Читать интересную книгу Сказки старого Арбата - Алексей Арбузов

БАЛЯСНИКОВ. Что поделаешь - говорите.

ВИКТОША (встает). Панегирик в честь Балясникова, Федора Кузьмича. (Поднимает рюмочку.) Какое счастье, что Наташа Кретова вышла замуж за большого друга своего жениха. Какая радость, что она уехала с ним в Теберду. Не случись этого… страшно подумать! Дорогой Федор Кузьмич, вы свели меня с ума, выношу вам за это благодарность. Старушкой, сидя у какого-нибудь атомного камелька, я буду со слезами на глазах рассказывать о вас своим внукам. Примите же уверения в моем огромном к вам почтении. (Опустошает рюмочку.)

БАЛЯСНИКОВ. Премного вам благодарен. (Берет гитару, наигрывает цыганочку.)

ВИКТОША (встает, принимает исходное танцевальное положение). Вы разрешите?

БАЛЯСНИКОВ. Валяйте!

Виктоша весело, с превеликим азартом танцует цыганочку. Балясников с восторгом следит за ней и, доиграв, подбрасывает гитару в воздух.

Неслыханно!

ВИКТОША. Вот она я! (Валится в кресло.)

Очень долго они сидят совершенно молча.

Как бы ваш Шурик Давыдович не проснулся.

БАЛЯСНИКОВ (негромко). Без двадцати час… Он не дремлет. В карты кого-нибудь обыгрывает.

ВИКТОША. Люблю я плясать.

БАЛЯСНИКОВ. Вам бы в актрисы уйти.

ВИКТОША. Там и без меня масса всевозможных дам сосредоточилось. А вот кто моих милых женщин прелестно оденет? Гляжу по сторонам и понимаю - только на меня надежда!

БАЛЯСНИКОВ. Вы молодчага. В нашей работе надо верить, что все от тебя зависит…

ВИКТОША. Зазнайством это не попахивает?

БАЛЯСНИКОВ. А что поделаешь? Надо. Назвался груздем, так не делай вид, что ты опенок. Вот я знаю твердо - лучше кукол, чем у Балясникова, нет.

ВИКТОША. И расчудесно!… (Взяла бутылку, весело посмотрела на Балясниковаа.) Допьем?… Что на донышке-то оставлять…

БАЛЯСНИКОВ. Ого!… (Погрозил ей пальцем.) Вы меня спаиваете.

ВИКТОША. Не бойтесь. Ничего с вами не случится. (Встает.) А теперь за моего сына!… Не все же за вашего.

БАЛЯСНИКОВ. Боги… У вас и сын есть?

ВИКТОША. Пока нету. Но ведь будет. (Поднимает рюмочку.) Я желаю ему всяческих удач, моему миленькому… И пусть он хоть немного будет похож на вас. Пусть! Вот за это.

Они пьют молча.

БАЛЯСНИКОВ (не сразу). Вам бы следовало надрать уши.

ВИКТОША (тихо). Какая глупость… Зачем это? Не надо мне надирать уши - мне ведь так хорошо сейчас. (Почти шепотом.) Нет, вы скажите, почему мне так хорошо? А я знаю. Потому что я сижу в этой удивительной комнате и все эти веселые звери, и этот поросенок-оптимист, и эта наглая, бесшабашная собака - они все тут сидят со мной вместе и слушают внимательно, как мы хорошо с вами беседуем… Как мы совершенно замечательно беседуем с вами. Ведь правда? А теперь расскажите мне что-нибудь самое чудесное.

БАЛЯСНИКОВ. Я лучше прочту.

ВИКТОША. Что?

БАЛЯСНИКОВ. Стихи. Тютчева. Это мне заклинание. Нет - молитва. Я твержу его по ночам. (Читает, весело торжествуя.)

Когда дряхлеющие силы

Нам начинают изменять,

И мы должны, как старожилы,

Пришельцам новым место дать, -

Спаси тогда нас, добрый гений,

От малодушных укоризн,

От клеветы, от озлоблений

На изменяющую жизнь;

От чувства затаенной злости

На обновляющийся мир,

Где новые садятся гости

За уготованный им пир;

От желчи горького сознанья,

Что нас поток уж не несет

И что другие есть призванья,

Другие вызваны вперед;

Ото всего, что тем задорней,

Чем глубже крылось с давних пор, -

И старческой любви позорней

Сварливый старческий задор.

ВИКТОША (тихонько). Как прекрасно… Как хорошо… Как весело.

БАЛЯСНИКОВ (подходит к ней, нежно прижимает к себе и целует в лоб). Мне пора. Спокойной ночи. (Быстро выбегает из комнаты.)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Ранний вечер следующего дня.

Христофор Блохин, надев пестрый клеенчатый передник, хозяйничает в комнате, а в дверях стоит только что вошедший с улицы веселый, озабоченный Федя Балясников.

БАЛЯСНИКОВ. Ну, как дела?

ХРИСТОФОР. Мне кажется, что мы вполне можем рассчитывать на удачу.

БАЛЯСНИКОВ. Смотри не ударь в грязь лицом, Блохин, я сообщил Виктоше, что ты величайший пельменный мастер.

ХРИСТОФОР. Прошу тебя, не рассуждай так громко, Феденька… Она все еще спит.

БАЛЯСНИКОВ. Прекрасно. Ей необходимо восстановить силы. Ты ведь знаешь, какой интенсивный образ жизни она здесь ведет. (Восторгаясь.) С утра до вечера она носится по домам моделей. Посещает показы мод, швейные фабрики, встречается с модельерами, бывает на выставках… Сегодня, например, мы целый день провели в Третьяковке. Величайшие творения мы рассматривали молча, но неучей и эпигонов я не пощадил - охрип, черт побери! К тому же ей досталось от меня и вчера - до поздней ночи мы бродили по Москве, и я показывал ей места, где был счастлив когда-то.

ХРИСТОФОР. Значит, и ей ты демонстрировал магазин изотопов?

БАЛЯСНИКОВ. В конце концов, почему обязательно изотопы… Я был счастлив в разных концах города. (Весело вздохнув.) И имей в виду, я чувствую величайший прилив сил! Мне кажется, что именно сейчас я способен на великое. Меня просто распирает от жажды дела.

ХРИСТОФОР. Это, несомненно, прекрасно, Феденька, но хотелось бы все же узнать, почему тебя распирает?

БАЛЯСНИКОВ. Почему? (Подумав.) Есть вещи, Блохин, вдаваться в которые опасно. (Внутренне ликуя.) Но, так или иначе, мы завтра же засядем за дело… Куклы для "Прекрасной Елены"!

ХРИСТОФОР. А юный Лепешкин? Ведь куклы заказаны ему.

БАЛЯСНИКОВ (ребячливо и хитро). И пусть! Разве не радость работать для самих себя?

ХРИСТОФОР. А вот это твое заявление не найдет никакой поддержки у нашей мыслящей общественности. Уж не хочешь ли ты забраться, избави тебя бог, в башню из слоновой кости? Ох, не сносить тебе головы, Федор.

БАЛЯСНИКОВ. Блохин, замолчи! Я давно не был в таком творческом состоянии, как сию минуту. Прекрасная Елена… Три богини! Передать в кукле всю прелесть женщины, все ее совершенство… До сих пор это удавалось только японцам - теперь пришел наш с тобой черед, Блохин!… (Надевает шляпу и бежит к двери.) Я скоро вернусь… А ты весь отдайся пельменям… (Убегает.)

ХРИСТОФОР. Все-таки ну никак не хочет утихать этот человек. Клокочет - и все тут. С ним рядом находиться все равно что в одной кастрюле с перцем и лучком кипеть. Очень жарко и как-то безвыходно. Хотя в то же время повышаешь свой собственный тонус - тоже кипишь за компанию.

Звонок.

Это еще кому бы?

Уходит и тотчас возвращается с Кузьмой, несколько перепуганный и смущенный.

КУЗЬМА (разглядывая его). Так… Интересная картинка.

ХРИСТОФОР (объясняя свой фартук). Хозяйствую, Кузнечик.

КУЗЬМА. А неделю назад на Волгу собирались…

ХРИСТОФОР. Передумали. Решили здесь сосредоточиться. На берегу.

КУЗЬМА (значительно). Он дома?

ХРИСТОФОР (после раздумья). Спит.

КУЗЬМА. С чего бы это? (Направляется в соседнюю комнату.)

ХРИСТОФОР (хватает его). Кузя, не ходи, умоляю… Утомился он и проснется не скоро… Впоследствии загляни. Или давай завтра встретимся - семь вечера под часами у телеграфа. А сейчас мне на кухню надо.

КУЗЬМА. Зачем?

ХРИСТОФОР (будучи находчивым). Пельмени готовить должен.

КУЗЬМА. Совсем вы тут сдурели. (Делает движение к соседней комнате.)

ХРИСТОФОР. Кузя, остановись!

КУЗЬМА. Э… Постой… (Пронзительно взглянув на Христофора.) А он один там?

ХРИСТОФОР. Он?… Он-то один…

КУЗЬМА. Глядишь ты на меня как-то… подозрительно. Признавайся - почему на Волгу не уехали?

ХРИСТОФОР (с оглядкой). Работать решили. Японцев превзойти должны.

КУЗЬМА. Каких еще японцев?

ХРИСТОФОР. Неужели не понял? Куклы для "Прекрасной Елены" делать будем.

КУЗЬМА. То есть как?

ХРИСТОФОР. Правильно - встал он на нашем пути, проклятый Лепешкин. Ну и пусть. А мы все равно работать станем.

КУЗЬМА (не сразу). Наврал я отцу про Лепешкина… Не его вовсе в театр пригласили.

ХРИСТОФОР. А кого же?

КУЗЬМА. Меня.

ХРИСТОФОР. Ох! (Хватается за сердце.) Вот это бомба! (Глядит на него.) Иди-ка

сюда, милый мой, дай я тебя расцелую. Вот это успех! (Обнимает его и целует.) А теперь ищи всюду нашего великого маэстро и немедленно отказывайся от работы.

КУЗЬМА. Отказываться?

ХРИСТОФОР. Молод ты у нас. Кузнечик, и все у тебя впереди, а у отца… Может, это его последнее слово… Лебединая песня…

КУЗЬМА (помолчав). Я к тебе, Христофор, и пришел за этим. Ты с малолетства меня знаешь - сколько раз с отцом разнимал. Я ведь, как себя помню, все враждую с ним… Помнишь, пять лет мне исполнилось, мы за столом чай пили, а отец всех высмеивал… А я ем вафлю и думаю, что же он, дурак эдакий, над всеми потешается? Подошел и укусил что было силы… Только ты меня тогда и спас, помнишь, как он разъярился?

ХРИСТОФОР. Еще бы не разъяриться - подошел кроха, ангелочек эдакий, и вонзился зубами в мизинец.

КУЗЬМА. Не мог я тогда сдержаться… И сейчас ничего ему простить не могу! Особенно когда с женщинами его встречаю - прямо все вспыхивает во мне…