– Проходи, Февралинушка, проходи... Соскучилась, поди, по папке? Вижу, вижу, скучала. Ну, ничего-ничего, теперь я не уеду: теперь я здесь буду жить!
Аллочка беспомощно оглянулась на Гутю. Та стояла, словно плакальщица в траурной процессии – склонив голову и прижимая к глазам платочек, только что не выла в голос. И Варька рядом с ней хлюпала носом – совсем, видать, с собой справиться не могла, психолог, называется.
– У нас тут несчастье... – горестно проговорила Варька. – Дед с бабушкой разводится.
– Совсем, что ли?! – вытаращилась Аллочка на отца.
– Совсем, дочура! – рубанул ладонью Влас Никанорыч. – Окончательно!
– Я говорю – совсем вы с ума посходили? – рявкнула дочь. – Куда вам расходиться? Что не поделили – корову? Так их у вас две! Гутя! Давай им еще одну корову купим.
Отец упер руки в бока и медленно, но жестко проговорил:
– Коров нам хватает... А с матерью вашей... Варька! Накрывай на стол. Не могу больше, сил нет терпеть! Наливай!
Только после третьей стопки, когда все Неверовы уже и не надеялись узнать всю правду, Влас Никанорыч заговорил.
– Запил я, – чувственно начал он и заранее смахнул слезу. – С мужиками сено скосили, и я немного выпил, с устатку... Недолго пил, понимаю ж – дома и крышу починить надо, тут еще проводка электрическая полетела... и погреб опять же надо почистить... Вы-то хрен когда приедете, ручки марать не желаете! Только деньги суете! А фига я с этими деньгами-то сделаю? Только пить на них и остается. Пил я себе, пил... а потом, через неделю, прихожу домой-то... прихожу... а мать ваша! С мужиком!
– Ка-а-ак?! – не поверила Аллочка. – Обалдеть! Прямо так и с мужиком? В постели?
– Ты чё мелешь-то, дура?! – треснул ее ложкой по лбу отец. – Чего на мать родную плетешь? Как это она в постели с мужиком? Нет! Он, как и полагается, возле лампочки торчит, проводку чинит, а она чегой-то все возле печки вьется.
– И что? – поторопила его Гутя. – Она возле печки, он на лампочке висит, и что?
Отец выпучил глаза:
– И ничего! Обиделся я. И прямо так и заявил: «Ежли, говорю, тебе чужой мужик милее, так и оставайся с ним, неверная!» И все. И уехал к вам. Бросил я ее. Ты, Гуть, вот чего: ты б мне сыскала бабенку, а? Чтоб городскую, а? Фом, может, у тебя какая знакомая на примете имеется?
Фома нервно вздрогнул и уставился на Варьку. Если бы у него и имелась по нелепой случайности какая-нибудь безнадзорная знакомая, он бы не признался даже под пытками.
– Ну? Что молчишь? – ткнула его в бок Варька. – Имеется? Помоги дедушке.
– Откуда? – честными глазами заморгал Фома. – Откуда у меня женщины? У меня ж только больные!
– Придется искать... – грустно выдохнул Влас Никанорыч и опрокинул еще рюмку. – Гутя! Слышь, чего батя говорит? Искать, говорю, вам придется... себе новую мамку!
– А я вот что думаю, – сверкнула глазами Аллочка. – Что нам легче нового папку найти. А что? Будет он жить в деревне, мы ему бычков на откорм купим, дело свое заведет, деньгами помогать станет... А если у того папки еще и квартира в городе случайно окажется, так я сразу же туда и пропишусь! Чтоб кому другому не досталась. Гутя, посмотри, у тебя там, кажется, Иван Иваныч на примете имеется, очень он пасекой интересуется...
– Эт-то какой такой Иван Иваныч, а-а?! – побледнел Влас Никанорыч и стал медленно подниматься со стула. – Эт-то кого вы себе там отыскали еще? Какого такого папку, я интересуюсь знать! Бычков они ему купят! А мне?! Где мои бычки?!
– Пап, а какие ж тебе бычки, если ты, как маятник – из деревни в город, из города в деревню? – не сдавалась Аллочка. – Сколько можно матери нервы трепать?
– Я ей ничего не трепаю! Не... треплю. Я!.. Я, может, ей того... отдохнуть от себя дал? Чтоб она успокоилась, не психовала, а то ить она ж меня после того запою прямо чугунком по темечку-то, прям чугунком! Во, глянь! Фома, ты ж врач! Глянь, говорю... вот тут, аккурат на темечке, закрытая рана... Видишь?
На темени отца и в самом деле проглядывался кровоподтек.
– А об спину мою все коромысло разломала! Щас покажу... Это я ниже поясницы удары-то принял... Девки! Ну, чего выпялились? При вас, штоль, штаны-то скидать? Фома! Иди, тебе покажу, ты как врач пронаблюдаешь...
– Да ладно, – отмахнулся Фома. – Я вам верю.
– Ну вот! И как же я останусь? – не успокаивался батюшка. – Это она меня днем так-то изувечила, а что ночью придумает? Она ж ночью меня точно, как барана, – на кол, да в печку! А к утру – пожалте: барашек на вертеле!
Отец так разобиделся, что даже остатками водки ни с кем не стал делиться, допил прямо из горлышка, так, обиженный, и отправился спать. Утром папаша не знал, куда девать глаза.
– Девчонки, вы, это... матери хоть письмишко-то черканите, – попросил он, собирая вещички.
– Пап, ну какое письмишко, если мы ей звоним через день, – удивилась Гутя.
– Черканите, – настаивал папаша. – Чай, рука не отсохнет. А я, как приеду, сразу ей в зубы – письмо! И она тут же сообразит, что я не где-то по девкам шлялся, а навещал родных деток. Да напишите вы письмо, едрена корень!
Дочери не только написали письмо на двух листах, но и набрали полную сумку гостинцев; попросту сгребли все, что лежало в холодильнике.
– Ну и славно... – успокоился батюшка, потом на секунду приник к Фоме и скороговоркой протараторил: – Фомка, а ты там приглядывай, может, попадется какая молоденькая инвалидка, чтоб только с квартирой и с лица хорошенькая. И сразу же звони!
Пока Фома растерянно хлопал глазами, Аллочка уже совала папеньке пакеты в руки, а Варька придвинулась к супругу вплотную – родной дедушка ей доверия не внушал.
Влас Никанорыч спешно простился и быстро сбежал по лестнице.
– Гутя! Посмотри, который час? – взволновалась Аллочка. – Нам сегодня у Назаровых во сколько надо быть? Мы не опоздали уже?
Гутя даже на часы не стала смотреть:
– Нам к пяти, успеем.
– Ага, успеем! К пяти, а у меня еще кудри не завиты, маска не наложена! – металась по комнате Аллочка. – Куда опять задевали мои бигуди? Фома! Ты не видел?
Фома только дернул бровью, а потом тихо прошептал на ухо жене:
– Варь, у меня внешность изменилась, что ли? Один просит, чтобы я его к девкам сводил, другая вообще – решила, что я трансвестит...
– А это потому, что ты мало времени уделяешь супруге! – тут же нашлась Варька и кинулась на защиту мужа. – Аллочка! Между прочим, ты свои бигуди зачем-то засунула в холодильник, наверное, опять их от мамы прятала, сама вытаскивай свои крабовые палочки.
Аллочка, обиженно сопя, вытащила бигуди (они отчего-то и впрямь нашлись в холодильнике) и принялась готовиться к вечеру. Назаровы всегда гуляют на широкую ногу, и сегодня обязательно будет Степан – шофер Кирилла Андреевича, а значит, и выглядеть надо на все сто.