- Да нет, я на полном серьезе! Ветер дует, солнце блещет! Лужи - и те сегодня какие-то особенные.
- Я тоже в одну наступила. Думала, мелко, а там, блин, по колено. Теперь чавкает в туфлях.
- Это не горе. Важно, что интернет близится, люди веселеют, эра безграмотности уходит в небытие.
Девонька моя согласно кивает.
- Пива бы. А то тут, фигали, один сок!
- Сделаем! Анекдот хочешь?
- А то!
- Тогда слушай. Шварценеггер приходит к даме, а там муж. Он его ставит в сторонку, мелом круг очерчивает. Дескать, только переступи, в порошок сотру! И к подружке. Исполнил все как положено, оделся, ушел. Жена к мужу подходит, презрительно кривится: "Эх, ты!" А тот дрожит и кричит: "Думаешь, я трус! Трус, да? Да я черту три раза переступал!"
- Прикольно! - Девонька смешливо фыркает.
- А вот еще. Опять про Шварценеггера. Он, значит, с дамой в постели лежит-полеживает, а тут муж из командировки. Он в шкаф - шнырь, а муж раздетую супругу увидел, взъярился. "Сейчас, - говорит, - найду гада!" К шкафу подбегает, дверцу распахивает, а там Шварценеггер бицепс массирует и спокойно так спрашивает: "Ну что, мужик, нашел?" Муж опешил: "Да нет, еще на кухне не смотрел..."
Девонька гогочет, как сумасшедшая, что дает мне повод подержать ее за талию, - еще упадет ненароком! Чувствуя дуновение ветерка, гуляющего в ее симпатичной головке, я начинаю лучше понимать стариков, тянущихся к молодым. Это подобие ностальгии, своего рода зависть. Молодостью хочется заразиться как гриппом с ангиной. По счастью, вирус юности легко передается. Через глаза, нос, уши... Да, да - и, конечно, через все остальное.
Я заботлив и предупредителен. Когда пирожное попадает юной хохотушке не в то горло, я аккуратно похлопываю ее по пояснице и чуть ниже. Словом, обед идет своим чередом, в словесном потоке легко и просто текут ванильно-кремовые минуты. Я успеваю рассказать с дюжину анекдотов и трижды ловлю под столом девичью руку. Накладные ногти царапают мою ладонь, девочка отчаянно краснеет, однако руки из плена не вырывает.
Когда оркестранты, раздув щеки, приникают к жестяным трубам, и воздух взрывает барабанная дробь, соседка кивает в сторону сцены.
- О! Медляк пошел! Потанцуем?
Мы идем танцевать "медляк", чинно и благородно обнимаемся. Я шепчу ей на ушко комплименты, ушко ответно розовеет. После заключительных аккордов королевским шагом мы возвращаемся на место.
Спотык случается на самом, казалось бы, ровном месте. Я проявляю осторожность с пицей, кусаю выпечку робко и мелко, однако залетаю на обыденном киселе. Вернее, название там какое-то другое, но в действительности напиток являет собой банальный фруктовый кисель с парой слив на дне и каким-то сахарным крошевом на поверхности. Короче говоря, зуб, работавший до сего момента с завидной безупречностью, неожиданно ссорится с соседями и, без спроса покинув строй, солдатиком ныряет в означенный кисель.
- Ты так побледнел! Прям обалдеть! Что-то случилось? Добрая девочка смотрит мне в лицо, и я ощущаю ее острую готовность посочувствовать. Момент пиковый, и я торопливо прикрываюсь фиговым листом салфетки, бестолково шлифую ни в чем не повинные губы.
- Да так... Кое-что вспомнил.
- Про Шварца?
- Да нет, тут другое.
- Ну расскажи!
- Видишь ли, это скорее грустно.
- Я люблю, когда грустно. Вдруг, я могу помочь?
Мочь помочь - это хорошо, но всегда ли мы можем то, что можем? В данном случае помочь моя соседка может одним-единственным - если, к примеру, выйдет на пару минут в туалет покурить. Вылавливать ложкой в киселе утопленный протез - не самое джентльменское занятие. Обычно дамы на это обижаются. А, обидевшись, встают и действительно уходят, только не в туалет, а гораздо дальше - к более зубастым конкурентам, к болтливым подружкам, под крылышко родителей. С другой стороны сходить в туалет я мог бы и сам, но не отправляться же туда с чашкой киселя в руках!
- История в общем глупая, - мямлю я. - Вряд ли стоит рассказывать.
- Нет, стоит!..
- Словом, дело касается моего друга, - я продолжаю одной рукой стирать несуществующие крошки с подбородка и губ, а второй лихорадочно работаю, пытаясь нашарить ложечкой утонувший зуб. - Слушай... Я на секундочку выйду, ага? Если ты позволишь, конечно.
- Прикольно ты как-то...
- Я быстренько, лады?
- Давай, - она энергично кивает.
Не знаю, на что я надеюсь. Кажется, в эту минуту у меня попеременно мелькают две мысли. Первая - это через купленного человечка выманить ее на танцевальную площадку, вторая - опять же подкупить какого-нибудь официанта, чтоб путем несложных манипуляций добыть необходимую мне чашку, заменив на что-нибудь другое.
Но выходит все не так и не этак. Смазливый армянин, которому я, подмигнув, выкладываю затею насчет танца, соглашается немедленно и без всяких взяток. Даже слегка возмущается, услышав о деньгах. Вот он, братцы, интернационализм в деле! Мне хочется крепко обнять южанина, но я сдерживаюсь. Абсолютно бесплатно он отправляется к моей подружке, а я затаиваюсь за мраморной колонной. Но радость моя преждевременна. Когда чуть позже шагами крадущегося по прериям следопыта я возвращаюсь к столу, выясняется, что до меня здесь побывал мародер официант. Юркий паршивец, выложив жаркое, успел забрать часть тарелок, заодно прихватив и наши ополовиненные кисели. Руки мои холодеют, голову обморочно кружит. Дымок Ватерлоо явственно курится под зеркальным потолком, и уже через полминуты я врываюсь в моечную, гневно требуя назад свою чашку. Объяснять, что я не успел допить киселек, конечно, глупо, однако и другой наспех выдуманный аргумент оказывается ничуть не умнее. Сгоряча я объявляю им, что дама уронила туда золотую брошь. Разумеется, после такого заявления попытка отыскать нужную чашку становится абсолютно нереальной, а оплошность свою я осознаю слишком поздно. Представив себе, какая гримаска отразится на прелестном личике моей подружки при виде жутковатого оскала ее спутника, я трусливо ретируюсь в туалет.
Изобилия вариантов никто не предлагает, а потому высыпав в рот с пяток подушечек "Дирола", я смешиваю их в приличного размера лепешку и после пары неудачных попыток вылепливаю вполне достойное подобие зуба. Ни мяса, ни даже хлебных шницелей зуб этот, понятно, не возьмет, но мне не до шницелей. Обаятельно улыбаясь, я возвращаюсь в зал, где и довожу до конца историю про выдуманного друга, которому на день рождения подарили пингвина, заставив всю семью перейти на рыбный рацион, держать день и ночь форточки открытыми, а в ванну с улицы ведрами таскать снег. История оказывается вполне прикольной, и девочка моя смеется так, что мне всерьез приходится опасаться, не упадет ли она с жиденького ресторанного стула. Глядя на эмалированное сияние ее зубов, я думаю, что зависть - нехорошее чувство и потому болтаю все оживленнее и оживленнее - может быть, втайне и впрямь желая, чтобы счет сравнялся и она, грохнувшись со стула, чуточку и неопасно ушиблась.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});