переводились доказательства. Только при свете дня и в бесспорном отсутствии всякого общества Нормана мучил страшный вопрос его душевного здоровья. Даже просто задаться им значило допустить, что у отца и сестры есть резон с ним спорить. Нет, ни в коем случае нельзя допускать даже мысли об этом — но какая же сила при свете дня поможет вытеснить этот вопрос? Его, безоружного, обступили вопросы. Того и гляди, нарушат его покой. Я сумасшедший? Быть может, нет никаких серебристых рыбок? А если есть, то где
они сейчас? Это всё Белла виновата, она повесила мне эти шторы. Рыбки разбегаются на свету. Почему она не верит ему? И отец? Какое такое безумие их ослепило, что они не замечают: он в здравом уме? И почему его так возмущает, что они не видят рыбок? Наконец вопросы получили свое и, довольные, отступили, оставив его, уязвленного, в одиночестве ждать день-деньской, когда же настанет ночь и соберет его войско.
Он услышал, что в дверь позвонили. Пришли его забрать. Этот болван Леви со своей иглой собирается его усыпить, как в прошлый раз. Норман вскочил и придвинул к двери комод. Только бы продержаться до сумерек, когда появятся доказательства. И тогда он их впустит, причем всех. «Тогда посмотрим, кто из нас сумасшедший», — сказал он себе. Прислушался, но дверь никто не открыл. Он не слышал, чтобы они уходили: значит, отец с сестрой по-прежнему в квартире. Норман надеялся, что посетитель, кто бы он ни был, уйдет, но звонок зазвенел снова, уже дольше, потом еще раз. Он ждал. Между звонками в квартире стояла тишина. Они улизнули так, что он не услышал. Куда же они ушли? Уж не за теми ли, кто должен его забрать? Не они ли сейчас на пороге? Норман услышал, как стукнула створка дверного почтового ящика.
— Мисс Цвек? — раздался в коридоре писклявый шепоток. Это Терри, подручный из лавки. Безобидный, вдобавок мелкий и хилый. Норман отодвинул тумбочку, открыл дверь.
— Чего тебе? — крикнул он в коридор.
— Мисс Цвек, — повторил Терри. — Она не вернулась в лавку. Мне пора на обед.
— Ее нет, — сказал Норман. — Иди подожди ее внизу. Извини, — добавил он.
К парнишке он относился с нежностью — как к единственному человеку в своем окружении, который не считал его сумасшедшим. Терри их видел. Как-то вечером, когда лавку уже закрыли и отец с сестрой ушли, Терри пришел к нему в комнату и увидел их. Он стоял как вкопанный и в ужасе цеплялся за дверь, мечтая убежать. «Я этого не вынесу», — произнес он наконец. Норман его отпустил, признательный за понимание.
— Может, вы сами придете? — робко попросил Терри.
— Не могу. Пытаюсь тут избавиться кое от чего в моей комнате.
Он услышал, как Терри сбежал по каменной лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и со стуком приземлился на каменную площадку.
Норман стоял в пустом коридоре. Интересно, куда же они подевались. Он услышал негромкое сопение, и его захлестнула радость: значит, они вернулись в его комнату. Он вошел, и звук стал тише. Потом он услышал его за спиной, эхом в коридоре. Он прислонился к двери, пытаясь осмыслить новый оборот событий во всей его полноте. Вне всякого сомнения, они здесь, целиком и полностью захватили квартиру. У него отлегло от сердца. Теперь им придется его выслушать, потому что эти повсюду. Он оправдан. Но мстить им не станет. Проявит терпимость и великодушие, простит их обвинения. Ему уже хотелось, чтобы отец с сестрой поскорее вернулись. Он настежь распахнул дверь комнаты, раздернул шторы. Уединение теперь ни к чему. Он прошел по коридору на кухню. Заметил, что шум усилился, но не придал этому значения. Наверняка кухня ими кишит. Он раньше видел их там своими глазами: вообще-то он видел их практически везде, если удосуживался посмотреть. Теперь же им надоело, что их игнорируют, и они сонмом явились на кухню, требуя признания. Он приблизился к кухонной двери. Она была приоткрыта, и шум здесь оглушал. От радости Норман замялся на пороге, оттягивая окончательное подтверждение того, что непременно станет его спасением. Наконец он распахнул дверь.
Его отец навалился грудью на стол. И храпел. Его отец храпел. И только. Даже Норман, в чьем воображении спутались звуки жизни и смерти, даже он вынужден был признать, что шум этот исходит от спящего отца. Сидящая рядом с ним Белла подтягивала отцовской партии жидким дискантом. До чего же мерзкая парочка, подумал Норман. Взглянул под стол, на ноги Беллы в белых носочках, на пучки жестких черных волос, примятых резинкой. Эти носки ставили ему в вину; Иисусе Христе, она не обязана их носить. На ее лицо он старался не смотреть. Когда-то он любил ее, поскольку такая любовь была под запретом. Пожалуй, задумался он, с тех пор он никого и не любил. Он покосился на отца. Кипа съехала на ухо, на открывшейся половине головы набухли жилы, как на старушечьей кисти. И этот-то человек некогда рассказывал ему, как море расступилось перед евреями, этот человек верил в чудеса, этот человек верил всем добрым людям, кроме собственного сына. Норману стало его жаль, но он всё равно не дрогнул. Он не позволит себя разжалобить — ни отцовской старческой головой, ни белыми носочками сестры. Он должен их ненавидеть, пока они не поймут. Встав между ними двумя, он открыл рот и издал долгий пронзительный вопль. Они шевельнулись одновременно, подались друг к другу, точно сквозь сон почуяли беду и искали спасенья. Белла первой открыла глаза, но тут же закрыла их, словно чтобы уничтожить явь, открывшуюся ей на долю секунды. Рабби Цвек медленно открыл глаза, застонал, но закрывать не стал. Он спал глубоко, но и во сне перед ним маячил образ несчастного сына. Мгновенно опомнясь, он уставился на Нормана, потому что даже во сне ни на секунду не забывал о нем. Белла снова открыла глаза, вынужденная смириться с пробуждением. «Чай», — сказала она себе: он выжил, ее полоумный братец с его серебристыми рыбками. А его сестра Эстер вышла замуж и знать ничего не знает, а мать умерла, а он убивает отца своим безумием. Она встала, положила руку отцу на плечо.
— Что же нам делать? — беспомощно проговорила она.
— Который час? — спросил рабби Цвек.
— Только два.
— Тогда, может, отпустишь Терри на обед? — сказал он, словно дочь спрашивала его о чем-то обыденном. По крайней мере, с этим делом можно покончить, причем быстро. — Иди присмотри за лавкой, — велел он Белле.
— А с ним? — уточнила Белла. Безлично, как