Поначалу мне даже показалось, что я не в России. Один мой знакомый как-то ездил в Голландию и рассказывал, будто там, в крупных городах есть районы, где вообще не увидишь европейца — только арабы и чернокожие. И сейчас мне показалось, что я в Голландии, какой я её представлял по рассказам этого знакомого. Много было людей самых разных национальностей: кавказцы, арабы, лица из средней Азии, даже чернокожие попадались. Часто можно было увидеть женщину в хиджабе или мужчину в национальном костюме.
Что ещё меня удивило, так это машины на улицах: ни одной, выглядящей хоть сколько-нибудь современно, я не увидел. Это были либо угловатые авто, похожие на те, которые выпускались годах в 80-х, либо совсем старые, с округлыми формами кузовов. К тому же большинство техники находилось в не самом хорошем состоянии, а некоторые и вообще — как будто их со свалки достали.
Я шёл по тесной улочке, зажатой между двух рядов серых многоэтажек, когда мимо проехал большой чёрный седан, напоминающий американские полноразмерные авто 70-х годов: широкий капот, четыре круглые фары спереди и зубастая решётка радиатора, слегка изогнутые линии корпуса, хром повсюду. На борту белела полоса, а поверх неё красовалась крупная жёлтая надпись: «полиция». На крыше громоздились мигалки и блестящий рупор сирены. Машина почему-то притормозила возле меня. Уж не знаю, был ли мой вид слишком подозрительным или имелась ещё какая причина. К счастью, ничего не случилось — я спокойно прошёл дальше, а полицейское авто так и осталось стоять на обочине.
Я шагал по улицам, глазел по сторонам и всё больше привыкал к тому, что нахожусь в другом мире, существующем непонятно как в каких-то параллельных измерениях. Шёл я на своих двоих и буквально наслаждался этим. За пятнадцать лет я совсем забыл, каково жить без скрипучей старой колодки, заменяющей ног. «Всё-таки оно того стоило», — решил я. А с теми двоими что-нибудь придумаем. Теперь осталось только узнать, что это за парни, с которыми надо разобраться, и сделать всё чисто, дабы остаток своей новой жизни не провести за решёткой.
Метро тоже имелось в наличии. Путь мой как раз лежал мимо станции. Называлась она «Святотроицкая». Народу здесь было больше и движение плотнее. Вокруг теснились высотки бизнес-центров, нижние этажи которых занимали торговые ряды, а чуть подальше раскинулся вещевой рынок.
Меня накрыло ощущение дежавю. Места эти казались ужасно знакомыми, хоть я здесь и не бывал прежде. Я даже знал, как пройти отсюда к дому — оставалось совсем недалеко. В голове мелькали какие-то смутные обрывочные воспоминания из детства Дениса, которое он провёл на этих улицах. Вся его жизнь была сосредоточена здесь.
За свои почти шестнадцать лет он только три раза попадал в богатые районы Москвы. У меня в голове смутно возникли образы высоких домов, ухоженных улиц и аллей, ярких вывесок. Вокруг центра находились так называемые «ближние» районы, где селились в основном люди состоятельные. Там и за чистотой, и за порядком следили лучше, там невозможно было встретить бомжей, трущихся по закоулкам, групп молодёжи, распивающих спиртное средь бела дня или шатающихся без дела наркоманов. Там жизнь казалась совсем другой.
В «дальних» районах тоже имелись островки благополучия — так называемые апартаменты: охраняемые, огороженные территории, на которых располагались два-три многоэтажных дома и вся необходимая инфраструктура, чтобы жильцам не требовалось лишний раз покидать свой безопасный уголок. Разумеется, квартиры в таких апартаментах стоили в разы дороже, но зато они наделяли владельца определённым статусом.
А ещё я вспомнил ограду. Самые центральные районы, как оказалось, были обнесены забором, за который простолюдин без пропуска попасть не мог. За оградой обитала вся местная элита, и селиться там позволялось только тем, кто имел дворянское достоинство. Районы эти назывались либо «центром», либо «белым городом», но среди простонародья их прозвали иначе: «гадюшником», что ясно показывало отношение низов к тем, кто живёт за стеной.
«Серьёзно что ли? — усмехнулся я таком воспоминанию. — Что за бред? Надо как-нибудь съездить поглазеть на это чудо».
Да, похоже, общество тут было сильно сегрегированно. Мало того, что средний класс старался обособляться от бедных слоёв, так ещё до сих пор было дворянство, которое вообще жило в своём отдельном мире. Конечно, встречались и бедные дворяне, которые в «белый город» попасть не могли из-за финансовых ограничений, но в целом, местное общество довольно чётко размежевалось внутри себя.
Жил Денис в одной из трёх, стоящих в один ряд, высоток. Видок, конечно, у них был тот ещё: окна на первых этажах заделаны либо листами железа, либо решётками, на стенах — граффити, а вокруг — заросли кустарника и неубранные дворы, где возле лавок валялись шприцы, бутылки и много всякого мусора. Недалеко от подъезда тусовались две подозрительные компании, а у старенького мотоцикла стояли трое подростков.
В подъезде моём тоже стены были разрисованы. Воняло мочой. Какая-либо охрана отсутствовала, домофон — тоже. Одним словом: заходи, кто хочешь.
Я поднялся на лифте на четырнадцатый этаж. Коридор с дверьми по обе стороны напоминал общагу, но это было не общежитие, а что-то вроде малосемейки. Половина лампочек не горело, а облупленные стены украшало народное художество в виде причудливых надписей, самой понятной из которых оказалось слово из трёх букв, и рисунков неприличного содержания.
Ноги сами дошли до нужной двери. Ключ щёлкнул в замке — и вот в нос ударил запах залежавшегося мусора, затхлости и нестиранных носков. Я оказался в тесной квадратной прихожей. Отсюда одна дверь вела на кухню, другая — в комнату, третья — в санузел.
В дверном проёме комнаты возникла щуплая лохматая фигура. Я сразу понял: это Лёха — двенадцатилетний брат Дениса.
— Дэн? — Лёха удивлённо вытаращился на меня. — Ты же это, того… в больнице.
— Уже нет, — я разулся и закинул куртку на вешалку. — Выписали. Сегодня. Я вчера звонил, никто трубку не брал.
— Да это… телефон же отключили. За неуплату.
— А чего не заплатили?
— А я не знаю. Батя хотел, а его уже второй день нет.
— Как нет? Что с ним?
— Да нажрался небось, — усмехнулся Лёха. — Только его теперь опять уволят. Ещё и не заплатят, блин. Вот жопа-то! Срань полная. А ты как сам? Что произошло? Я когда был у тебя, сказали, что в тебя стреляли. Сказали, может, ваще не очнёшься.
— Как видишь, ошиблись, — я прошёл в санузел, помыл руки и умылся. — Семь попаданий в голову, мозг не задет.
— Чо, серьёзно?
— Шутка.
Я стоял перед зеркалом и смотрел в него, пытаясь свыкнуться с мыслью, что этот подросток в отражении теперь — я. На лбу, слева, красовался небольшой шрам — след пули.
— Кто в тебя стрелял? — вывел меня из ступора Лёха.
— Не знаю, — я прошёл в комнату.
Она оказалась ещё более убогой, чем моя из прошлой жизни. Посередине стоял диван, перед диваном — телевизор. На ободранном кресле валялась одежда, на полу — носки. Убранство логова дополняли книжный шкаф, в котором почти не было книг, комод, тумбочка и стул. Обои уже пришли в негодность и начали отслаиваться.
Часть комнаты отделялась фанерной перегородкой. Откинув занавеску, я попал в крошечное помещение, которое занимали две кровати, тумбочка и стол, заваленный учебниками и тетрадями. Мебель стояла впритирку друг к другу, так что даже к кровати было пробраться непросто.
«Условия, прямо скажем, так себе», — думал я, оглядывая помещение.
— А что случилось-то? — не унимался Лёха. — Это когда ты с боёв шёл, напали?
— Ага. Не помню подробностей, — я сел на свою кровать и принялся оглядывать стол.
— А потом что было?
— Когда потом?
— Ну ты видел что-нибудь, когда в коме лежал?
— Что я мог видеть?
— Ну там… ангелов. Вон, дядя Витя, когда в аварию попал, говорил, что ангелов видел.
— Ага, а я — демонов.
— Что, правда что ли?
— Шучу, успокойся, — буркнул я. — Никого не видел. А у вас тут что без меня происходило?