Когда мы отправились в дорогу, нам повезло с погодой: она не менялась первые несколько дней пути. Мне доставляло удовольствие прогуливаться по утрам и каждый раз убеждаться, что я все дальше и дальше от известных мне мест. Я глазела по сторонам и с наслаждением отмечала, что местность постепенно все больше меняется, становясь совершенно мне незнакомой, со своими особыми запахами и звуками. Холмы, что окружали Хадронстед, начали редеть, уступая место широким равнинам. Большей частью земля была возделана — по пути мы пару раз ночевали вместе с лошадьми в гумнах — но местами встречались и необработанные участки. Дикие травы разрослись высоко — пожелтевшие и полные семян. Гораздо чаще мы ночевали под открытым звездным небом: Джеми, работники и я — и когда ночью по траве проносился ветер, мне чудилось, будто это сам Колмар приветствует меня тихим шепотом. Земля была жесткой, и порой я вновь просыпалась с онемевшей спиной, но была несказанно счастлива, что наконец-то нахожусь в дороге, поэтому старалась поменьше жаловаться.
К моему удивлению, это оказалось непросто. И пускай прежде я неоднократно пыталась представить себе все трудности путешествия (как, впрочем, и радости) — но мне никогда не случалось дольше одного дня обходиться без всех удобств обустроенной фермерской усадьбы, и теперь мне их недоставало. До этого я толком не понимала, что значит иметь четыре стены и крышу над головой. Дома было безопасно и тепло, там царили чистота и порядок. Здесь же, в дороге, встречалось много такого, чем можно было без конца восхищаться и наслаждаться, что я и делала, но в первые дни пути мне пришлось несладко: я всерьез была близка к жалобам.
Я обнаружила, что к концу первой недели путешествия начала смотреть на все вокруг другими глазами. Я сделалась беспокойной и постоянно оборачивалась, хотя и сама не знала, что ожидала увидеть. Джеми заметил это, но ничего не говорил.
По прошествии еще двух дней я уже готова была завыть. Неужели всем моим мечтам суждено было закончиться тем, что никчемная женщина, боящаяся собственной тени, жалеет о покинутой ферме и при этом постоянно ищет непонятно чего? Я не могла больше этого выносить и подъехала к Джеми. В последнее время мы с ним мало разговаривали, и я знала почему: он ждал, когда я заговорю первой. Разрази его гром!
— Ну? — спросила я.
— Что — Ну? О чем ты, девочка?
— Ты знаешь, о чем. Забери тебя преисподняя, Джеми, что происходит? Я постоянно ищу что-то, но не нахожу!
— Да, я это приметил, — он ласково улыбнулся. — А тебе самой известно, что ты ищешь?
— Да нет же! Но если я этого вскорости не отыщу, то совсем лишусь ума и примусь кусать лошадей! Если ты знаешь, в чем тут дело, объясни мне!
С минуту он ехал молча, затем негромко произнес:
— Боюсь, тебе недостает стен хадроновой усадьбы, девочка моя.
Я выругалась. Джеми лишь усмехнулся.
— Но я же целыми годами только и мечтала о том, как бы сбежать!
— Это верно, но ведь ты никогда за всю свою жизнь не выезжала оттуда более чем на день. Чего ж удивительного, что ты теперь ищешь свой дом? — он отвернулся, устремив взгляд вдаль, и нахмурился. — Вот она, другая сторона страннической жизни, которую невозможно познать в мечтах. Довольно быстро это пройдет, ты ведь только начинаешь путешествовать. Но если ты и дальше не перестанешь надеяться непонятно на что, то, скажу я тебе, будет еще хуже.
— Как это? — спросила я, заинтересовавшись.
Джеми никогда не соглашался поведать мне о своей прежней жизни — что он делал до того, как попал к нам, — а мне это всегда было очень интересно. Теперь же я почуяла некоторую надежду.
— Эх, Ланен! — он глубоко вздохнул, погруженный в воспоминания. — Я начал странствовать по свету с семнадцати лет — за пятнадцать лет до того, как явился в Хадронстед. Хорошо скитаться, когда где-то есть родные тебе люди и место, куда ты намерен вернуться; но, скажу тебе, нет большей безысходности, чем та, когда ты хочешь вернуться домой, но не знаешь, где он.
Никогда еще я не слышала, чтобы Джеми говорил с такой горечью. Голос его посуровел, и, если бы я не знала его настолько хорошо, я бы решила, что он готов зарыдать.
— Это и вправду так ужасно? — спросила я тихо. Он посмотрел на меня и улыбнулся.
— Для тебя нет, девочка. Все мы стремимся изменить свою жизнь, если подворачивается такая возможность, — по крайней мере, мы так считаем. Сейчас бы я не оставил Хадронстед и ради всего мира, но ты-то ничего больше в жизни не видала. Отправляйся бродить по свету, девочка моя. Там и впрямь есть на что поглядеть, — сказал он, кивнув на восток, куда мы ехали, — чего стоит хотя бы вон та буря: она не ждет, пока мы сами до нее доберемся.
Я не разглядела впереди ничего, кроме узенькой темной полоски вдалеке над равниной.
— Лучше поторопимся: нам нужно будет найти убежище.
— Джеми, до нее по меньшей мере час пути.
— Это нас не спасет, если мы будем торчать здесь. Вперед!
Нам не удалось отыскать лучшего укрытия, кроме небольшого лесочка, но успели мы вовремя. Я никогда не думала, что буря может надвинуться так быстро. И все же это была обычная осенняя буря — могучие порывы ветра с проливным дождем, за которыми последовала холодная изморось — она то усиливалась, то ослабевала, однако не прекращалась.
Когда стихли бурные потоки ливня, мы двинулись дальше под холодными брызгами дождя. Джеми знал один постоялый двор, где можно было бы остановиться, но для этого нам пришлось бы проехать за день гораздо больше, чем мы предполагали вначале. Любой жалкий притон у дороги был все же лучше, чем разбивать лагерь среди слякоти. Мы ехали еще несколько часов уже после того, как стемнело, и когда к полуночи наконец добрались до места, то промокли насквозь. Мы с Джеми прибыли туда раньше работников с лошадьми, чтобы успеть сделать все необходимые приготовления.
Раньше я бывала только на деревенском постоялом дворе неподалеку от Хадронстеда, и к тому же не в такой поздний час. Поэтому считала, что все подобные заведения должны быть полны яркого света и веселого оживления. Но нам впервые пришлось ехать так долго после захода солнца, и поэтому место нашего ночлега сразу же показалось мне таким мрачным, что хуже не бывает. Повсюду было темно, только из-за двери главного входа выбивался чахлый отблеск огня. В лунном свете, слабо пробивавшемся из-за туч, было заметно, что двор вымощен булыжником, но при этом густо зарос травой, что говорило о нерадивости здешнего хозяина. Я так и сказала об этом Джеми.
— А ты что же, предпочла бы всю ночь рысить под этой треклятой изморосью? Так ведь и околеть недолго, — буркнул он в ответ. Он терпеть не мог дождя. — Лошадям ведь тоже надо отдохнуть. Дворик, конечно, обветшалый, но не такое уж это плохое место. Глухое просто.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});