Развитие сельского хозяйства сказались и в архитектуре городов. Они строились стихийно.
Главные города Бразилии — Салвадор (Баия), Олинда, Ресифи и другие, которые возникли в это время — беспорядочно росли вокруг монастыря или церкви, поставленных в самой высокой точке города.
Лишь с конца XVII в. после издания в Салвадоре, тогда столице Бразилии, законов регулирующих постройку домов и прокладку улиц, облик городов приобретает определенную регулярность. Их застройка начинает воспроизводить застройку городов Португалии. Дома в 2-4 этажа из кирпича и камня, возводившиеся на узких и длинных участках, получили название «собрадо» (чердак).
Бразильские города по сравнению с городами испанских колоний выглядят более европейскими.
— Всё дело в том, что плантаторы сами осваивали и продолжают осваивать новые территории, обустраивают их, защищают их от набегов индейцев, от притязаний соседей. Вот дом и защищён со всех сторон, — разъясняет дон Смит. — Сейчас въедем в ворота, и вы увидите, доньи, насколько огромен дом вашего мужа.
Действительно огромный. Даже, вроде бы подготовленный человек и то поражена. А Милагреш остолбенела и это не в буквальном смысле.
Вокруг площади перед домом плантатора сгруппированы производственные, хозяйственные постройки и жилища рабов.
Дома рабов, если их можно так назвать строились из ветвей, создававших двойной каркас, заполнявшийся кирпичами из высушенной на солнце глины. Рассчитанные на восемьдесят — сто человек, они повторяли тип жилого дома индейцев — гуарани.
Земли и рабочая сила на них составляют пока основное богатство Бразилии. Её бескрайние пространства плодородных земель привлекали выходцев из Португалии, которых называли помещиками-фазендейро. На протяжении двух столетий они непрерывно исследовали и захватывали новые земли, превращаясь в царьков, безраздельно властвовавших в своих владениях, удаленных иногда друг от друга на сотни километров.
— Я вижу, что вас впечатлила фазенда вашего мужа, донна Виктория, — немного с превосходством утверждает дон Смит.
Не буду отрицать очевидного, и я киваю в ответ на его реплику.
Сама же я взвинчена до предела, как бы не хорохорилась, но тот факт, что я никогда не видела своего мужа подвергал меня в состояние близкое к обмороку.
Я всегда так гордилась своей выдержкой, и такой страх перед мужчиной испытываю впервые.
В глубине души я опасалась, что дон Педро Верейро будет похож на дона Смита. Мой сопровождающий, несомненно, хорош в качестве собеседника, но от перспективы лечь в постель с кем-то хотя бы отдалённо похожим на него, мне становится нехорошо.
Что бы переключить внимание с ужасных перспектив замужества я начинаю расспрашивать дона Смита о хозяйстве мужа.
— Вы говорили, что у дона Верейро сахароперерабатывающие заводы, тогда сколько акров плантаций сахарного тростника?
— Донна Тори, я затрудняюсь ответить на ваш вопрос, — голос у него звучал озадаченно, — плантации вашего мужа процветают, поскольку находятся на северо-востоке страны. В этой области почва и климат идеальны для выращивания сахарного тростника, а также достаточно рек и ручьев для привода в действие сахарных мельниц.
Получается, что, захватывая пустующие земли плантаторы зачастую даже не могут сказать сколько у них земли.
Пойдём другим путём, узнаем сколько у дона Верейро рабов. Насколько я помню, в этот период в Бразилию поставляли из Африки около шестидесяти тысяч рабов, сахара в Европу вывозилось более двадцати тонн ежегодно.
— Тогда сколько у мужа рабов? — Заинтересованно спрашиваю я.
Дон Смит чешет в затылке и виновато улыбается:
— Не поверите донна Виктория, не знаю. Вы лучше расспросите об этом своего мужа. Уверен, ему доставит удовольствие показать вам свои владения.
Он помогает мне сойти на землю и предложив руку ведёт в дом, в котором почему-то не смотря на солнечный день плотно задёрнуты шторы.
Глава 8
Дон Смит отчего-то взволнован. Чувствую, как подрагивает его рука, на предплечье которой покоится моя ладонь. Чего он опасается?
Надеюсь, я попала в нормальный мир и на меня не набросится вампир Лестат из «Интервью с вампиром», кажется, он проживал именно на такой фазенде. Шутить я шучу, но на душе неспокойно. Если уж поверенный нервничает, то мне сам бог велел.
— Опять он взялся за старое, — бормочет про себя Смит. — Дай бог, чтобы я ошибался.
Какое старое? Что за скелеты в доме моего мужа? А дом очень красив, украшенный посаженными лозами вьющихся цветущих растений. Какие-то я узнала, какие-то нет.
Мы проходим по портику, окутанному буйно цветущими гирляндами бугенвиллии, словно живой зелёный вестибюль здания. Я страстная любительница цветов. Дома на даче и в городской квартире у меня был настоящий сад, где была и бугенвиллия. Никогда не думала, что увижу её здесь так запросто растущей.
Сколько открытий ещё мне предстоит сделать в Бразилии, в тех областях, о которых даже не подозреваю. Необычность происходящего будоражит мне кровь.
Дон Смит вводит меня в дом. По-хорошему это должен сделать муж, но наверно он сильно занят, раз пренебрёг древней традицией.
Во всех странах католической Европы, у славянских народов и даже мусульман и буддистов, порог — важная часть свадебных традиций.
Боязнь порога объясняется тем, что, по поверью, такими действиями можно обеспокоить и вызвать раздражение злых духов, которые селились под ним. Иногда духи, обитающие под порогом, считаются душами умерших людей.Наступание на порог даже в Библии считается грехом.
Суеверий хватает, связанных с тем, как должны вести себя молодожёны, особенно невеста, впервые переступавшая порог дома мужа.
Я же считаю то, что мой муж не вышел поприветствовать нас неуважением к жене. А вот почему он так ведёт себя, мне ещё предстоит выяснить.
Перешагиваю через порог, уж я-то буду соблюдать древние традиции, в новом мире это не помешает.
Сразу же направо по коридору широко открытая дверь в большую роскошно обставленную гостиную, освещённую свечами. В ней вроде бы никого нет, во всяком случае, я никого не вижу. Но у поверенного иное мнение.
Дон Смит крепко берёт меня за руку и не глядя в глаза, шепчет только одно слово:
— Сочувствую.
Моё беспокойство нарастает, да что же там такое?
Войдя в гостиную, я вижу большой стол, накрытый зелёным сукном. Идёт игра в карты. За столом три человека. Двое сидят лицом ко мне, напротив третьего.
Мне интересно в какую игру играют? Судя по зелёному сукну на столе, играть должны в ломбер. Потому что стол, за которым играли в ломбер, самый первый, который покрыли зелёным сукном, чтобы карты не скользили. Ещё на зелёном сукне было удобно делать записи мелом – ставки, партии. После окончания игры, записи легко стирались. Я ещё зелёный считался цветом богатства. Он так и назывался ломберный стол до поры до времени, пока к восемнадцатому веку с появлением новой популярной игры не был преобразован в покерный.
Поэтому исключаем игру в покер, она ещё не появилась. Я прикидываю, что существует ещё несколько азартных игр, в которые могли играть присутствующие. Я, признаюсь, не сильна в картах. Особенно в «благородных» играх, типа того же самого ломбера или покера.
Максимум на что я способна это игра в двадцать одно или дурака.
— Дон Смит, в какую игру они играют? — Любопытствую я, ещё пока, не понимая беспокойства поверенного. — Расскажите мне правила, я ничего не смыслю в карточных играх.
— И слава богу, что не смыслите, дона Тори. Карты – зло. Никогда не берите их в руки, — с тоской в голосе произносит дон Смит.
Он как-то странно смотрит на меня, но недолго. Взгляд его прикован к идущей за столом игре.
Вокруг стола толпятся богато одетые люди и прямо скажем оборванцы. Я удивлена, что такой контингент принимают в доме богатого плантатора.
— Дон Смит, а где мой муж? — Тихонько спрашиваю я, именно в то время, когда играющие раскрыли карты.