Читать интересную книгу Мысли и сердце - Николай Амосов

«Угасла». Все дела кончены. Нужно идти домой. И день тоже угас. Темнеет. Это хорошо - меня не будут видеть.

Иду через сад, мимо больших деревьев под светлым вечерним небом. Тихо. Только вдали слышен глухой гул города. Загораются первые огоньки. Все красиво и благообразно. Поэты пишут об этом стихи. Какие стихи? Это обман! Для меня сейчас весь мир полон зла и горя. Люди за теми окнами страдают. Они мучаются болезнями. Или ненавидят. Или тоскуют. Пьют, дерутся. Считают деньги. Где-то еще дальше, за горизонтом, голодают. А там делают атомные бомбы. Готовятся обрушить на людей лавину смерти и мучений.

Нет, сейчас на меня не действуют светлое небо и запах цветов. Все мрачно. Нужно думать. Искать. Создавать гармонию с этим небом. А так им могут любоваться только слепые.

У двери дома. Слышу нежный детский голосок.

– Кто там?

Это моя внучка, Леночка. Ей четыре года. Она зовет меня папой, потому что настоящий папа ушел, когда она была совсем крошкой. Я ее очень люблю. Очень. - Почему ты так поздно? Ты делал операцию?

Беру на руки, целую. А перед глазами - те девочки. У первой были такие же косички и капроновые банты. Только та очень худенькая.

– Делал операцию, да? Больная умерла? Все это сказано веселым голоском. Для нее слово «умерла» еще ничего не означает.

– Да, моя милая, умерла. Выходит жена. За много лет совместной жизни она научилась узнавать о смертях по моему лицу. Расспрашивать у нас не принято.

Все делается, как всегда. Переодевание. Домашние туфли. Обед в молчании. Если это можно назвать обедом. Не нужно внешних эффектов. Пусть идет все, как обычно. Только вот надо выпить. После такого дня это необходимо. Частенько ты стал прибегать к этому «лекарству». А что мне беречь? Теперь по программе - сон. Под этим.предлогом можно скрыться в кабинет и лечь на диван. Можно поставить на стул коньяк и рюмку. Как у Ремарка или Хемингуэя. Смешно. Даже в такие моменты человек поддается внешним эффектам. А может, только я такой?

Сон сегодня не состоится. В чуть затуманенной голове непрерывно проносятся образы прошедшего дня. Крик матери над гробом. Той, первой. Вторая мать: «…Пожалуйста… сделайте хорошо…» Не сделал. Не сумел.

Двери закрыты, и в соседней комнате тоже никого нет. Можно зажать голову руками и стонать: боже мой, боже мой…

Убийства. Ежедневно в больницах всего мира умирают люди. Нередко по вине врачей. Особенно хирургов. Терапевтам, тем легче: лекарство не подействовало, а больной умер сам. Жаль, конечно. Не спасли. Но что сделаешь, наука еще не всесильна… Да, разумеется, вы не виноваты.

Разные бывают убийства. Бандит убивает из-за денег или просто так. Это омерзительно, и его наказывают смертью.

Ревнивец убивает, потому что страдание сводит его с ума. Его наказывают легче. Иногда даже прощают. Люди все-таки уважают любовь. Впрочем, для убийцы иногда самое худшее - остаться жить. Но он вылечивается со временем. Как правило.

Шофер убивает случайно. Он несчастный. «Это» набрасывается на него, как зверь, калечит его. Иногда на всю жизнь. А что делать? Нельзя же разрешить шоферам давить людей безнаказанно.

Есть еще войны.

И вот здесь, на самом конце - мы, хирурги. Нас никто не называет убийцами. Благородные цели. Человек в опасности, врач мужественно борется за его жизнь, ну, и иногда - проигрывает. Не сумел. Что поделаешь?

Не первый раз я лежу вот так на диване. Достаточно было смертей. Убийств? Да, и убийств. Непреднамеренных, как говорят юристы. Надо называть вещи своими именами. Я много думал и передумываю снова и снова. Тысячи сложных и сложнейших операций и… довольно много смертей. Среди них немало таких, в которых я прямо виноват. Нет, нет, это не убийства! Все во мне содрогается и протестует. Ведь я сознательно шел на риск для спасения жизни.

Как все досадно! И горько. Где я ошибся сегодня? Нужно было остановиться. Как убедился, что аневризма, - так стоп. Зашить. До завтра бы продержались с переливаниями крови. Приготовили бы АИК, свежую кровь. Потом оперировать снова. Можно выключить сердце и спокойно ушить дырку в аорте, удалив долю легкого.

Э, брось. Это тоже очень трудно - прооперировать аневризму с машиной. И нужно было еще дожить до завтра. Нет, все-таки шансов было бы гораздо больше. Ошибки. Как мальчишка, делаю ошибки…

Операции бывают разные. Оперируешь тяжелораненого на войне. Смерть так, смерть так. То же самое, когда прорвется язва в желудке или перекрутятся кишки. Ошибки? Да, бывают ошибки, но деться некуда. Оперировать нужно быстрее.

Совсем другое дело вчерашняя операция. Девочка пришла на своих ногах и прожила бы еще года три-четыре. А теперь она лежит дома на столе, в переднем углу.

Выпьем.

Так отчего же умирают больные?

Все сделано правильно, а человек умирает. Не рассчитали. Во-первых, может быть, не сумели рассчитать. Врач оказался неумен. Во-вторых, потому что самого расчета нет. Наука плоха.

Сделано неправильно - где-то не так разрезал, или было очень трудно из-за характера самой болезни - ткани сильно изменены. Хороший мастер сделал бы, а похуже - не сумел. Смерть. Для десяти сделаешь, а на одиннадцатом - промахнешься. И опять смерть. Хирург - это не только врач. Это мастер. Как ювелир или слесарь-инструментальщик. Бывают мастера хорошие и плохие. Плохие пусть лучше не берутся.

Чтобы уметь рассчитать, нужно быть умным и знать свою науку. Нужно учиться и учиться.

И все равно этого мало. Мой знакомый математик вообще не признает медицину наукой. Нет расчета - нет науки. Говорит, что нужны вычислительные машины. Может быть. Не знаю. Еще не вник. Но мозг человека явно не совершенен, если часто путает и забывает.

Чтобы хорошо оперировать, нужны не только рукодельные способности, но и опыт. Нужно много оперировать. И еще нужен характер. Как все здорово раскладывается по полочкам!

Значит, куда ни денься, а смерти будут? Нельзя ждать, пока медицина сделается точной. Пройдут десятилетия, много больных перемрет, не дождется. Человек не может не ошибаться при расчетах в любом деле. Но за наши ошибки платят жизнями. Чтобы научиться мастерить, нужна практика. Испорченные вещи. Наши вещи - люди.

Ужасно. И нельзя изменить.

Так что расстраиваться не надо. Все правильно. Нужны только честные намерения. И чтобы деньги не брать. Тогда приди с работы, выпей и ложись спать. Для профессии хирурга слабонервные люди не годятся.

Леночка пришла ко мне проститься перед сном. После ванны она такая чистенькая, ясная. Вся светится весельем и задором.

– Спокойной ночи, папочка. Ты пьешь коньячок? Проводи меня до кровати!

– Спокойной ночи, моя милая. Иди одна, я полежу - устал.

Она поцеловала меня и убежала, путаясь в длинной рубашонке и что-то щебеча.

Наверное, я не гожусь в хирурги. К черту такую профессию, от которой умирают!

Говорят, что есть законные проценты смертности после операций. Мировая статистика неудач и ошибок. У нас? Приблизительно на уровне. Иногда - хуже, иногда - лучше. Но за цифрами не видно умирающих. Их фотографии в журналах не печатают.

Серьезные такие глаза были у той девочки.

А Майя была веселая, жизнерадостная.

Были. Была.

Выпьем еще рюмку.

Чертовски горькая штука. Нет, не сопьюсь.

Не все же умирают. Разве те ребята в палате не хороши? Каждый понедельник много их приходит на проверку. Выросшие, веселые, красивые. Смотришь на них - и тает в груди озлобление и горечь. И опять берешься…

Тридцать лет я занимаюсь хирургией. Очень давно. Пришел такой сияющий юнец. Мечты: пересадка органов, омоложение. Нож - вершина медицины. Терапевты - низшая раса. «Вот я - сделаю!» Смотрю теперь на того себя издали - немного грусти, немного презрения. Сожаление? Пожалуй, нет. В общем прожил неплохо. Никаких особенных внешних эффектов не было, все тихо, обычно, скромно. Аспирант, ассистент, доцент, профессор. Почти как все врачи, о которых пишут в романах и пьесах: ограниченные, немножко смешные педанты.

Ну нет! «Я видел небо!» Хирургия дала мне такие страсти, которых не может дать ничто другое. Я - творец. Я - исполнитель. Совесть - вот мой главный судья. А кто может наложить большую ответственность?…

Ах, это все слова! Красивые слова. А был только тяжкий труд.

Сегодня я лежу раздавленный, и мечты кажутся столь же далекими, как и вначале.

Но ты не прав. Это горе и усталость. Многое двинулось…

Помнишь, в тридцатых годах резекция желудка[11], удаление почки казались нам, аспирантам, вершиной хирургии. Наши светила лишь очень робко пытались сделать что-либо в грудной полости, и почти всегда - неудачно. Потом надолго бросали. А теперь у меня ординаторы оперируют митральные пороки[12] сердца, и больные не умирают.

Да, конечно, это дорого стоило людям. И хирургам. Но теперь есть отдача. Идет прибыль.