Читать интересную книгу Ждать ли добрых вестей? - Кейт Аткинсон

А Реджи сказала:

— Плоховато вы врете. — И доктор Траппер покраснела, засмеялась и сказала:

— Это точно. Врать я не умею. Я даже в «верю не верю» играть не могу. Но про тебя у меня хорошее чувство, — прибавила она, и Реджи сказала:

— Ну что ж, чувствам надо доверять, доктор Т.

Вообще-то, Реджи думала иначе, мамуля-то поехала с Гэри в отпуск, потому что доверилась чувствам, — и вот результат. И Билли чувства тоже редко доводили до добра. Он, конечно, карлик, но он ведь злой карлик.

— Зови меня Джо, — сказала доктор Траппер.

Доктор Траппер сказала, что на работу выходить не хотела и будь ее воля — она бы за порог ни ногой.

Непонятно, почему воля не ее. Ну, объяснила доктор Траппер, бизнес «Нила» «забуксовал». (Его «подвели», и «что-то там не выгорело».) Заговаривая о бизнесе мистера Траппера, доктор Траппер щурилась, будто пыталась за много миль разглядеть очень мелкие буковки.

Из поликлиники доктор Траппер то и дело звонила домой — проверяла, как там детка. Доктор Траппер любила с ним болтать и произносила долгие монологи, а детка между тем глодал телефонную трубку. Реджи слышала, как доктор Траппер говорит: «Привет, солнышко, как твои делишки?» и «Мамочка скоро придет, не обижай Реджи». И еще доктор Траппер все время цитировала обрывки стихов и детских песенок, она их помнила просто сотни и частенько выдавала вдруг: «Дили-дили-дон, мой сыночек Джон» или «Жоржик-коржик-пирожок».[24] Она много знала такого — очень английского, глубоко чуждого Реджи, которая выросла на «Вот буренка Кэти Бэрди» и «Какая красуля, вот это красуля, прекрасница Джинни Макколл».[25]

Если детка спал, доктор Траппер просила Реджи позвать к телефону собаку.

(— Ах да, я забыла предупредить, — сказала доктор Траппер в конце «собеседования», и Реджи подумала: ой-ой, у нее двухголовый ребенок, дом стоит над пропастью, а муж — чокнутый маньяк, но доктор Траппер сказала: — У нас собака. Ты любишь собак?

— Ну знамо дело. Обожаю. Правда. Чесслово.)

Говорить собака не умела, но что такое телефонный разговор («Привет, псина, как там моя красавица?»), соображала получше детки — Реджи держала трубку возле собачьего уха, а Сейди внимательно слушала.

Впервые ее увидев, Реджи переполошилась — громадная немецкая овчарка, ей бы стройки охранять.

— Нил боялся, что собака заревнует, когда родится ребенок, — сказала доктор Траппер. — Но я бы жизнь свою ей доверила, и жизнь ребенка тоже. Я знаю Сейди сто лет — я дольше знаю только Нила. У меня в детстве была собака, но она умерла, а потом отец не разрешил завести другую. Отец теперь тоже умер, так что сама видишь.

Реджи не поняла, что должна увидеть.

— Мне очень жаль, — сказала она. — Такая потеря.

Прямо как в полицейском сериале. Она говорила про собаку, а доктор Траппер решила — про отца.

— Ничего, — сказала она. — Он сам себя намного пережил. Зови меня Джо. — На собаках доктор Траппер была помешана. — Лайка, — говорила она, — первая собака, полетевшая в космос. Через несколько часов умерла — высокие температуры и стресс. Ее нашли в приюте, забрали, она-то, наверное, думала, ее домой возьмут, в семью, а ее отправили на самую что ни на есть одинокую смерть. Как это грустно.

Отец доктора Траппер пребывал на этапе полураспада в книгах — он был писатель, когда-то, говорила доктор Траппер, очень модный («Некогда знаменитый», — смеялась она), но книги его «не прошли проверку временем».

— Вот и все, что от него осталось, — сказала она, листая заплесневелый том под названием «Лавочник». — А от матери ничего, — прибавила она. — Иногда я думаю, хорошо бы расческу, гребень, такое, чего она касалась каждый день, что было в ее жизни. Но ничего нет. Все может исчезнуть, Реджи, — никогда этого не забывай.

— Вот уж этого я не забываю, доктор Т.

— Отвернешься — и нету.

— Я знаю, вы уж мне поверьте.

Отцовские романы доктор Траппер свалила шаткой грудой в углу темного чулана на верхнем этаже. Да какой чулан, говорила доктор Траппер, так, большой буфет, хотя, вообще-то, он больше спальни Реджи в Торги. Доктор Траппер называла его «мусоросборник», и он был забит вещами, с которыми никто не знал, как поступить, — одинокая лыжа, хоккейная клюшка, старое одеяло, сломанный принтер, переносной телевизор, который не заставишь работать (Реджи пыталась), и куча всяких финтифлюшек, подаренных на Рождество или на свадьбу.

— Quelle horreur![26] — смеялась доктор Траппер, изредка заглядывая в чулан. — Тут есть на редкость безобразные вещи, — говорила она Реджи.

Может, и безобразные, но не выбросишь, это подарки, а «подарки надлежит почитать».

— Кроме троянских коней, — сказала Реджи.

— С другой стороны, дареному коню в зубы не смотрят, — сказала доктор Траппер.

— Может, и стоило бы, — ответила Реджи.

— Timeo Danaos et dona ferentes.[27]

— Ну знамо дело.

Подарки, заметила Реджи, почитались не вечно: едва в почтовый ящик проскальзывал пластиковый пакет от сборщиков благотворительной помощи, доктор Траппер набивала его штуками из мусоросборника и довольно виновато выставляла на крыльцо.

— Сколько ни выноси, меньше не становится, — вздыхала она.

— Против физики не попрешь, — отвечала Реджи.

В остальном дом был аккуратный и оформлен со вкусом — ковры, светильники, безделушки. Не такие безделушки, как мамулина коллекция наперстков и миниатюрных чайничков, которые, хоть и крошечные, занимали ценное пространство в квартирке Реджи.

Дом у Трапперов был викторианский — все современные удобства на месте, но оригинальные камины, и двери, и карнизы тоже сохранились, и это, говорила доктор Траппер, просто чудо расчудесное. В парадной двери витраж — когда в дверь светило солнце, красные лучистые звезды, синие снежинки, желтые розетки повсюду разбрасывали цветные пятна. Был даже полный комплект звонков для слуг и задняя лестница, чтобы прислуга не мозолила глаза.

— Ах, прошли те времена, — сказал мистер Траппер и засмеялся: если б он жил в те времена, когда этот дом построили, он бы чернил сапоги и клал печи. — И ты тоже, наверное, Реджи, — прибавил он, а вот «Джоанна» «расхаживала бы наверху лебедью белой», потому что предки ее были богачи.

— Это прошло, — пояснила доктор Траппер, когда Реджи вопросительно на нее посмотрела.

— Увы, — сказал мистер Траппер.

— Глупо вложились, все спустили на дом престарелых и на ерунду, — сказала доктор Траппер, как будто добыть и потратить деньги — это так, тьфу. — Дедушка мой был богат, но, видимо, транжира.

— А мы — бедные, но честные, — сказал мистер Траппер.

— Похоже на то, — сказала доктор Траппер.

Собственно говоря, однажды призналась она, кое-какие деньги остались, и она потратила их на этот «очень, очень дорогой дом».

— Вложение, — говорил мистер Траппер.

— Дом, — поправляла она.

Реджи больше всего любила кухню. В эту кухню влезла бы вся квартира Реджи в Торги, да еще осталось бы место паре-тройке слонов покачаться на качелях. Мистер Траппер, как ни странно, любил готовить и переворачивал кухню вверх дном.

— Моя творческая жилка, — говорил он.

— Женщины готовят, потому что людям нужно питаться, — отвечала доктор Траппер. — А мужчины — чтобы выпендриться.

В кухне даже была кладовая — тесная и холодная, каменные плитки на полу, каменные полки и деревянная дверь, у которой на филенках вырезаны сердечки. Доктор Траппер хранила в кладовой сыр, яйца, бекон и всякие консервы и крупы.

— Надо джем варить, — виновато говорила она летом. — Такая кладовая просит домашнего джема. — Сейчас приближалось Рождество, и доктор Траппер говорила: — Прямо неловко, что я пирогов не испекла. Или рождественский торт. Или хоть пудинг. Кладовая просит пудинга — завернуть его в ткань, насовать монеток и амулетов. — Это у доктора Траппер в детстве было такое Рождество, спросила Реджи, а доктор Траппер ответила: — Да нет, боже упаси.

Реджи считала, что кладовая ничего не просит, небольшой уборки разве что. Мистер Траппер вечно копался на полках, искал ингредиенты и сбивал ровные ряды склянок и жестянок.

Доктор Траппер («Зови меня Джо») не верила в религию, не верила «ни в какую трансцендентность, кроме трансцендентности человеческого духа», однако твердо верила в порядок и вкус.

— Моррис говорит, не держи вещь в доме, если не уверен, что она полезна, и не считаешь, что она красива, — сказала она Реджи; они ставили садовые цветы в изящную вазочку («вустерский фарфор»).

Реджи решила, что это про какого-то знакомого Мориса, приятеля-гея например, а потом заметила на полке биографию Уильяма Морриса[28] и подумала: вот дура-то, я же знаю, кто это, ну знамо дело.