Читать интересную книгу Преданный слуга - Эми Майерс

Я послушно занял место у эстрады, в задних рядах кресел, как и приличествовало человеку, образ которого я в моем нынешнем виде воплощал. Мимо проехал продавец мороженого, крутя педали своего велосипеда, а я обеспокоенно высматривал Шерлока Холмса, но тщетно. Его нигде не было. Вдоль передних рядов, заполненных людьми высокого социального положения, пробирался билетер, грубоватого вида парень в фуражке и помятой военно-морской форме. Немецкий оркестр из города Бродстерс графства Кент уже готовился заиграть, когда билетер дошел до меня; я протянул положенные шесть пенсов, но мои мысли были далеко.

— Игра начинается, Ватсон.

Я вздрогнул, услышав этот хриплый шепот нагнувшегося за упавшей монеткой парня, который только что продал мне билет. Ну почему я должен удивляться, увидев Шерлока Холмса собственной персоной на этот раз в роли самого незаметного билетера, каким когда-либо могли похвастаться Королевские парки? Он прошел дальше, обменявшись парой галантных фраз с сидящей рядом со мной молодой леди, и у меня сразу возникло сомнение, не преуменьшает ли мой друг число дам, с которыми он заводил интрижки в интересах дела или просто на досуге.

Ну конечно! Концерт духового оркестра. Холмс надеялся найти среди слушателей Мейера, к которому присоединится фон Гольбах. Но когда? Концерт проходил без происшествий, хотя волнение мешало мне оценить его по достоинству. Под конец оркестр сыграл потрясающее попурри из произведений Гилберта и Салливана, и зрители встали при звуках государственного гимна, который в этот день открытия недельных празднеств исполнялся с глубоким чувством и торжественностью. Меня охватило сильное беспокойство. Холмс исчез, музыканты упаковывали инструменты, а слушатели расходились. Сейчас было подходящее время, но тем не менее я не видел никого среди групп задержавшихся зрителей, кто соответствовал бы данному Холмсом описанию Мейера.

Зато мне удалось обнаружить Холмса — на сцене, — и я поспешил туда так незаметно, как только мог, чтобы в нужный момент оказаться рядом. Он был занят, помогая оркестрантам убирать инструменты и пюпитры — несомненно, для более удобного наблюдения за зрителями. Несколько человек забрались на сцену — поздравить музыкантов, и я увидел малопримечательного мужчину в макинтоше и хомбурге, приблизившегося к тубисту, чтобы пожать ему руку, хотя, на мой взгляд, играл тот просто удручающе.

— Ватсон!

Услышав крик Холмса, я побежал к ступенькам ему на помощь, а он с невероятной сноровкой вклинился между двумя этими мужчинами. Среди общей суматохи тубист восстановил равновесие и нанес Холмсу жестокий удар, заставив моего друга отшатнуться. Я перехватил взгляд самых злобных глаз из всех, какие мне когда-либо доводилось видеть, и через мгновение мы с Лестрейдом, которого я с облегчением узнал, скрутили горе-музыканта. Лестрейд был в одежде продавца мороженого, и, хотя во время концерта он проезжал на велосипеде мимо меня в непосредственной близости, тогда мне и в голову не пришло, что это он. Теперь же его свисток созывал констеблей.

— Герр Мейер, мы снова встретились. Я полагаю, вам понравился морской воздух в Бродстерсе, — обратился Холмс к Мейеру, на которого надели наручники. — А теперь письмо, если не возражаете.

— Слишком поздно, — вскричал Мейер торжествующе.

В ужасе я вспомнил про второго мужчину. Его и след простыл.

— Холмс, фон Гольбах сбежал, — простонал я, виня во всем себя.

— Этого и следовало ожидать, Ватсон. Он дипломат.

— Вы поразительно спокойны, мистер Холмс, — сказал Лестрейд. — Я так понимаю, это означает, что данное письмо не имеет большого значения?

— Напротив, оно, возможно, является самым действенным средством для поддержания мира в Европе со времен Лондонского договора, гарантировавшего независимость и нейтральный статус Бельгии в тридцать девятом.

Злобная гримаса появилась на лице Мейера, наблюдавшего, как Холмс осматривает пюпитр.

— Миру конец, Холмс, — усмехнулся он, когда Лестрейд завершил безуспешный обыск его карманов, шляпы и ботинок.

— Не будьте в этом так уверены, Мейер, — спокойно ответил мой друг и наклонился, чтобы поднять тубу Мейера.

Именно оттуда, из безопасных глубин воронкообразного инструмента, он и вытащил лист бумаги. Я мельком увидел знакомый прославленный герб, перед тем как Холмс убрал письмо.

— Сегодня воскресенье, Ватсон. Но думаю, что, так или иначе, сэр Джордж нас простит, если двое неподобающе одетых посетителей нанесут ему визит в его доме.

* * *

День празднования юбилея не обещал быть солнечным, когда мы с Холмсом занимали предназначенные для нас места в Уайтхолле.

Старая серая дорога, однако, была расцвечена ярким убранством и багряными форменными кителями солдат, выстроившихся вдоль нее.

— Вы не объяснили, Холмс, как так получилось, что вы сумели выбрать именно то самое место, где должна была состояться судьбоносная встреча.

— С помощью дедукции, мой дорогой друг. Мейера не могли найти в Лондоне. Полицейские силы по всей стране тоже искали его, но безуспешно. Значит, он сменил обличье, в котором уже и должен был появиться в Лондоне.

— Но он даже не попытался скрыть свою густую бороду и лицо.

— Лучшая маскировка — в глазах наблюдателя, а не на лице преследуемого. Вы видели обычного музыканта, играющего на тубе, ничем не отличающегося от других, а я видел то, что ожидал увидеть. Мейер просто стал частью оркестра.

— Превосходно, Холмс.

— Ни в коей мере, слишком элементарно, Ватсон. Вспомнив увлечения этого человека, нужно было лишь просмотреть программу и найти подходящее место для встречи. В течение прошедшей недели я прослушал огромное количество отвратительных духовых оркестров. Для меня — скрипача — это равносильно пытке.

По счастью, внезапный шум, донесшийся из толпы, отвлек его внимание, и он не заметил моей невольной улыбки.

Когда начали проходить колониальные войска, наконец-то засияло солнце, и до конца того памятного дня держалась отличная солнечная погода («погода для королевы», как говорили люди). После колониальных войск следовал авангард королевской процессии, радовавшей глаз алым, золотым, пурпурным и изумрудным цветами. И наконец появилась открытая карета, которую везли восемь буланых лошадей. В ней совершенно неподвижно сидела хрупкая женщина под белым зонтом от солнца, одетая в традиционное траурное платье, обшитое белой кружевной лентой[7]. Всякое желание любоваться ослепительным многоцветьем праздничной церемонии сразу прошло; мгновение толпа безмолвствовала, можно было даже услышать цоканье лошадиных копыт. Эскорт сопровождал карету на расстоянии, ибо ничто в этот день не должно было мешать подданным ее величества лицезреть свою королеву. Затем воздух взорвался ревом зрителей.

Холмс внимательно наблюдал, как карета проезжает вдоль Уайтхолла.

— Мне сказали, что, когда позволят обстоятельства, в положенный срок, я могу рассчитывать на рыцарское звание.

— Холмс, мой дорогой друг, вы это заслужили, — ответил я с теплотой.

— Вы ошибаетесь, Ватсон. В том случае, если мне предложат рыцарское звание, я буду вынужден от него отказаться.

— Отказаться, Холмс? — Я не мог скрыть своего изумления. — Такую награду нельзя не принять, это огромная честь.

Он с улыбкой отмахнулся:

— Вы знаете мои методы, Ватсон. Я раскрыл множество дел гораздо более запутанных. С точки зрения дедукции это была простейшая задача.

— Простейшая, Холмс? При том что нам противостоял такой враг и столь многое было поставлено на карту? — энергично возразил я.

— Кроме того, мы были на волосок от проигрыша, — не реагируя на мои слова, продолжил Холмс.

Мы смотрели, как карета окончательно исчезает из поля зрения.

— Нет, Ватсон, награда мне не нужна, но у ее величества и у наследника престола всегда был, есть и будет самый преданный и верный слуга — мистер Шерлок Холмс.

Примечания

1

В 1883 г., то есть за 14 лет до описываемых событий, от рожистого воспаления умер мажордом королевы Виктории Джон Браун. Отношения королевы с ее слугой и доверенным лицом, впрочем, как и вся ее личная жизнь в период вдовства, окутаны тайной.

2

Десять лет назад отмечался золотой юбилей царствования королевы Виктории, а в год, к которому относится действие рассказа, — шестидесятилетие ее царствования.

3

Отто фон Бисмарк, первый канцлер Германской империи, фактически управлял страной при кайзере Вильгельме I, но с его внуком Вильгельмом II расходился прежде всего в вопросах внешней политики и в 1890 г. вышел в отставку.

4