Читать интересную книгу Тайна похищенной карты - Хизер Террелл

Только после этого он обращается к пустому центру свитка. Он смешивает редкую краску цвета аметиста и погружает в нее кисть. Появляется Запретный город, пурпурный от радости и веселья.

День клонится к вечеру, и Чжи кивает охраннику в знак того, что работа завершена. Охранник ведет его в зал, где стоят высокий прямоугольный стол и стулья с изогнутыми спинками. Чжи ожидает возвращения экзаменаторов, склонив голову и устремив взгляд на руки. Он думает, как его длинные ловкие пальцы — объект насмешек братьев-здоровяков — хорошо служат ему в данной роли.

Входят экзаменаторы. Чжи опускается сначала на левое, потом на правое колено и держит спину прямо. Экзаменаторы позволяют ему подняться, и он вручает им карту.

7

Наши дни

Гонконг

В таможенном зале аэропорта Гонконга длинная очередь змейкой вилась к стойке паспортного контроля. Мара потерла глаза, стараясь прогнать сонливость после четырнадцатичасового перелета. Ей хотелось полностью владеть собой во время встречи с Полом Вонгом.

Продвигаясь в очереди, Мара разглядывала терминал самого большого в мире аэропорта. Летящая ввысь конструкция из стекла и стали была торжественно открыта в знаменательный день: 6 июля 1998 года, когда британцы вернули Китаю Гонконг. Мара оценила современный вид и удобную планировку, но ей не хватало стремительности и натиска старого аэропорта, единственная посадочная полоса которого требовала от прибывающих самолетов держать курс на гору, пролетая низко над крышами Коулуна, а затем в последнюю минуту делать резкий заход на посадку.

Мара забрала багаж и вышла в зал ожидания, где за веревочными ограждениями толпились семьи встречающих. Чуть поодаль от сутолоки стоял ее шофер в черной униформе, фуражке с эмблемой отеля и белых перчатках. Он забрал у Мары сумки, и вместе они направились через аэропорт в прохладную сырую ночь.

Их поджидал неизменный зеленый «роллс-ройс фантом», фирменный знак отеля «Пенинсула». Мара устроилась на просторном заднем сиденье, вытянула ноги и принялась смотреть в окно на пробегавшие мимо улицы. Они проезжали мимо ультрамодных офисных зданий, теснившихся на фоне затрапезного Ночного рынка с его палатками, битком набитыми традиционным китайским шелком и нефритом, дешевыми товарами и горячей едой, продаваемой со стальных тележек. Гонконг представлял любопытную смесь передовых технологий и вековых традиций.

«Фантом» свернул на подъездную дорожку отеля. Хотя «Пенинсула» располагался довольно далеко от коммерческого центра города, Мара не могла устоять перед соблазном пожить в роскошной обстановке 1928 года. Ей нравилось внутреннее убранство отеля, отдавшего дань британскому колониальному прошлому, нравились потрясающие виды на бухту Виктория. Благодаря щедрости Лиллиан она могла бы позволить себе шиковать гораздо чаще, но прибегала к оставленному ей в наследство фонду только тогда, когда дело касалось отелей. Ей нравились отели, способные перенести ее в другое место и время.

Мара вышла из машины и услышала журчание знаменитого фонтана перед отелем. Служащий проводил ее в роскошный холл с мраморными колоннами. По обе стороны от стойки регистрации располагались зоны отдыха с бамбуковыми стульями, наклоненными пальмами и мягко вращающимися потолочными вентиляторами. На балконе, выходящем внутрь холла, играл струнный квартет. Мара очутилась в Гонконге начала двадцатого века.

Посыльный в белом костюме и шапочке проводил ее в номер с видом на бухту. Мебель и стены были обиты серебристым шелком с голубым рисунком, кровать устлана тяжелыми дамастовыми простынями кремового цвета. Мара подумала, что такой шикарный номер можно найти практически в любом первоклассном отеле мира, но тут посыльный раздвинул портьеры, открыв несравненный вид на городскую панораму. Хотя годы, проведенные в Нью-Йорке, пресытили Мару, неоновые небоскребы Гонконга никогда не переставали ее поражать.

Мара вошла в ресторан «Весенняя луна» на несколько минут раньше назначенного времени. Кантонский ресторан при отеле мерцал рубиновыми отблесками, как внутренность лакированной шкатулки. Темные полы и мебель из тикового дерева усиливали традиционную атмосферу. За столиками сидели в основном серьезного вида деловые люди в темных костюмах.

Метрдотель провел Мару к ее столику, и, пока потягивала зеленый чай, она успела просмотреть собранные документы. Через несколько минут к столику подошел высокий господин — тот, кого она ждала к обеду. После смерти отца Пол Вонг, выпускник Гарварда, опытный финансист с Уолл-стрит, вернулся в Гонконг, чтобы возглавить семейный разветвленный бизнес по торговле антиквариатом.

Мара поднялась из-за стола. Они с Полом поприветствовали друг друга, изобразив нечто вроде восточного поклона, а потом по-западному пожали руки.

— Пол, как я рада тебя видеть.

— Мара, для меня это всегда удовольствие. Когда я сам не являюсь объектом твоего расследования, разумеется.

Впервые Мара столкнулась с Полом, когда разыскивала мраморного льва — изваяние времен династии Тан, — который мог пройти через одну из компаний Пола, которыми в то время руководил его отец. Хотя она не могла это с уверенностью утверждать. В тот раз Мара закрыла глаза на некоторые сделки обширной антикварной империи Вонгов (все равно это не продвинуло бы ее в расследовании) — обстоятельство, высоко оцененное Полом. С тех пор он оказывал ей помощь, когда работа приводила ее в Азию, если, конечно, она не затрагивала его семейные интересы. Мутная сторона бизнеса, изобилующего ворованными ценностями и подделками, никогда не привлекала Пола.

Пока они обсуждали последние политические события, Мара интуитивно примерила на себя самую выгодную для сбора информации роль — роль просителя, спокойного и доброжелательного. Хотя образование и опыт Пола сделали из него во многом западного человека, она чувствовала, что он лучше отреагирует на сдержанные манеры.

Пол рассказал ей об основных фигурах теперешнего правительства, раскрыл правду, скрывавшуюся за пропагандистскими кампаниями. Оставаясь в теории коммунистическим, некогда закрытый наглухо Китай в последние годы широко распахнул свои двери. Бесконечно меркантильная страна всеми правдами и неправдами тянулась к роли главного игрока на мировой арене — бросалась очертя голову в рыночную экономику, модернизировала промышленность и инфраструктуру, гонялась за иностранными инвесторами, поощряла миллиардное население к приобретательству материальных благ и возрождала былую символику своего всеобщего героизма. Создавала и новую символику.

— Полагаю, Мара, ты не для того проделала весь этот путь, чтобы узнать последние политические новости, о которых могла бы прочесть и в «Нью-Йорк таймс». Что привело тебя в Гонконг?

— Не знаю, дошли ли до тебя слухи об украденной карте.

— До меня всегда доходят слухи об украденных картах. Помимо прочих предметов, — усмехнулся Пол.

Мара рассмеялась, поняв нелепость вопроса.

— Прости, мне бы следовало выразиться точнее. Я ищу карту, созданную в Китае в начале пятнадцатого века, где изображен мир, каким его знали китайцы в то время, — Азия и частично Африка.

— И ты думаешь, эта карта находится здесь, в Китае?

— Я думаю, она находилась здесь еще совсем недавно. О ее теперешнем местонахождении я ничего не знаю.

Он бросил на Мару удивленный взгляд.

— Странная просьба.

— Почему?

— Я могу назвать много причин.

— Например?

Мара жаждала услышать как можно больше подробностей из истории картографии и узнать получше о мире похитителей древних карт, а мастер на все руки Пол наверняка владеет интересной информацией. Досье, наспех составленное Кэтрин, давало ей лишь самое общее представление о проблеме, хотя, как знала Мара, Кэтрин и сейчас не переставала трудиться над ним в Нью-Йорке, стараясь ликвидировать пробелы.

— Ну, начать с того, что я почти уверен: никаких карт мира — в нашем современном их понимании — в начале пятнадцатого века не существовало.

— Вот как?

Мара успела прочесть об этом в досье. Но ей хотелось услышать мнение Пола.

— Именно. Я вполне уверен, что помимо нескольких неточных карт мира, созданных в классический период, и примитивной арабской карты аль-Идриси, карты, которые мы считаем картами мира, начали появляться лишь с середины пятнадцатого века.

— Почему ты так думаешь?

— Первые карты мира были созданы, когда европейские страны начали делать свои знаменитые географические открытия. Поэтому идея о подобной карте, изготовленной китайцами в начале пятнадцатого века, совершенно неправдоподобна.

— Почему?

— Могу назвать по крайней мере две причины. Во-первых, самые древние китайские карты — некоторые датируются трехсотым годом до нашей эры — изображают только Китай или близлежащие к нему страны. Исключение составляют несколько лоций, помогавших мореплавателям ходить в соседние моря. Во-вторых, в тысяча четыреста двадцатых годах на трон взошел страдающий чрезмерной ксенофобией император Чжу Гаочжи, обычно известный по своему династическому имени Хунси. Хотя Чжу Гаочжи через год умер, вместо него на трон сел его сын Чжу Чжаньцзи, принявший имя Сюаньдэ и укрепивший политику отца. Морские походы, а также нанесение на карту каких-либо открытий, сделанных китайцами или другими народами, были строжайше запрещены. С той поры Китай занимался исключительно внутренними проблемами. Положение дел отчасти изменилось только недавно.