для того, чтобы удержать и прочно связать с Россиею новое завоевание: нужно, чтобы всем горским племенам было гораздо лучше при русском управлении, нежели было при Шамиле. Из фактов, которые мы припомнили из истории Кавказа, очевидно, что не случайное появление личностей, подобных Шамилю, и даже не строгое учение мюридизма было причиною восстаний горцев против русских. Коренною причиною была ненависть к русскому господству. Личности появлялись одна за другою, как и всегда появляются, только вследствие общей народной потребности. Поэтому и падение личности до сих пор ничего не значило для сущности дела. За Кази-муллою явился Гамзат-бек, за Гамзатом – Шамиль; если бы явилась надобность, то и после Шамиля мог бы выступить на сцену новый деятель – Махмет-Аминь или кто-нибудь другой – все равно… И для того чтобы он не явился или не имел никакого успеха, нужно одно: чтобы, вследствие гуманного и справедливого управления, горные племена не нуждались более в подобных деятелях. Когда русское управление сделает то, что для горцев не будет привлекательною перемена его на какое-нибудь другое, – тогда только спокойствие на Кавказе и связь его с Россией будут вполне обеспечены.

И вот в достижении этого-то результата должен отныне состоять весь труд наш на Кавказе. Нельзя не сознаться, что труд будет очень велик. Нужно будет внушать диким племенам истинные начала образованности и гражданского быта, начала, уже извращенные в них во время предшествовавшей борьбы. Тогда поощрялось в чеченце корыстолюбие; теперь надо внушить ему уважение чужой собственности. Тогда нужно было, разрушать в горцах враждебную нам любовь их к родине и поселять в них раздоры и распри; теперь придется вкоренять в них любовь к общему благу и требовать дружного содействия к интересам родной страны. Тогда нужно было военное шпионство и предательство; теперь необходимо развить в горских племенах понятия о честности, правде и благородстве… Как трудно будет совершить все это – можно себе представить, припомнивши только, что горцы все-таки смотрят на нас очень недоверчиво, что самая религия много препятствует им в усвоении истинной цивилизации и что они находятся под значительным влиянием своих мулл – невежественных и своекорыстных. Единственно возможное средство для приобретения их доверия и расположения состоит в существенном, значительном, ясном для них самих улучшении их быта.

И это улучшение должно быть не только произведено единовременно, но и поддерживаться постоянно. Из фактов прежней истории нашей борьбы на Кавказе мы видели, что горные племена чрезвычайно наклонны к волнениям. До сих пор завоевание края ничего не значило, ничего не обеспечивало; прошедши весь Дагестан из конца в конец и принявши покорность всех племен, мы все-таки были окружены непокорными и должны были каждый день быть готовыми на страшный бой с теми, которые вчера присягали нам в верности. Теперь, конечно, этого нельзя сказать: нынешнее покорение, следствие пятнадцатилетней, медленной, но верной тактики, – прочно и твердо. Наша сила основалась в самом центре гор; наши укрепления имеют прямое сообщение друг с другом и господствуют над всей окрестной страною; общее восстание в Дагестане невозможно при настоящем порядке дел. Но, по отзывам самих кавказских офицеров, все-таки не вполне еще устранена возможность волнений. Да и где же их не может быть? В Индии, в Алжире, в Ломбардии, везде, где чуждая администрация ставит себя в не совсем честное отношение к народу, везде начинаются волнения – бесплодные, безумные, но все-таки гибельные для страны, обременительные для правительства…[10] Не составляют исключения и наши кавказские племена, привыкшие к беспорядкам и военной, бездомной, хищнической жизни. Малейший повод может восстановить их в то время, как этого можно всего менее ожидать. Кто мог в 1823 году, любуясь спокойствием покоренного Дагестана, видя разрозненность горных племен, сказать, что через несколько лет соединит их явление, совершенно новое в их жизни и вовсе не подходящее к их нравам?.. И действительно, не это явление, не мюридизм соединил их, а вражда к русскому владычеству, возбужденная еще более некоторыми злоупотреблениями администрации, допущенными в то время. Ныне вражда горцев ослабела, а наши силы на Кавказе гораздо больше прежних, и потому значительных волнений опасаться нечего. Но если их и не будет, а образуется в покоренных племенах одно глухое, затаенное недовольство, так и этого уже будет достаточно, чтобы не считать Кавказ окончательно нашим, пока это недовольство не исчезнет. Что нам была бы за польза в крае, вечно недовольном и враждебном, вечно готовом к восстанию и отложению, при малейшей, даже призрачной возможности? Только надобно было бы лишнее войско держать в нем и лишние деньги тратить на усиление надзора за жителями…

Отсюда уже видно, как необходимо устройство в покоренной стране правильной, честной и благожелательной администрации, – не для собственных видов покорителей, но в интересах самих покоренных племен. Именно такая администрация и вообще такой путь для упрочения наших кавказских завоеваний и предначертывается нашим правительством, как видно из высочайшей грамоты на имя кн. Барятинского, из которой несколько слов привели мы выше.

В скором времени мы узнаем, без сомнения, и то, как приводятся в исполнение эти предначертания, и поспешим тогда обо всем сообщить нашим читателям возможно полнейшие сведения.

Примечания

Впервые – «Совр.», 1859, № 11, отд. III, стр. 19–42, без подписи. Авторство Добролюбова устанавливается списком его произведений, составленным Чернышевским (Аничков, I, стр. 17), а также гонорарной ведомостью «Современника» за 1859 год (ЛН, № 53–54, стр. 256). Чернышевский был в курсе работы Добролюбова над данной темой (см.: Чернышевский, XIV, стр. 382).

В. Э. Боград (Указатель, стр. 561) считает автором этой статьи П. И. Дмитриева, основываясь на свидетельствах самого Дмитриева в его прошениях о помощи в «Комитет общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым» от 3 апреля 1862 и 27 сентября 1871 года, где Дмитриев в списках своих литературных работ называл эту статью, как написанную им «по желанию покойного Н. А. Добролюбова». Однако свидетельство Дмитриева не заслуживает доверия: в тот же список он включил, как опубликованную в «Современнике», и свою рецензию на «Уроки естественной истории…», составленные Ходецким, и «Естественную историю» А. Горизонтова; рецензию эту Добролюбов забраковал и написал заново (см. в наст. томе прим. к этой рецензии).

В ГПБ (архив Добролюбова) сохранился отрывок статьи о Кавказских событиях – автограф Дмитриева. Эта рукопись была забракована Добролюбовым: ее текст полностью отсутствует в статье «О значении наших последних подвигов на Кавказе». Более того – в этой рукописи бегло описываются события, непосредственно предшествовавшие пленению Шамиля, и само это пленение (взятие аула Ведень генералом Евдокимовым, осада Гуниба и др.) – то есть именно то, о чем не стоило писать, по мнению автора статьи «О значении наших последних подвигов…» (см. наст. том, стр. 445). В небольшом списке «литературных трудов» Дмитриева перечислены лишь незначительные беллетристические произведения, а принадлежащий Дмитриеву текст рецензии на «Уроки естественной истории», написанной и забракованной той же осенью 1859 года, характеризует его как начинающего и неопытного автора, которого Добролюбов, видимо, пытался привлечь к литературной работе, оказывая ему материальную помощь.