— И где, по-твоему, мы находимся? — спросил Стииг, уютно расположившийся в кресле-качалке.
— Нью-Йорк, конец двадцатого века, — предположил Найл.
— Неплохо. Ты делаешь успехи. — Старец неспешно погладил окладистую бороду и поднялся из кресла. — Тогда пройдем с балкона в кабинет. Здесь слишком шумно.
Умом Найл понимал, что и Нью-Йорк, и старец — все это обычная голограмма, но точность деталей и естественность поведения Стиига каждый раз заставляли поверить в реальность происходящего.
Кабинет был отделан мореным дубом, у окна стоял огромный стол из красного дерева с мраморной столешницей, на нем — компьютер, письменный прибор, два телефона и небольшая фотография в рамочке.
— Это жена Торвальда Стиига, Анна, — счел нужным сообщить старец и жестом предложил Найлу сесть на мягкий диван, поставленный напротив окна.
— Ты знаешь, что происходит в городе, Стииг?
— Разумеется. Выводя послушных безвольных слуг, пауки слишком уменьшили количество возможных хромосомных комбинаций, и у новорожденных оказалось много рецессивных генов. Поэтому практически все дети родились со значительными отклонениями от нормы. — Старец немного подумал и добавил: — Большинство из них умрут в ближайшие дни.
— Но ведь таким образом в городе скоро не останется нормальных людей!
— Останутся. У женщин, служащих паукам, рождаются дети практически без отклонений.
— Ты хочешь сказать, что в конце концов город вновь окажется населенным слугами пауков и безмозглыми уродливыми рабами?
— Да, — подтвердил Стииг без малейших эмоций.
— Но это нечестно! — Найл вскочил и заметался; по кабинету из угла в угол. — Почему свободные люди должны вырождаться, а слуги спокойно жить и плодиться? — Он остановился перед старцем. — Должен быть способ остановить вырождение! Свободные люди обязаны рождаться сильными, умными и красивыми!
— Это закрытая информация, — столь же невозмутимо сообщил Стииг.
— Как это «закрытая»? — не понял Найл.
— Доступ к файлам с этой информацией возможен только по специальному паролю.
— Но почему?!
— В истории человечества уже были попытки вывести расу сильных, красивых и умных людей. И все они заканчивались национализмом, фашизмом, войнами, кровью, разрушениями. Это очень опасное желание, Найл. И в моей памяти всякий доступ к подобным знаниям запрещен.
— Но ведь пауки знакомы с этой тайной?
— Я не давал им никакой информации, — спокойно отрезал старец.
— Ты понимаешь, Стииг, что нынешнее поколение свободных людей окажется последним?
— Тебе нужно воспользоваться умиротворяющей машиной, Найл. Ты слишком нервничаешь. — Старец поднялся со своего места. — В таком состоянии ты можешь совершить ошибку.
— Если ты не желаешь мне помогать, значит, я потребую помощи у пауков. В этом городе именем Богини правлю все-таки я. И поверь мне, свободные люди не превратятся в расу уродов!
Покинув башню, Найл немедленно направился во дворец Смертоносца-Повелителя, забыв сгоряча про свою коляску, и четверка гужевых мужиков всю дорогу трусила за ним следом, не рискуя о себе напомнить.
У парадного входа правителя города встречал Дравиг — крупный, почти двухметровый паук-смертоносец с выцветшим от времени хитиновым панцирем и тронутыми сединой ворсинками — начальник охраны, отвечающий не только за безопасность дворца, но и за порядок в обществе пауков. Сразу за спиной у него замер почетный караул из пяти женщин-охранниц во главе с Сидонией. Одеты они были только в короткие юбки и мягкие кожаные тапочки. Несмотря на все старания, замереть подобно пауку они не могли — чуть вздымалась от дыхания грудь, нервно подергивались мышцы под смуглой кожей. Красивые, высокие, широкобедрые, с длинными густыми волосами и атласной кожей, они всем своим видом демонстрировали мастерство пауков в деле «выведения породы».
Подпустив Найла на три шага, Дравиг опустился в ритуальном поклоне и коротко протелепатировал:
— Смертоносец-Повелитель ждет тебя.
— Ждет? — удивился в первое мгновение Найл, но уже в следующую секунду ему стало стыдно. Ведь он шагал по городу, кипя болью и яростью по поводу детей-калек, вырождения человеческой расы, отказа Стиига раскрыть тайну создания полноценных людей. С точки зрения телепатов-пауков — он просто орал во все горло о сложившейся ситуации. Но на этот раз Найл не позволил стыду просочиться наружу. Он как бы зашторил свои чувства, не допуская их постороннему взгляду, и церемонно кивнул Дравигу: — Хорошо, веди.
В залах дворца, насквозь пропитанных острым, мускусным, паучьим запахом, царил сумрак. В соответствии со своим понятием уюта, смертоносцы густо оплели стены и окна липкой паутиной. Найл, после дневного света, не видел ни зги, но Дравиг, войдя в телепатический контакт, любезно «осветил» дорогу. Сам он пользовался не зрением, а феноменальной паучьей памятью, уверенно двигаясь вперед и предупреждая человека о возможных препятствиях и поворотах.
Главный зал дворца был освещен заметно ярче: потолок ему заменял громадный стеклянный купол, и солнечный свет пробивался даже сквозь многочисленные слои серой паутины.
— Приветствую тебя, Посланник Богини.
Найл даже не пытался разглядеть Смертоносца-Повелителя, он давно знал, что под наводящим на людей ужас грозным именем скрываются сразу несколько очень старых паучьих самок, но ответил согласно этикету:
— Приветствую тебя, Смертоносец-Повелитель.
Дравиг отступил назад. Найл услышал, как за спиной с протяжным скрипом затворились двери, оставляя его наедине с правительницами пауков.
— Я знаю о нехороших событиях, происходящих в городе, — всплыла из глубины сознания неуверенная, вкрадчивая мысль. — Мне очень жаль.
Мысли задернулись мрачной чернотой, из которой светлой искрой мелькнуло: «При нашем правлении такого не бывало…»
А затем, словно затирая случайно проскочившую фразу, прорезалось твердое и уверенное послание:
— Мы готовы помочь, если на то будет твоя воля, Посланник Богини.
— Да, я желаю этого, — ответил Найл.
— Но мы хотим быть уверены, — опять всплыло, словно из глубокого темного колодца, — мы хотим быть уверены, что это не будет воспринято как нарушение Договора…
Мысль медленно истаяла, растеклась по закоулкам сознания, оставив легкий привкус неуверенности. Пауки чтили свои обещания превыше всего и с крайней щепетильностью относились к малейшим отклонениям от любых договоренностей. Раз они признали равноправие и независимость людей, за исключением добровольно оставшихся в услужении, то, значит, и вмешиваться в их жизнь себе не позволяли.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});