Читать интересную книгу Тайна Пернатого Змея - Пьер Гамарра

— Взгляните только на цвет! — воскликнул Илларион.

Феликс и я маленькими глотками пили сливки, которые мой друг подсластил постным сахаром.

Пары горячего вина и аромат корицы немного опьянили нас. Феликс с раскрасневшимися щеками повернулся к господину Дюрану.

— А прославленный Кецалькоатль? — обратился он к гостю.

— Что? — спросил тот, несколько удивленный вопросом.

— Кто он все-таки? Господин Казен нам рассказывал о нем самую толику.

— Ах, так! — воскликнул наш постоялец. — Мне нравится, когда молодежь так жадна до знаний. Кецалькоатль — древнейшее божество астеков. Согласно легенде, братья изгнали этого старого царя из страны. Он отправился в плавание по Восточному морю в сопровождении своих слуг, обратившихся в птиц. Но пообещал вернуться. Когда испанцы высадились у берегов Мексики, индейцы сначала подумали, что это возвратились их боги… Кецалькоатля изображали иногда как старца, с черным телом, красной головой и заостренным лицом… А некоторые скульптурные фигуры в Теотихуака́не, близ Мехико, представляют его в виде чудовищного змея с грозными клыками, голова которого украшена перьями.

«Острая морда, старик, клыки…» — подумал я.

Эмиль Дюран смотрел на огонь. Илларион позевывал.

В этой тишине голос ветра крепчал и наполнял комнату — от дверей до камина.

* * *

А немного позже я уже лежал в постели на своей мансарде. Мама согрела мои простыни «монахом» — грелкой, которой принято пользоваться в наших краях. Это продолговатый деревянный футляр, внутри которого подвешен сосуд, наполненный раскаленными углями. Когда вы ложитесь в обогретую постель, вы испытываете огромное удовольствие.

Все кругом спало. Во всяком случае, так я думал. Жители Фабиака покинули уютные места у каминов и улеглись в постели. Хозяйки бросили несколько совков золы на пылающие угли. Огонь тоже будет дремать до утра; но достаточно бросить несколько сухих веточек да два-три раза подуть — и яркое пламя оживет.

Подо мною скрипнули половицы. Раз, другой, третий… Приезжий еще не спал. Чем же он занят там, внизу? Кра… Кра… Кра… Я догадался, что он вышагивает из угла в угол комнаты, как это делают люди, что-то обдумывающие, размышляющие над чем-то. Он ходил медленно и почти бесшумно. Легкий, он и ступал так же. Однако половицы поскрипывали и давали мне знать, в каком конце комнаты он находится.

Внезапно эти звуки прекратились. Послышался приглушенный рокот. Казалось, голос ветра усилился. Гул наполнил комнату подо мною. Я понял, что человек открыл окно. Неужели в такой вечер можно любоваться долиной?

Я знал, что стоит мне немного высунуться из окна, и я смогу увидеть балкон. Однако я никак не решался — тепло постели удерживало меня.

А он, я был в этом уверен, стоял на балконе. Он открыл окно, а сам вышел на галерею, откуда видна была долина. «Странно! — думал я. — А еще говорит, что у него слабые легкие».

Я все же встал и медленно повернул ручку ставни, закрывавшей мое окно. Я вглядывался во мрак, расстилавшийся внизу.

Несколько красных искр взлетели вверх. В неумолчном гуле ветра человек курил, облокотившись на деревянные перила.

Мне удалось различить его тонкий силуэт, словно обрамленный искрами… Ухватившись за перила» как за борт корабля, он противостоял буре.

Он не мог меня слышать — вой ветра поглощал все звуки.

И все же мне показалось, что я слышу его смех…

4. Старый амбар

Назавтра, в субботу, наконец выпал снег. Сначала в воздухе закружилось несколько робких белых мушек; казалось, никогда им не коснуться земли — они таяли на лету. Но постепенно шиферные крыши, деревья и лужайки покрылись тонкой снежной пеленой, а к полудню уже все вокруг оделось в белое.

Долина, казалось, разрослась. Словно обтянутые шелком, искрились под лучами солнца склоны гор. На огородах жалкие кочаны зимней капусты, нищие грядки морковки с увядшей ботвой и почерневшие кустики — все исчезло. Видны были лишь какие-то бесформенные холмики цвета слоновой кости и молока.

— Хорошо бы, снег был сладким! — мечтал вслух Феликс, шагая утром рядом со мною в школу.

Дав волю своему воображению, лакомка весь ушел в фантастические проекты.

— Вообрази, — говорил он, — что на неизвестную планету прибыли исследователи. Они высаживаются из ракет, и перед ними раскрываются нескончаемые снежные просторы… Вернее, они считают, что все это снег… Но вот они наклоняются… Невероятно! Снег сладкий, это ванильный крем… можешь себе представить! Проблема питания решена… — Вдруг он стал серьезным и спросил меня: — А как астек?

— Ничего особенного. Сегодня он останется дома, никуда не пойдет. Так мне сказала мама. Завтракал он вместе с нами. Аппетит у него превосходный. Когда я уходил, он сидел у огня и курил трубку. Как видишь, все нормально!

— Как бы не так… Надо глядеть в оба. Ты говоришь, он курит трубку?

— Трубку и папиросы.

— Табак мы получаем из Америки, этого не следует забывать!

— Не понимаю, что ты здесь уви…

— Вот именно, — не дав мне договорить, отрезал Феликс тоном, не терпящим возражений. — Ты не видишь, а глядеть надо в оба!

Я рассказал ему, что накануне вечером я видел, как наш гость курил папиросу у себя на балконе.

Феликс нашел это весьма подозрительным. Дышать свежим воздухом зимой, среди ночи? Нормальные люди поступают иначе — они уютно зарываются в самую глубь своей теплой постели.

* * *

Снег шел и после обеда. Когда окончились вечерние уроки и мы вышли из школы, он лежал уже на площади плотным слоем. Деревня погрузилась в безмолвие. В голубой вате, устилавшей землю, неслышно терялись шаги. Двери домов приоткрывались на мгновение и тут же захлопывались. Отовсюду доносились глухие удары — мужчины рубили дрова в сараях. Оттуда сквозь дощатые черные стены просачивался слабый свет. Ворчливые голоса встревоженных матерей звали малышей домой. Вскоре на площади остались только старшие школьники. Мы договаривались на завтра о первой лыжной вылазке и катании на горных санках.

— Снег хороший, — говорила Мария Лестрад. — Незачем забираться далеко. Хватит с нас луга Морер.

Она имела в виду прекрасную поляну позади нашей школы, куда было легко взобраться по склонам.

— Нет, я не согласен! — воскликнул длинный Робер Тужас. — Если мы останемся здесь, малыши будут путаться между ногами. Я предлагаю луг Даррегиберри. Отец Бертрана разрешит. Правда, Бертран?

Я кивнул головой. Мой отец не был противником спорта, и наш луг как нельзя лучше подходил для лыжных вылазок.

— Луг Бертрана слишком крутой! — заметил маленький Жозеф Кантье, сын мясника.

— Вот именно, это как раз то, что нужно! — сказал Тужас, который был у нас одним из сильнейших лыжников.

— Можете, конечно, поступать, как вам вздумается, — сказал Феликс спокойно, — но я вас предупреждаю: луг Бертрана ужасен. Я сказал бы, самый ужасный во всей деревне. В прошлом году я чуть было…

— …не очутился в Люшоне! — оборвала его Мария Лестрад.

Раздался дружный хохот.

В прошлом году Феликс Ляпюжад действительно совершил сенсационный спуск: он катился кубарем до самой дороги, растерял лыжи и палки и стал похож на снежную бабу.

— Это еще не все, — невозмутимо продолжал Феликс. — Вы забываете, что луг Даррегиберри заколдован. Там когда-то волк загрыз человека…

— В каком году? — насмешливо спросила Мария Лестрад.

— В тысяча шестьсот сорок пятом, — не собираясь сдаваться, ответил Феликс. — И это еще не все. В тех местах водились когда-то разбойники. Они поджидали путешественников и жгли им пятки. Скажу вам, что и волки там не редкие гости…

— Остановите его, остановите его! — закричала Мария Лестрад. — Если вы его не остановите, он будет нести околесицу весь вечер!

Так и не приняв никакого решения, мы разошлись по домам. Договорились только встретиться после обеда на площади.

Когда мы возвращались домой, Феликс сказал:

— Нужно будет подумать, стоит ли мне вообще идти. Пожалуй, лучше поберечься. Я немного кашляю. Усядусь-ка поближе к камину, брошу в золу несколько картошек, и…

Фраза повисла в воздухе. Феликс взял меня вдруг за руку и потащил куда-то в сторону от булочной Морера. Вытянувшись на цыпочках, он прошептал у моего уха:

— Не двигайся! Смотри, он здесь.

Он действительно был здесь. Нас он не заметил. Он пересекал темневшую уже площадь. Одетый в серое пальто, надвинув до самых ушей мягкую шляпу, он заложил руки в карманы и шел по направлению к горе. Казалось, он не очень торопится.

Ненадолго остановившись у витрины магазина Тужаса, он пошел дальше по крутой дороге, уходившей к пастбищам и лесам. Эта дорога разветвлялась: направо она сворачивала к школе и вела к лугу Мореров, налево она упиралась в луг моего отца, расположенный в полукилометре отсюда.