Читать интересную книгу Хозяин зеркал - Екатерина Чернявская

– Привет, – тихо сказал мальчик из зеркала и помахал рукой, словно хотел подкрепить свои слова или боялся, что его не услышат.

– Привет, – откликнулся Джейкоб. – Ты кто?

– Меня зовут Кей.

– Кей? Ключ?[4]

– Ага, – вздохнул серебряноволосый мальчишка. – Видишь, у меня даже имени человеческого не осталось.

– А я Джейкоб, – сказал Джейкоб.

– Я знаю, – кивнул Кей. – Я ждал тебя… Очень долго ждал.

– Постой, – подозрительно сощурился Джейкоб, – ты что, и есть та самая знатная особа, которой не терпелось меня повидать?

– О нет, – улыбнулся Кей, и улыбка получилась довольно грустной. – Какая из меня знатная особа? Я же просто кусочек стекла.

– Это как?

– Понимаешь, – вздохнул Кей, – когда-то я был обычным пацаном вроде тебя. И у меня была сестренка Герда. Она должна была найти меня. Но не нашла. Заблудилась, наверное, или придумала занятие получше. И я замерз. Я долго играл со льдом и замерз, превратился в ледяную статую. А потом тут сильно потеплело. Королеве пришлось перенести дворец наверх, а меня вот взять не успели, и я растаял. Остался только осколок стекла, который… в общем, не важно. Здо́рово, что мы наконец встретились.

– Ага… А зачем тебе я? – настороженно поинтересовался Джейкоб.

– Ты можешь меня освободить, – ответил мальчишка за стеклом, и непонятно было, утверждение это или вопрос.

– Освободить? Как?

– Просто возьми меня за руку. – Мальчик прижал ладонь к стеклу.

Джейкоб различил мельчайшие линии, и вот что странно – ладонь у Кея оказалась точь-в-точь как у него, с той лишь разницей, что у зеркального мальчика ладонь левая, а у Джейкоба – правая. Даже маленький шрам у основания большого пальца (поранился когда-то о колючку) совпал.

Джейкоб протянул руку – и как только пальцы коснулись гладкого ледяного стекла, что-то больно ужалило его в левый глаз. Нет, не больно. В сущности, не больнее иглы медсестры нынешним утром. Нет, поправился он еще раз, даже вообще не больно. Джейкоб отнял руку от глаза и огляделся. В зеркале отражалось его лицо. Соломенно-светлые волосы, не сходящий даже зимой загар, радужка такой голубизны и прозрачности, как небо над Полюсом Холода… Холод? Он легко отвинтил кран и сунул руку под ударившую струю. Вода не была холодной. Горячей, впрочем, тоже. Она была никакой.

Он плохо помнил, как оделся, как позвонил в колокольчик, как мигом явившийся господин Фрост взял его за руку и они спускались по лестнице, а потом ехали куда-то на чем-то, поднимались по ступенькам, и снова поднимались, и подъем казался бесконечным, но ничуть не утомлял… Очнулся он уже на площадке Смотровой башни, когда ветер ударил в лицо и ночь взглянула снизу тысячей желтых и синих кошачьих глаз, а сверху… Как же он сразу не разглядел, что Аврора – это сверкающий мех Ее мантии, а две звезды, нависшие над самой верхушкой Башни, – Ее глаза?

Королева улыбнулась ему и сказала:

– Ну, здравствуй. Кажется, тебя зовут Джейкоб?

Он не ответил. Что-то важное происходило в нем всю дорогу, пока добирались сюда, происходило и вот произошло, закончилось, как будто последний фрагмент пазла со щелчком встал на свое место. Да, и теперь он знал, что пазл – это всего-навсего головоломка из кусочков стекла. Ничего сложного.

– Джейкоб, – сказала самая прекрасная в мире женщина, – мне кажется, ты замерз. Хочешь, я тебя поцелую и тебе уже никогда не будет холодно?

Тот, кого еще так недавно звали Джейкобом, скривил в ответ тонкие, резко очерченные губы:

– Меня зовут Кей. Мне не холодно, и целоваться я не хочу. Я хочу играть.

Королева весело расхохоталась – и смех ее был как перезвон лучших серебряных бубенчиков.

Действие первое

Ледяной герцог

Не все на свете роли величавы.

Мы суетно играем ради славы,

А смерть играет, к славе холодна.

Р.М. Рильке

Глава 1

Пой, ласточка

Для Иенса шел не первый час борьбы со старой каргой – бессонницей. Борьбы паритетной и напрасной, похожей на драку двух саамских мальчиков, которую так ловко изображает на ярмарках по воскресеньям балаганный шут Бен Хромоножка. Измученный Иенс считал и пересчитывал гуляющих по полю овец, но пронырливая старуха уже успела остричь пару блудливых скотинок и, наслюнявив артритные пальцы, сучила из овечьей кудели свою унылую нескончаемую пряжу. Октябрьский ветер хозяйничал за стенами дома, бился в рассохшиеся за лето оконные рамы, наперегонки со сквозняками скакал по лестнице и настойчиво тряс хлипкую входную дверь. Устав сопротивляться кружению старушечьего веретена, Иенс накрылся с головой пледом и принялся вспоминать.

Он вспоминал о тех годах, когда октябрь в Городе был самым что ни на есть настоящим зимним месяцем – с первым снегом, сосульками и скользкими ледяными дорожками. В октябре ветер не шлифовал оконные стекла пригоршнями пыли, а гонялся по первопутку за санями. Снеговики, блестя черными угольками глаз, заглядывали в окна первых этажей, печки в домах весело потрескивали, и не лезла изо всех углов от тепла и сырости едкая плесень. Помнил он те годы, надо признаться, довольно смутно, словно мельтешение теней на стенах детской и далекий шум голосов. Именно из шума, из обрывков сплетен и кухонной болтовни, Иенс собирал и клеил собственную историю…

Предки Иенса по материнской линии вели свой род от самого́ Сигурда Страшного, канонизированного после смерти как Сигурд Святой, и никогда не уставали этим гордиться. Но сыновей, таких желанных и необходимых для подпитки династических амбиций, в последнем поколении не получилось, а единственная дочь обманула родительские надежды на удачное замужество. Сватались к ней многие, но уходили разочарованные. Слишком заносчива была избалованная Фреа. Когда семья отчаялась выдать ее замуж, ломака Фреа неожиданно покаялась, что состояла в тайной связи с неким знатным господином и забеременела от него. Правда, среди домашних слуг имела хождение более прозаическая версия, которую особенно любили обсуждать на кухне за вечерним стаканчиком. В ней упоминался бездельник и сочинитель дурных стишков из прислуги, получивший у господ немедленный расчет, как только интрижка дочери перестала быть тайной. Саму же Фреа в назидание и для спасения семейной чести спешно выдали замуж за дальнего и, отметим, бедного родственника. Всю беременность она не выходила из дома, грызла штукатурку и капризничала. Роды с самого начала пошли с осложнениями, семейный доктор и его ассистентки сбились с ног, но роженицу и дитя спасли и сдали с рук на руки озадаченной родне.

Фреа, отойдя от родильной горячки, навсегда осталась несколько не в себе. Ребенка называли в спешке, без ее участия, опасаясь, что хилый малыш так и отправится к праотцам безымянным, и нарекли вполне традиционно для бастардов. Собственно говоря, имен на семейном собрании предлагалось много и на любой вкус, но когда все тетушки и дядюшки высказались, в наступившей тишине бабка величественно погрозила небу кулаком, украшенным тяжелыми фамильными перстнями, и произнесла: «Магнус!»

Оспаривать ее решение ни у кого не повернулся язык, удачливость легендарного имени все признавали и потому согласились без возражений.

Мальчишку кутали, опекали и баловали. Отчим пытался отстаивать свое особое мнение о том, как до́лжно воспитывать детей в нормальных домах, но в ответ его недвусмысленно ставили на место. Некоторое время он еще показывал зубы, как загнанная в угол крыса, но быстро сдулся и съехал в загородное имение, где утешался вином, утиной охотой и рукоблудием.

В образование Магнуса вкладывали немалые средства. Нанимали лучших преподавателей и, любя и жалея, нещадно секли упрямого ублюдка за лень и неспособность к учебе. Других детей у Фреа так и не случилось, так что унаследовать накопленное богатство и родовой герб предстояло бастарду.

Примерно с этого момента Магнус уже хорошо помнил себя. Помнил, как любил при первой возможности удирать из дому и без всякой цели таскаться по городским дворам, гонять собак и подсматривать в чужие окна. Зимой он часто прикидывался больным, так как хворому ребенку прощалось гораздо больше, чем здоровому. Летом мечтал сбежать с бродячим цирком, но по-настоящему бродячие, как назло, не попадались, а в том единственном, что кочевал по городским окраинам от площади к площади, от пустыря к пустырю, его и так знали как облупленного. Хромоножка Бен не год и не два гонял любопытного подростка от балагана суковатым поленом, оберегая сомнительную честь своей жены, акробатки Минни. Гонял, пока не схлопотал по рогам от возмужавшего Магнуса и чуть было не сменил прозвище на Бен Комолый.

Юноша рос, дедушка, наивно рассчитывая на дивиденды, продолжал оплачивать внуку дорогие съемные квартиры и учебу в университете. С таким же успехом он мог бы бросать деньги пачками в камин или бездонный колодец. Внучок пропускал занятия, водился со странными компаниями и тайными обществами, читал запрещенное и плевал на так называемые жизненные ценности и порядки.