— Слушай, сосед, а у тебя ничего впрыснуть нет?
И делает международный жест рукой. Нет, не первый, который по локоть, и не третий — указательным пальцем в вену, а второй — с оттопыренным большим пальцем и полусогнутым мизинцем.
— Отчего же, есть, — говорю. — Только, сам понимаешь, больной у меня здесь. Лечить его надо. А одного оставить боюсь. Сходил бы в аптеку за лекарством, тем более что ты в этом дока. А уж потом и впрыснем. — Я протянул ему двадцатку. — Этого хватит?
Заколебался он на мгновение, затем рукой махнул.
— А, давай. Только тихо, и дверь оставь приоткрытой.
Мужик он грузный, но выпорхнул из квартиры словно бабочка. И бесшумно почапал по лестнице прямо на улицу в заеложенном спортивном костюме и рваных тапочках на босу ногу.
Вернулся он мигом и протягивает мне лекарства, шприцы одноразовые и сдачу. А у самого руки трясутся, так стакан опрокинуть хочется. И что с людьми время делает! Не случись горбачёвщины, глядишь, доктором наук бы стал, а там и до профессора рукой подать — неспроста про диссертацию вспоминал. А так — алкаш. С другой стороны, кем бы я тогда был? Вот то-то и оно. Так что я за демократию, костьми за неё, родимую, лягу и пасти гнилым интеллигентишкам, которым всё сейчас не по нраву, до ушей порву. Чтоб если не в душе, так на морде улыбка вечно цвела — в какое счастливое время живём!
— Сдачу себе оставь, — говорю, — за труды.
На радостях мне лечила показал, и как укол делать, и как микстуру вливать, и мазью тело натирать. Гляжу, мальцу лучше стало. Успокоился он, стонать перестал, тело порозовело, хотя в себя так и не пришёл и руки с коленей из мёртвого захвата не расцепил.
Вот тогда мы с лечилой и врезали. Вывел я его на кухню и выставил на стол что бог послал. Я так понял, ему что «Курвуазье», что спирт медицинский, что самогон. Впрочем, как и мне. Но я, предчувствуя, что завтра будет тяжёлый день после разборки на рынке, понемножечку цежу и всё больше на икорку налегаю, а он — стаканярами садит и только локтем занюхивает. Что поделаешь, привычка — ведь знаю, что дома у него шаром покати.
Тут-то благоверная его и ущучила. Как она на кухне нарисовалась, так он на третьем стакане и поперхнулся.
«Двери за собой запирать надо», — советую ему про себя, но вслух ничего не говорю. Во избежание.
А благоверная уж руки в бока уткнула и ну его пропесочивать. И такой, мол, и сякой, и пропойца, и денег в дом не приносишь… Он как защиту молча баксы веером перед собой выставляет, причём все, включая сдачу, — мол, гляди, заработал, — но она оборотов не сбавляет, хотя баксы, как бы мимоходом, будто для неё это нечто само собой разумеющееся, отбирает. Так под конвоем и с нотациями и увела. Мне б такая стерва попалась, на месте грохнул бы, а он молча поплёлся что скотина безропотная. А что попишешь — таков наш расейский менталитет.
Я ещё немного поел, но пить больше не стал. Это французское пойло, что наша мачмала — то ли вино хреновое, то ли самогон слабый. Не напрасно его наши ребята между собой «курвой» зовут. Впрочем, подозреваю, его где-то под Жмеринкой варят. Либо в Польше. Поляки сейчас в этом деле мастаки, что хошь подделают, и тару и этикетку один к одному срисуют, но вовнутрь такого насобачат, что употреблять их продукцию не рекомендуется. Себе дороже — всю жизнь затем на поликлинику горбатиться будешь.
Попил я чаю, со стола убрал, а потом на мальца поглядел. Вижу, лучше парню, хоть и в той же позе лежит, но дырочками своими спокойно так посапывает. Укрыл я его одеялом, подушку под голову сунул и ушёл в другую комнату спать.
Снилось мне чёрт-те что — нечто явно неудобоваримое из разряда кошмаров, когда просыпаешься и ничего, кроме ужаса, не помнишь. Вскочил я среди ночи — и понял, почему. Дышать нечем, в горле першит, в глазах режет. Дыму — полная квартира.
Включаю свет, выскакиваю на кухню — может, что на плите забыл? Нет, здесь всё нормально, даже дыма меньше. Оборачиваюсь и вижу в другой комнате всполохи рыжего пламени, будто кто из огнемёта палит, и катится пламя по дивану такими красивыми барашками. Заскакиваю в ванную комнату, набираю тазик воды и бегом к дивану. Как плеснул, зашипело страшно, забулькало, словно там раскалённая болванка лежала. Включаю свет в комнате и вижу на полу лужи с чёрной сажей, на диване обугленные лохмотья одеяла, глубокие прожжённые ямы в велюре обивки, а посреди всего этого лежит мой малец во всё той же скукоженной позе, стонет во сне и вздрагивает. И, несмотря на грязь, чистенький он, и вроде бы нигде ожогов на теле нет. Потрогал я его — горячий, но не до такой степени, чтобы пожар здесь устраивать.
Ни хрена себе квартиранта заимел!
Пробую будить его — естественно, реакции ноль. Открываю окна, начинаю проветривать, а сам думаю: с чего бы это? Наконец, кажется, допетрил. Вероятно, это последствия его сегодняшнего действа над Верзилой. Так сказать, остаточный эффект. Либо побочный. А как убирать его, я, кажется, уже знаю. Беру лекарства, шприц и начинаю самостоятельно, как учил лечила, микстуру вливать да раствор из ампул колоть. Мазью решил не натирать, а то размажу вместе с сажей, и будет он на негра похож.
Получилось у меня посредственно — микстуры больше расплескал, чем сквозь зубы влил, а шприц два раза втыкал. Но справился всё же, и мальцу полегчало. Посмотрел я на него, как он среди мокрого пепелища посапывает, и подумал, что негоже его так оставлять. Но, с другой стороны, и мебель жалко — как-никак, а мне диван в пятьсот баксов обошёлся. Хотя… Глянул на часы — четыре ночи. Судя по времени после первого укола, до утра ничего случиться не должно. Бросил я в кресло его пальтишко (постельное бельё пожалел — нечего его сажей пачкать), а затем и самого мальца туда водрузил. Аккурат поместился. Но если и кресло возгорится — выброшу в окно к чёртовой матери и кресло, и мальца. Одним махом.
Пока всё это делал, в квартире проветрилось. Оглядел я комнату и языком прицокнул. Да, грязищи… Но убирать ничего не стал — что я, малохольный, заниматься этим среди ночи? Тут до утра не управишься. Вот если малец оклемается, его заставлю. Как нас в школе при социализме учили — сам насвинячил, сам и жуй.
Короче, спать мне хотелось, потому махнул на всё рукой и отправился досыпать.
2
Просыпаюсь я утром, и что же первым делом вижу? Сидит мой малец в своих обносках на стуле напротив и на меня смотрит.
— Привет, — говорю.
— Здравствуйте, — так это вежливенько отвечает он, а взгляд у него такой настороженный, что у зверька испуганного.
— Тебя как зовут? — спрашиваю.
— Пупсик.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});