Читать интересную книгу СТРАНА ТЕРПИМОСТИ (СССР, 1980–1986 годы) - Светлана Ермолаева

У нее было много времени для того, чтобы не спеша разобраться в прошлом, в себе самой, в своей душе. Она была, не зная о том, цельной натурой, может, как природный алмаз из земли ее предков– бурятов. А что происходит с алмазом, когда его дробят на кусочки, гранят и превращают в бриллианты, в угоду богачам? По живому? Он, наверное, умирает. Так и она. Будучи цельной, стала разваливаться на кусочки, раздваиваться, жить двойной жизнью, что было против ее природы, которую она пыталась насиловать сама лично, хотя всю жизнь не выносила насилия над своей личностью, над душой. Вот натура ее и взбунтовалась. Была такая Катерина из пьесы Островского «Гроза». Могла она покончить с собой, не признаваясь всенародно в своем грехе? Могла, но не захотела. Слишком чиста была душой и тоже цельная натура.

Ксения навещала Альвину в Раковом корпусе напротив Центрального стадиона. Несчастная знала, что умрет, но до последнего часа оставалась верной себе: ни слез, ни жалоб, ни истерик. Ксения носила ей свои стихи, и Альвина, лежа на смертном одре, плакала, читая их, и заверяла, что Ксения очень талантлива, что она настоящий поэт. До больницы они изредка встречались, делились чем-то своим женским. Дочь Альвины влюбилась во врача, старше ее на двадцать лет, и стала с ним жить. Наверное, это ускорило раннюю кончину матери. У Ксении не было близкого человека ни до, ни после двухмесячного заточения в больницах. Вот Альвина и заняла это место, как-то запала в ее душу, и на ее ЮБИЛЕЙ она посвятила ей стих:

Альвине Дроздовой* * *

Ты в пору зрелости вошла.Звездой блистательной взошлаНа сером тусклом небосклоне.Нет, нет да свет скупой уронитЗвезда на все, что есть окрест.Нести тебе до смерти крестТвоей невысказанной боли,Твоей несбывшейся любови…

Она тогда лежала уже в своей совминовской больнице, Альвина пришла за ней, и Ксения, будучи на костылях, умудрилась перелезть через забор и отправиться к юбилярше домой, благо она жила недалеко от больницы. Таким же путем она вернулась, правда, в сильном подпитии. Ей удалось без шума опять перелезть через забор и благополучно очутиться в своей постели.

Но это было уже после выписки из травматологии. А пока они общались, читали, к ним приходили посетители. Была два раза Салта, попросила, если что, сказать мужу, что она каждый вечер посещала Ксению.

– Интересно, где я увижу твоего мужа? И с какой стати он меня будет спрашивать, была ли ты у меня? – Ксения поняла, что Салта завела очередного мужичка.

– Ну, мало ли бывает случайностей в жизни.

– Мне-то что, скажу.

8

В палате между тем бурлила жизнь. Молодые женщины частенько выпивали, выходили покурить, на свидания с парнями, громко смеялись, рассказывали скабрезные анекдоты. Одна из них довольно симпатичная молодая женщина на костылях поставила цель: соблазнить молодого и симпатичного хирурга, лечащего врача их палаты. Почти вся палата хором обсуждала эту тему, давая советы и рекомендации. И как-то в его ночное дежурство она переспала с ним и после ходила в героинях. А бедный хирург при встрече с ней прятал глаза. Короче, больные жили полнокровной жизнью, не считая себя обделенными судьбой.

Из записной книжки: Куда ни сунься, везде бардак. Где больше, где меньше, но везде. Некоторые больные употребляют свою болезнь во зло и терзают своих близких, пользуясь тем, что им не ответят, как должно. Особенно озлоблены калеки, безнадежные физические уроды. За свое личное несчастье они готовы мстить всему человечеству. Мне кажется, я не смогла бы дружить с калекой. Отнюдь, не из-за эгоизма. Просто я привыкла воспринимать человека физически здоровым. Может, я жестока, но какая обуза для близких, постоянный источник раздражения. Даже долго болеющие люди становятся невыносимы для окружающих. А люди, постоянно ощущающие свою физическую неполноценность, вообще кошмар. Они недоверчивы к искренней доброте, они прекрасно понимают неприятие здорового человека к больному. В то же время они выставляют свою инвалидность напоказ, может, бессознательно, а может, нарочно.

Ксении было здесь спокойно, и она даже на чей-то день рожденья угостила сопалатниц совминовскими деликатесами и приняла участие в распитии вина. С аппетитом поела, а ночью чуть не загнулась от колик. Она долго терпела, но потом ей пришло в голову, а вдруг это заворот кишок? Ведь она лежит на спине уже второй месяц. Она все же позвала дежурную сестричку, извинилась и попросила помощи. Та дала ей сильное болеутоляющее, и она вскоре заснула.

Больше в подобных мероприятиях она не участвовала, но угощать женщин продолжала. Одна-единственная мысль точила ее: не остаться хромой. Стоило ей представить мысленно сочувственные внешне, но злорадные и довольные в глубине души лица некоторых сослуживиц, ее захлестывало чувство негодования на себя. Она уже не радовалась, что осталась жива, ей было мало этого, она хотела снова быть такой, какой была: красивой и вызывающе-дерзкой, ходить с высоко поднятой головой, смотреть всем прямо в глаза, а не прятать взгляд.

В один из дней мать принесла ей письмо от Вовки. Он писал:

Здравствуй, Ксения!

Ты, возможно, догадаешься по почерку, что пишу это я. Скажешь, для чего это нужно? Просто ты всегда живешь в моей памяти, как что-то святое и единственное, что дорого в моей жизни. Ирония судьбы?! Да! Кажется, пора бы все забыть, к тому же обратной дороги нет. Но все же я решил написать тебе, тем самым утешить себя. Мне очень скучно быть одному. Понимаешь, в моем возрасте глупо говорить о любви, но я всегда считаю ее единственной, неповторимой. Думаю, что это справедливо.

Вот уже шесть лет, как прекратилась наша переписка. Довольно-таки большой срок, но кажется, что это было совсем недавно. Семь лет переписки и два года дружбы оставили неизгладимую память в моем сердце – память на всю жизнь. Если мне посчастливится с тобой встретиться, то я буду очень рад и благодарен судьбе. Ксения, прости за нескромное вторжение. Я очень признателен тебе за все хорошее, сделанное тобой в моей жизни. Прощай! В.

Она читала и плакала, нахлынули воспоминания. Юность предстала такой далекой, светлой и неповторимой. Но она прошла и не вернется. У Вовки своя жизнь и не надо в нее вторгаться, дважды не войдешь в одну реку. А у нее своя, сама выбрала наперекор здравомыслию и сопротивлению родителей. Значит, и винить некого. Надо жить дальше.

Часто думала о возвращении домой к мужу. Обида продолжала жить в ее душе, хотя она была благодарна ему за нынешнее отношение. Каждый вечер он навещал ее. Женщины в палате удивлялись, восхищались, завидовали, говорили в открытую: «Красивый у тебя муж, любит тебя, счастливая ты!» Если бы она любила его! Духовное для нее оказалось выше и ценнее, чем интимные отношения. А понимания и духовной близости между ними не было с самого начала. И чем дольше они жили вместе, тем дальше отдалялась от мужа Ксения.

Она по-прежнему много читала, благо была такая возможность на рабочем месте, много размышляла над прочитанным, над окружающим ее миром, людьми, обществом. Ренат жил обычной, как живут миллионы людей, жизнью: работа – дом, телевизор, изредка – книга. По выходным – хозяйственные дела, никаких культурных мероприятий. Она же рвалась из такого, как ей казалось, примитивного существования. Она обожглась на любовной связи, ей оказалось не по силам лгать и притворяться. Возможно, она искала выхода духовной энергии, которая буквально кипела и клокотала в ней, как вулкан.

9

В реанимации, когда она взяла в руку карандаш и написала первое стихотворение, ее будто озарило: вот оно, то, к чему она стремилась с юности, что искало в ней выхода и не могло найти. Нашло на грани между жизнью и смертью. Поэтический дар. Еще в старших классах литература и русский были ее любимыми предметами, она лучше всех учеников в классе, даже в школе писала сочинения на вольную тему. С четырнадцати лет и до замужества вела дневник, а, устроившись в Совмин, продолжала делать записиразмышления. Тяга к писанию жила в ней всегда, и вот она превратилась в нечто конкретное – в стихи.

Прорыв уже был, когда она испытала шок от кончины Высоцкого и стала писать стихи умершему. Но сейчас она писала осознанно, понимая, что наконецто в ее жизни появилось то возвышенное и прекрасное, ради чего стоило вернуться с того света. Возможно, именно в творчестве она сможет реализовать то духовное, что в ней копилось долгие годы одиночества.

Наконец наступил день, когда ей сняли швы с бедра, гипс со ступни и поставили на костыли. И она пошла, не наступая на правую ногу. Вроде ноги как ноги. Ну, а дальше? Еще три дня она привыкала к костылям, а потом ее выписали. Отец с матерью приехали за ней на «Волге». Муж был на работе. Женщины смотрели в окна, как она уезжала, и махали руками. И вот она дома. Все так непривычно, все вроде не на своих местах, хозяйничала-то свекровь. Она почувствовала себя неуютно, но усиленно изображала радость, поддерживая общее приподнятое настроение. К лицемерию она давно уже привыкла. А свою новую жизнь – со стихами – пока продолжала по-старому. Оказывается, прилетел свояк Рената Тимур из села под Ташкентом. Вечером, когда родители уехали, они явились с мужем, свояк держал в руках казан с горячим пловом, который он приготовил у Фархада. «Слава Богу, братец не явился», – с облегчением подумала Ксения.