Читать интересную книгу Не матом едины - Сергей Романов

- Все это архихуйня!

И был прав. Потому как дедушка Ленин очень любил придуманное им сами архинецензурное выражение и не стеснялся употреблять это слово с частицей и без неё в партийно-деловой переписке.

"Инстина не может быть классовой, - писал когда-то в своем трактате "Марксизм и немецкая философия" соратник Ленина по партии А.Богданов, Истина принадлежит всем, как это кантовское небо над нами..." На это высказывание Владимир Ильич поставил свою резолюцию - "Архихуйня".

Но к слову будет замечено - Ленин не очень-то уважал витиеватость в русском языке, рекомендовал и требовал от своих товарищей по партии выражаться языком простого народа. Так, чтобы было понятно и крестьянину и интеллигенту.

В связи с этим в 20-м году он пишет письмо Луначарскому и Бухарину.

"Посмотрел сегодня поэтические разделы "Правды" и др. изданий. Пишут х... знает что. Тяжеловесно, темно, непонятно массам. В одной русской песне "Ехал на ярмарку Ванька-холуй, за три копейки показывал х..." ( сокращения автора) больше смысла и энергии, чем во всем этом жестяном громыхании. Вот как надо говорить с народом! Довести до сведения разъезжих агитаторов".

И надо сказать, в дальнейшем эти ленинские заветы как никакие другие были приняты революционными массами.

- Все это архихуйня! - повторил местный партийный босс, когда его соратники отпустили дерьмократа и посоветовали убираться с их праздничной тусовки подобру-поздорову. Тот, немного помятый, отошел от коммунистов на безопасное расстояние и крикнул в сторону своих оппонентов ленинскими словами:

- Какое блядство! И все-таки он ссыт на вас...

1997 г.

КУЗЬКИНА МАТЬ

В 1957 году команда Маленкова-Молотова пыталась отпихнуть Никиту Сергеевича Хрущева от партийного кормила. Между прочим, вменяли ему в вину увлечение спиртным и любовь к русской ненормативной лексике. Ведь не только иностранцев, но и советскую партийную интеллигенцию шокировала хрущевская "кузькина мать". А Никита Сергеевич очень уж любил это выражение и употреблял его постоянно. Причем, всегда требовал от переводчков точного, дословного перевода этой фразы, что вызывало недоуменные вопросы вроде "Кто такой Кузьма, и насколько влиятельна его мать?"

Вообще любовь к пословицам, жаргонным (и не всегда корректным и приличным) выражениям часто ставила в тупик и переводчика и собеседника Никиты Сергеевича. Во время встречи с шахом Пехлеви, последний похвалил успехи советского государства, что вызвало такую реплику Хрущева: "А вы что думали, мы тут ноздрями мух давили?"

Любил Никита Сергеевич в гневе и употреблять выражения покрепче.

Достаточно вспомнить известный случай, когда в 1962 году либеральное руководство Московского отделения Союза художников протащило в Москве в Манеж на выставку 30-летия своей организации полотна молодых экспериментаторов, художников нонконформистского и авангардистского направлений. Выставку посетил Хрущев.

Пришел не сам. Его пригласили многоопытные в интригах академики-сталинисты. Своего рода, зная необразованность в искусстве и крутой нрав Никиты Сергеевича, они с провокационной целью и посоветовали ему взглянуть на новые художества.

Академики не ошиблись в своих расчетах. Первый секретарь ЦК компартии и глава правительства был вне себя. Окруженный подобострастно хихикающей свитой, шествуя от картины к картине, он неистовствовал:

- Глядя на вашу мазню, - кричал он художникам, - можно подумать, что вы все педерассы! А у нас за это десять лет дают... Не искусство, а ...твою мать!

Из-за его плеча выглядывал президент Академии художеств СССР В.Серов и поддакивал:

- Истинно ленинские слова, Никита Сергеевич! Истинно ленинские слова!

1997 г.

КОЕ-ЧТО О ДИПЛОМАТИИ

Никита Сергеевич частенько прибегал к просторечию. Но когда он был с официальным визитом в Объединенной Арабской Республике никто из свиты не осмелился предупредить его о том, что хлесткие образы, более или менее привычно воспринимающиеся на русском языке, в переводе на арабский звучат крайне оскорбительно.

Предгрозовая ситуация сложилась уже на церемонии вручения советскому лидеру высшей египетской награды "Ожерелье Нила". Президент ОАЕ Гамаль Абдель Насер произнес яркую и образную речь. В ответ Хрущев сказал несколько нескладных фраз, которым его переводчик Олег Ковтунович с большим трудом придал определенную стройность. А вот потом настало самое неприятное. Среди гостей Насера в Асуане был тогдашний президент Ирака Абдель Салям Ареф, жестоко расправившийся с иракскими коммунистами и снискавший за это нелюбовь Москвы. По-видимому, намереваясь ослабить антикоммунистическую кампанию в обмен на советскую помощь, он подсел к Ковтуновичу и сказал, что хотел бы переговорить с Хрущевым.

Хрущев на мгновение задумался.

- Это тот самый Ареф, который душил коммунистов? - уточнил он у переводчика.

- Да, Никита Сергеевич, - подтвердил тот. - Тогда скажи ему, что я не только не буду с ним разговаривать, но и срать с ним рядом не сяду!

И Хрущев с удовлетворением оглядел Арефа, предвкушая его реакцию.

На бледного Ковтуновича было страшно смотреть. Дословно перевести ТАКОЕ - значило не просто нанести личное оскорбление главе иностранного государства. Это значило оскорбить арабский язык, культуру и традиции общения. В конце концов Ковтунович с трудом выдавил из себя несколько фраз по-арабски. Ареф понимающе кивнул и изобразил на лице доброжелательную улыбку.

Хрущев заподозрил неладное.

- Ты дословно перевел то, что я сказал? - спросил он у Ковтуновича.

- Никита Сергеевич, я передал ему, что вы заняты и у вас нет времени для беседы...

Хрущев побагровел. Мы все поняли, что прощения Ковтуновичу не будет. От обязанностей личного переводчика советского лидера его в ближайшие дни освободили.

1997 г.

БЫСТРЫМИ ШАГАМИ

Есть одно сквернословное стихотворение: "Я не поэт, но я скажу стихами, беги ты на... быстрыми шагами."

Так вот, быстрыми шагами бежал марафонскую дистанцию советский спортсмен Равиль Кашапов. И бежал как раз на это самое слово из трех букв, которым назывался бельгийский город.

А дело было так. В 1988 году Международный Олимпийский Комитет установил очень жесткие предварительные соревнования для марафонцев. Принять участие в самой Олимпиаде в Сеуле желающих было очень много. Но выбрать из всех нужно было действительно сильнейших и лучших. Поэтому члены комитета решили провести несколько отборочных этапов, победители которых получали путевку на Олимпиаду. Но и этап, расстоянием в 42 километра 195 метров, нужно было пробежать, уложившись в 2 часа 12 минут.

Итак старт был дан и марафонцы устремились в сторону бельгийского городка.

Соперничество было острым. На "пятки" советскому спортсмену буквально наступали соперники. Интересно, что думал сам Равиль о своих конкурентах, пытавшихся опередить его? На этот раз, конечно, не в традиции русского изречения "Х-й вам". На финишную черту этого города он должен был попасть первым. Так и бежал он быстрыми шагами и, скорее всего, думал: "Х-й мне!"

И успел. Победил с результатом 2 часа 11 минут 30 секунд.

На следующий день спортивные советские газеты прославляли марафонца, но ни одна не упомянула название городка, который стал для Кашапова путевкой в Сеул.

А город-то счастливый...

1996 г.

КОЕ-ЧТО О СОРТИРАХ

Сортир, как известно, место сугубо интимное. Я рискну даже сказать, что именно в сортире человек становится самим собой. В сортире не надо строить из себя супермена, этого рубаху-парня, девицу-недотрогу или талантливого мыслителя. Здесь нет начальников, возлюбленных, милиционеров, прокуроров, друзей и недругов...

Мало того, в сортире можно излить душу. Это японцы делают, к примеру, чучело своего начальника, обвешивают его разными бумажками с требованиями, а потом сжигают. Русские поступают гораздо проще: закрылся в сортире и в любых выражениях можно высказать все, что думаешь о том или другом человеке. Будь то даже сам президент страны.

Да и стены русского сортира могут использоваться в качестве полотен для плакатов и живописи. Больше всего, конечно, представлены рисунки и картины сексуально-эротического жанра. Но упражняются в нем и неизвестные художники различных направлений - авангардисты и реалисты, романтисты и импрессионисты.

В сортире можно к стене позора припечатать имя нелюбимого начальника. В туалете бывшего Госплана СССР я обнаружил надпись: "Петрович мудак и гондон штопаный", Правда, я не знал, кто такой Петрович, но уж сотрудникам данного государственного учреждения этот человек наверняка был известен.

В мужском туалете центрального корпуса МГУ на двери искусно вырезана надпись "Ни х... себе, храм науки!" Оставалось только догадываться: то ли восхищался неизвестный автор размерами здания, то ли был чем-то обижен. Словом сортиры на Руси всегда были храмами ненормативной лексики.