Читать интересную книгу Дата моей смерти - Марина Юденич

А через некоторое время он встретил меня.

Я была старше на пять лет и совершенно не соответствовала его представлениям о том, какой должна быть спутница жизни, для того, чтобы сделать эту жизнь еще более успешной и комфортной. Этого он никогда от меня не скрывал. А остального понять не мог, и мне пришлось несколько позже, когда я сама во всем окончательно разобралась, объяснять ему это, разжевывая каждый кусочек и порциями закладывая в его сознание, как кашку младенцу в разинутый ротик. Он жевал, переваривал и соглашался.

Да, наш роман был, по меньшей мере, — странным.

Кое-кого, особенно из числа дам и девиц, имевших определенные виды на перспективного и не дурного собой миллионера, он возмущал.

Мои приятели недоуменно и с некоторой долей осуждения пожимали плечами.

Друзья Егора, правда, немногочисленные присматривались ко мне с нескрываемым любопытством, в их вежливых поклонах и легкой дурашливой болтовне, сквозило отчетливое: " ну — ну… " Именно, с многоточием, которое могло означать что угодно.

Вероятнее всего у большинства знавших нас людей в узком довольно мирке, который некоторые, из числа наиболее самоуверенных и наименее осведомленных о мировых традициях именуют «высшим светом», более ли менее определенное отношение к нашему странному — и вправду! — союзу просто не сложилось.

Да и почему, собственно, они должны были обременять себя осознанием того, что же это такое вдруг свело воедино молодого перспективного во всех отношениях московского барина — капиталиста с особой лет тридцати с небольшим, приятной и моложавой( что со скрежетом зубовным признают за глаза даже лучшие подруги ), но привыкшей к полной самостоятельности и независимости, побывавшей в браке, и не в одном, замеченной также в нескольких весьма нашумевших в свое время внебрачных связях; состоятельной, но в несравнимо меньших, нежели Егор масштабах, владелицей небольшой частной телекомпании барражирующей в неласковых водах сразу нескольких телевизионных каналах, зачастую на грани фола?

Нет, посторонним людям, совершенно незачем было обременять свое сознание размышлениями на подобные темы.

Они вполне довольствовались всплесками жгучего интереса к очередной истории о наших с Егором безумствах. Но о них речь несколько впереди.

Я же к феномену нашей связи относилась, естественно более серьезно и потому, анализируя многое из того, что становилось мне известным из жизни Егора, пришла к следующему выводу.

С ранних лет ( в этом наши с Егором биографии были, несмотря на некоторую разницу в возрасте, удивительно схожи) оба мы вынуждены были загнать свою естественную потребность побезумствовать хоть изредка, в самые глубинные лабиринты души, и, стиснув зубы, прагматически шествовать по жизни, просчитывая каждый шаг, заранее вычисляя противников и продуманно вербуя друзей.

Что ж поделать, такова была жизнь, ибо оба мы были детьми «перестройки», которая на самом деле была гигантским пере распределителем, в котором отнимали у одних и быстро — быстро раздавали другим.

Мы были в числе вторых. Нам надо было торопиться ухватить свою ( вернее чужую, только что вырванную с кровью из чужих еще теплых, еще сопротивляющихся, или — напротив, бессильно упавших рук) пайку и употребить ее в дело, да так, чтобы уже через несколько часов никому и в голову не пришло, что где-то там кто-то у кого-то что-то отнял. Ничего подобного! Мы, наш, мы новый мир строили. И кто был ничем, в нем становился всем! Все это что-то ужасно напоминало, но останавливаться и предаваться воспоминаниям, было некогда: важно было успеть.

Разумеется, мы с Егором участвовали в этом процессе на разных ступенях лестницы.

Я — в голубой луже телевизионного эфира, где тихо пуская пузыри тонули казавшиеся несокрушимыми телевизионные гиганты, в молодые мальчики и девочки, из числа осветителей и ассистентов режиссера, прямо из под их захлебывающихся носов выхватывали целые пласты голубой массы пожирнее, и на ходу лепили из нее информационные или развлекательные ( кому что досталось ) структуры с красивыми неведомыми ранее названиями: ассоциации, холдинги, на худой конец — телекомпании, но, разумеется, теперь уже ни от кого никоим образом независимые.

Егор в то время находился уже в заоблачной выси, и столь же азартно выхватывал прямо из рук растерявшихся или поверженных гигантов пласты совершенно иной субстанции. Тут речь шла не много ни мало, а о самом достоянии советской империи, богатствах ее недр, как пелось в патриотических песнях. Но речь сейчас не об этом.

Дело было в том, что баланс прагматизма и романтизма в наших опаленных этой перехваточной возней душах, был сильно нарушен.

Возможно, и даже очень вероятно, не повстречай мы друг друга, каждый боролся бы с дисбалансом каким-ни-будь безобидным способом, выводя, к примеру, новые сорта кактусов или… Впрочем, как боролся с дисбалансом Егор, теперь я знаю точно: он рисковал. Но это стало ясно несколько позже.

Однако, судьбе угодна была наша случайная, в общем — то, встреча.

И тогда-то наши отягощенные дисбалансом души, мало прислушиваясь к голосу разума и мнению окружающей среды, пожелали немедленного единения.

Их переполняла романтическая составляющая, и обе они в момент нашего знакомства одинаково готовы были дать, наконец, ей волю. Одним словом, мы оказались в положении двух алкоголиков, вдруг распознавших друг друга в обществе завзятых трезвенников. И понеслось…

Теперь настал — таки черед рассказать о безумствах, которые избавили нас от пресловутого дисбаланса и породили кучу самых невероятных сплетен и легенд, причем ненадолго — всего-то на семь с половиной лет. Об этом теперь мне следовало помнить постоянно.

Конечно же, мы познакомились на почве взаимного профессионального интереса.

Мой старинный приятель, проницательным оком моего же банкира и кредитора, довольно быстро оценил плачевное состояние финансов моей ни от кого независимой телекомпании, с огромным трудом балансирующей на плаву под натиском новорожденных телевизионных монстров. Они уже не бравировали своей независимостью, зато стремительно росли и матерели на сытых кормах щедрых поначалу спонсоров, которые тогда еще стеснялись откровенно называться хозяевами. Словом, мой мудрый приятель, решил, что настало время мою судьбу устроить подобным же образом.

И как-то раз, теплым осенним днем мы отправились поужинать в загородный офис некоего молодого талантливого предпринимателя, который не прочь заняться собственной пропагандой, да и вообще на всякий случай, обзавестись небольшой телекомпанией. Случаи, как известно, бывают разные и стремление молодого, начинающего, но очень быстро растущего российского капиталиста, было вполне понятно.

Обед удался на славу.

Потом, Егор, который, разумеется, подвозил меня домой, как водится, попросил чашку кофе… С того памятного вечера мы жили вместе.

Тогда и начались безумства.

К примеру, поужинав поздно вечером в одном из лучших московских ресторанов ( это был принцип Егора: потреблять все только самое лучшее) и объехав до рассвета пару-тройку модных ночных клубов, где плясали не жалея подошв, мы часов в пять или шесть утра вдруг направлялись на один из московских вокзалов и, запретив охране Егора, следовать за нами, вваливались в полусонный зал ожидания.

Там, осмотревшись некоторое время и оценив ситуацию, мы подсаживались поочередно к разным людям, озадачивая их, к примеру, вопросом, за кого собираются они голосовать на предстоящих президентских выборах ( дело было как раз весною 1996 года ).

Самое странное, что сонные, измученные ожиданием, люди нас ни разу не били и даже не пытались дать по физиономии, напротив, большинство из них охотно вступало в беседу, пространно рассуждая о сильных и слабых сторонах Ельцина.

Однажды за этим занятием нас застукал наряд милиции, состоящий из двух явно не московского происхождения сержантов. Поначалу сержанты отнеслись к нам подозрительно и, как следствие, немедленно потребовали предъявить документы. Егор документы предъявлять отказался, явно рассчитывая на продолжение спектакля, и не ошибся. Нас вежливо доставили в дежурную часть привокзальной милиции, и там у грязной стойки, отделявшей дежурного от остального помещения, большую часть которую занимал «обезъянник» ( клетка в которой временно содержались человекообразные существа без возраста и пола, собранные этой ночью на вокзале ), Егор, наконец смилостивился надо мной, и документы предъявил. В них значилось, что он ни много не мало экономический советник одного и вице-премьеров российского правительства. Далее произошло неожиданное: дискуссия, начатая нами в зале ожидания вспыхнула с новой силой. В ней принимали участи все: и милицейский дежурный, и доставивший нас наряд, и даже некоторые обитатели «обезъянника», которые могли в тот момент относительно внятно выражать свои мысли.