Читать интересную книгу Тринадцатая рота (Часть 3) - Николай Бораненков

чтоб немедля лез на колокольню и бил в колокола, скликал весь гарнизон на иордань. Валяй! Пулей мне. Кыш! Вернувшись за стол, кривой наполнил стаканы.

— За встречу, ваше священство!

— За рождественскую ночь, — поднял стакан поп. — Поехали!

Кривой придвинул батюшке недоеденного гусака.

— Ну как самогоночка, святой отец?

— Дурно пахнет, но ничего. Может, примем сразу и за деву Марию, родившую Христа?

— С удовольствием, ваше священство. Прошу!

— Поехали! — кивнул поп.

Кривоглазый поперхнулся, выпил не все. Священник БЕИПСА поспешил пристыдить его:

— Э-э-э! Нехорошо. Не выпить за деву Марию преогромный грех!

Кривоглазый шеф полиции махнул рукой:

— Не пошла, бродяга. Не пошла-а. Я вообще, батя, беспричинную пьянку не терплю.

— Почему ж беспричинную? — развел руками поп. — Причин у нас с вами премногое множество есть. Коль начали пить за деву Марию, то выпить за мать святую богородицу и сам бог повелел. Да и двенадцать апостолов обходить грешно. Так что ваше здоровье. Аминь!

Тост за сорок сороков — сорок мучеников отец Ахтыро-Волынский предлагать не стал. Начальник полиции был доведен как раз до такой кондиции, которая была и нужна. Выпив посошок, они уселись в поданный к крыльцу избы возок и отправились на озеро.

— Мой гарнизон, батя, самый крепкий, самый грозный в Брянских лесах, обнимая священника, хвастался кривой бандит. — Я всех бью в хвост и в гриву, в гриву и в хвост. Я скоро всех расшибу. Весь Брянский лес очищу! Я тут буду хозяин! Я — Филька Черепков! Вы, батя, не думайте, что я лапоть, мужик. Я в Германии специальную школу прошел, и подчиненные мои не лопухи. Моя гвардия! Моя школа! Это только ноне тово… Выпили малость в честь рождества. Но опять-таки ради зоркости я лично только по одной бутылке на брата разрешил.

— Коли того зелья, что в первой бутылке было, то это отменно, — заметил поп, — а коли того, что в другой, скажем прямо — дерьмо. Этак можно и ведро выдуть — и ни синь пороху в очах.

— Вы изволили про ведро заметить верно. Я, батя, именно по ведру на брата и разрешил. Это рождественская норма у нас. На все две недели. Но разве уследишь? Кое-кто успел и за день вылакать ведро. Слышите, слышите, как орут?

Отец Ахтыро-Волынский понимающе кивнул: "Налакались, бандюги, нарезались хорошо. И приток к озеру хорош. С бутылками, ведрами, флягами все идут, идут…"

Главарь полиции опять обнял рукой седока, укутанного в овчинный тулуп.

— Восхитительный вы священник, батюшка! Я в восторге. Сам бог, видать, вас послал. Оставайтесь-ка у нас насовсем. Навсегда. Храм у нас хоть деревянный, но еще с крестом. Сторожка для жилья есть. Да что сторожка! Мы вам дом любого коммуниста отдадим. Оставайтесь, а? Женим вас тут. Дебелую бабу подберем. Нам так нужен для отпевания убиенных поп!

— Благодарствую. Рад бы, да епархия не разрешит. К тому ж, женат я. На Волыни матушка меня ждет.

Возок круто свернул вправо, скатился под гору и остановился на берегу большущего озера, окруженного с одной стороны лозняком, с другой — сосновым бором и редкими елками, чернеющими там и сям.

Иордань была уже готова. Среди озера дымился вырезанный во льду огромный крест. Вокруг него выстроились замкнутым квадратом эсэсовцы и полицаи. В руках у многих поблескивала не то посуда для святой воды, не то бутылки самогона.

Сняв тулуп и оставшись в одной праздничной рясе, батюшка в сопровождении начальника полицейского гарнизона важно зашагал к иордани. У булькающей, хлынувшей через край проруби ему протянули заряженное горящими углями дымное кадило.

Отец Ахтыро-Волынский посмотрел через головы полицаев на темный, в морозном инее лес, на небо в крупных звездах, сыплющее на землю колючее серебро, на прибрежную ракиту, где ночевала какая-то птица. Никогда, никогда не видать ему больше ни леса, ни неба, ни птиц… Все уйдет от него куда-то во мрак, в небытие. Но все, все это останется, будет жить и без него. Будут шуметь леса, будут гореть звезды, будут петь птицы, и во имя этого — да простит господь!

Он взмахом поднял над головой раздутое ветром кадило и во весь свой могуче-раскатистый голос затянул:

— Да сгинет с лика земли-и ино-зем-ная гнусь и иже с ними-и-и!..

Из леса, из кустов лозняка, с голой горы разом ударили, кося все живое, партизанские пулеметы. Засвистели трассирующие пули. Толпа пьяных бандитов бросилась через крест-прорубь к берегу. Тяжко ухнув, лед обломился. Уцелевшие с криком: "Тонем! Караул!" — шарахнулись на другую сторону, но и тут лед не выдержал: огромная глыбища с треском перевернулась, накрыла собой чуть ли не целый взвод.

Отец Ахтыро-Волынский каким-то чудом остался жив. Он стоял на кромке необломившегося льда без шапки (ее кто-то в панике сбил), что-то ликующе кричал и вовсю размахивал кадилом над роем красных, синих пуль, будто благословляя их на погибель гнуси. Но вот хрупкий кусок обломился и под ним. Ухнув по пояс в воду, держась руками за край льдины, он вдруг, к ужасу, увидел, что главарь банды лишь ранен в ногу и уползает.

— Ах, гнусь! Неужто уползешь?

Последним усилием воли отец Ахтыро-Волынский подтянулся на руках и, схватив головореза за ногу, потащил его вслед за собой.

— Батя! Батя! Ты что, ошалел? Куда тянешь? Да пусти же. Гроб твою!.. Караул! — заорал главарь, пытаясь вырваться.

Отец Ахтыро-Волынский сорвал с шеи крест и ударил им по голове бандита:

— Аминь, анафема! Присовокупим. Холодная пучина сомкнулась над ним и претендентом на Брянские леса.

Партизаны уходили молча. Под соснами в километре от озера колонна остановилась. Гуляйбабка подошел к бойцам своей группы, снял шапку. Бойцы сняли тоже.

— Друзья! Смертью героя, унося под лед анафему, погиб отец Ахтыро-Волынский. Его никто не просил в наш отряд. Он пришел к нам, как он говорил, "по зову господа бога". Он любил жизнь и мечтал дотянуть до того часа, когда сгинет с лика земли вся нечистая сила. Но дороже жизни есть еще любовь к Родине, к ее свободе. Он избрал последнее и гордо пошел на смерть. Горько, что мы в сутолоке дел забыли записать, запомнить его адрес. А ведь его, где-то там на Волыни, ждет матушка. Но поклянемся же в том, что мы его не забудем. Да шумят ему брянские сосны!

6. ПРИБЫТИЕ ЧИНОВНИКОВ «ШВЕЙЦАРСКОГО» БАНКА

Гость брянских партизан Гуляйбабка только что сел пить чай, как в землянку вошел дежурный и доложил:

— Там прибыли какие-то чиновники швейцарского банка. Требуют вас.

— Отлично! Сейчас иду.

Гуляйбабка схватил с вешалки полушубок и, накинув его на плечи, забыв шапку, выскочил из землянки.

— Где они? — спросил он у часового.

— Вон там… у костра.

Гуляйбабка выбежал на поляну. У партизанского костра стоял охраняемый вооруженными всадниками возок с сейфом. На возке сидели в дорогих шубах два «купца». Увидев Гуляйбабку, «купцы» встали.

— Уполномоченный швейцарского банка господин Эль Кунис! — представился Цаплин.

— Глава банковской юриспруденции господин фон Кукиш! — представился Чистоквасенко. Гуляйбабка подбежал к возку:

— Друзья! Ну как? Удача?

— Полный порядок! — улыбнулся Цаплин. — «Швейцарский» банк работает, как часы. — Он достал из кармана шубы связку ключей, не спеша подобрал необходимый и, отомкнув сейф, широко распахнул дверцу.

Гуляйбабка захохотал. В сейфе, сидя на корточках, сладко спал с чемоданом на коленях владелец награбленных денег. Цаплин тряхнул его за воротник черного полушубка.

— Эй, банкир! Вылазь, приехали. Швейцария перед тобой!

Грабитель тряхнул головой, перепуганно глянул на людей, толпившихся у возка, и, поняв, куда его привезли, ошалело закричал:

— Это бесчестно! Это подло! Вы же гарантию дали мне.

Цаплин протянул руку к чемодану:

— Никакого обмана. Полная гарантия. Деньги будут в надежных руках, а проценты вы получите сполна. Прошу чемодан!

К возку подошел Емлютин. Он был чем-то встревожен. Выслушав рапорт Гуляйбабки о захвате грабителя с чемоданом денег, он, как показалось, сухо поздравил с успехом операции и тут же отозвал Гуляйбабку от возка под елки, где стояли укрытые попонами кони.

— Иван Алексеич, — заговорил Емлютин, закуривая папиросу. — Из Смоленска получена радиограмма. Бывший штурмбанфюрер, ныне бригаденфюрер Поппе выздоровел и выехал в Брянск.

— Выздоровел? Выехал в Брянск?

— Да. Выехал вчера. Он намерен вас арестовать. Будьте осторожны. Давайте подумаем, что предпринять.

7. БРИГАДЕНФЮРЕРУ ПОППЕ СНИТСЯ БРЯНСКИЙ ГУСАК

Смоленщина славилась льнами. Брянщина — картошкой и гусями. Картошка бригаденфюреру надоела. Он питался ею и в Белоруссии и на Украине. Смоленщина тоже жила не одним льном, и картофель там тоже был в почете. А вот гусь… Знаменитый брянский гусь, начиненный антоновкой, а еще лучше — клюквой, — это совсем другой разговор. У бригаденфюрера при одной лишь мысли о брянском гусе текли слюнки. Он давно уже мечтал попасть на Брянщину и полакомиться там гусятиной. "Дай только срок. Полного гусака закажу, и чтоб непременно с антоновкой и брянской клюквой", — загадывал еще в Луцке штурмбанфюрер Поппе.