Гном отодвинулся от наковальни и внимательно стал на меня смотреть. Поняв, что он устраивает мне проверку, я не захотел подвести своего дедушку и постарался вспомнить все, чему он меня учил. Странно, но все мои знания прекрасно вспомнились, даже те слова деда, которые, как я думал, навсегда забыл. Особенно странно это было потому, что я помнил слова деда и отца только касаемо кузни и металла, а все остальное вспомнить не мог, как ни старался.
Подойдя к горну, я посмотрел вниз. Там располагались ножные мехи, с помощью которых, со слов деда, раньше в горн для увеличения температуры пламени закачивался воздух. Затем я посмотрел в горн и увидел, что угли пышут жаром.
«Всегда сбрызгивай угли водой, – вспомнились слова деда, – так и стабильный нагрев металлу дашь, и он быстрее нагреется». Я зачерпнул ковшом воды из ручейка и слегка сбрызнул угли: они зашипели и покрылись черной коркой. Отложив ковш, я стал давить ногой на меха, разогревая угли и металл. Временами, когда с углей сходила черная корка, я снова сбрызгивал их водой.
Посмотрев на цвет куска металла, лежащего в горне, я задумался: в зависимости от марки металла или стали существовала и температура его нагрева. По идее, работая с незнакомым материалом, я должен был засечь все цвета, которые проходит металл до пережога, но мне не хотелось портить заготовку на глазах у гнома, поэтому я повернулся к нему и решил пока разговаривать с ним на гномьем:
– Цвет?
Гном хмыкнул и ответил:
– Белый.
Поработав мехами, я довел кусок железа до белого каления. Прежде чем достать его из горна, я подошел к уже выкованной гномом подкове и, взяв ее ковочными клещами, осмотрел со всех сторон: нужно было уточнить форму, наличие шипов и прочие нужные вещи. Запомнив все это, я подошел к горну, вытащил клещами поковку, взял в руки небольшой молот и нужные для формирования подковы инструменты: дорожник, пробойник, шпильку.
Странно, но все, что сейчас делал самостоятельно, я бы никогда не смог повторить дома без дедушкиной помощи. В этом странном месте, в которое я попал, все, что когда-либо о металлах говорил дед, всплывало в памяти так отчетливо, будто это было сказано им вчера.
«Жаль, что только о металле», – с сожалением подумал я.
Поэтому, помня всю последовательность действий, я начал работать: сначала вытащил полоску металла, сделал с помощью инструментов шипы на концах, затем прорубил гвоздевую дорожку. Когда я закончил первый этап, руки мои едва держали инструмент и тряслись от усталости – все же навыка работы у меня было меньше, чем знаний. Но, держась на одной воле, я смог закончить первый этап работы и снова сунул полоску в горн для нагрева, поскольку она уже остыла. Когда заготовка снова стала белой, я вытащил ее и сделал средний шип, а также пробил отверстия под гвозди.
Затем снова положил ее в горн. Пока почти готовая подкова грелась, я опять взял в руки уже остывшую подкову, выкованную гномом, и еще раз оглядел ее: на третьем этапе ковки нужно было согнуть заготовку по шаблону, потом отбухтовать внутреннюю кромку и, наконец, выровнять.
За один проход у меня это сделать не получилось: пришлось еще два раза нагревать металл, чтобы закончить все необходимое. Когда я клещами выносил готовую подкову, чтобы положить ее на камни для остывания, то едва держался на ногах: руки и ноги дрожали от непривычной работы, пот заливал мне лицо, а ладони грозили вскоре покрыться нешуточными мозолями. Но, украдкой глядя на гнома, я был счастлив, и мое самомнение стремительно увеличивалось – во время моей работы выражение лица гнома менялось, как погода. Сначала оно было презрительным, затем стало проступать удивление, потом недоумение, а теперь, когда я выложил подкову для остывания, гном выглядел откровенно ошарашенным. Его высоко поднятые брови и закушенная во рту борода выдавали крайнее изумление.
Не говоря ни слова, он подошел к еще не остывшей подкове, взял ее клещами протеза, поднес к глазам и внимательно осмотрел.
Когда моя гордость за себя стала выплывать наружу в виде счастливой улыбки на пол-лица, гном обрушил меня на землю, обломив все:
– Качество плохое, ковка отвратительная, подкова годится, только чтобы на забор повесить, воров отгонять. И то навряд ли поможет, – закончил гном свою речь.
Повернувшись ко мне спиной, он выбросил с таким трудом сделанную подкову в кучу железного хлама, который лежал перед кузней.
– Работа, конечно, отвратительная, – повторил гном, задумчиво глядя на меня, – но я бы взял тебя в подмастерья. Согласен?
Я кисло улыбнулся ему и ответил:
– Я не планирую здесь задерживаться, скорее всего, завтра-послезавтра уйду из замка, так что спасибо вам за предложение.
Гном проворчал:
– Первый раз в жизни беру себе подмастерье, да еще какого-то человека, пусть и говорящего на нашем языке, и тот отказывается. Да за одну только возможность поработать со мной многие в Тарских горах отдали бы руку.
Я склонил голову:
– Мне правда нужно будет уходить, уважаемый мастер.
Гном недовольно отвернулся и вышел из кузни. Я сложил все инструменты, которыми пользовался, и решил, что лучше действительно переночевать тут, чем в том клоповнике. Постелив на землю большой кожаный фартук, я уложил на него сверху свои зимние вещи – получилась, конечно, не перина, но я не привередничал.
Тут же, в кузне, я умылся и даже сполоснулся по пояс после тяжелой работы, правда, вода в ручье была обжигающе холодной.
«Стоит привыкать к таким условиям, – грустно подумал я, – возможно, ванну и душ я увижу не скоро». Думать об этом совершенно не хотелось, поэтому я решил отложить все мысли до разговора с бароном.
Ужин у барона был предельно простым: сыр, краюхи хлеба и жареное мясо. Но я был настолько голоден, что уплетал все за обе щеки. Правда, от меня не укрылся внимательный взгляд барона и его кивки Грану на то, как я лихо управляюсь двузубой вилкой и ножом. Когда я и барон насытились, со стола было убрано и мы остались вдвоем.
– Для начала давай познакомимся, мой юный спаситель, – с улыбкой сказал мне барон.
– Максим Кузнецов, – представился я неполным именем, что-то удержало меня от произнесения еще и отчества.
– Барон Крон, владелец этого замка и окрестных деревень, – представился он, но потом сконфуженно поправился: – Деревни.
Я сделал вид, что не заметил этой оговорки, и спросил его:
– Господин барон, я совершенно не помню себя и хотел спросить у вас, как у умудренного жизнью человека: кого мне стоит поискать, чтобы мне помогли обрести память?
Барон довольно улыбнулся при слове «умудренного» и ответил:
– Похвально видеть в молодом поколении уважение к старческим сединам. С такой проблемой, как у тебя, я ни разу не сталкивался. Возможно, тебе стоит показаться нашей знахарке, живущей на краю леса, она единственная в этих краях, кто может чем-то помочь.
Я нахмурился, знахарка меня точно не устраивала, и спросил:
– А как же маги или волшебники? Их вообще реально найти?
При моих словах барон вздрогнул и испуганно заозирался.
– Максимильян, ради Единого, никогда больше не произноси этих слов. Запомни, у стен есть уши, и если даже при поношении короля эти уши будут безучастны, то поверь мне, за одно только слово о неназываемых тебя потащат в пыточную.
Я вздрогнул от его слов – было похоже, что старик не шутит, а боится всерьез. Что, если он говорит правду?
– Что такого произошло, раз неназываемых так боятся? – спросил я.
– Войны магов, – тихо ответил барон. – У всех еще свежи в памяти Первая и Вторая магические войны. Тогда неназываемым почти удалось захватить королевство, и только вмешательство Священного Ордена паладинов Нашего Господа помогло королю уничтожить магов и их войско. Правда, считается, что Круг Семерых до сих пор жив и плетет очередной заговор с целью захвата мира. Именно поэтому любой, кто просто заикнется о неназываемых, будет казнен – слишком велик страх властей перед ними и их слугами. Так что, если тебе дорога жизнь, никогда не спрашивай о них и тем более не назовись их последователем, иначе за твою жизнь я не дам и асса.
– А что в этих войнах произошло-то? – поинтересовался я у него. – Почему все так боятся неназываемых?
Барон опять, скорее в силу многолетней привычки, чем из соображений безопасности, оглянулся вокруг и тихо ответил:
– Круг Семерых использует магию, а она запрещена Единым Богом как богомерзкое занятие и отрава человеческих душ. Семь неназываемых Круга на полях битвы Первой войны использовали магию Смерти, поднимая павших солдат и направляя их против живых. Именно после этого во всех королевствах было запрещено даже произносить название магии и магов. Паладины Единого Бога огнем и мечом долго выжигали подобную скверну везде, где ее находили. Сколько тогда погорело травников и знахарок, обвиненных в пособничестве неназываемым, – не счесть. Костры с людьми горели, не угасая, в каждой деревне и селе до тех пор, пока паладины не заявляли, что данная деревня очищена от скверны. Не приведи Единый, чтобы паладины вернулись снова, а это случится обязательно, если дознаются о пособниках неназываемых. Еще раз заклинаю, никогда и нигде не произноси этих слов.