3. Высшее достоинство солдата – воинская доблесть. Она требует стойкости и решимости. Трусость позорна, сомнения недостойны солдата.
4. Повиновение – фундамент вермахта, уверенность – фундамент повиновения».
Индивидуум – ничто, государство – все. Таковым было кредо национал-социализма и немецких вооруженных сил. Если повиновение – «фундамент вермахта», тогда дисциплина – средство построения этого фундамента. Офицерский корпус обеспечил укоренение в рядовом составе вермахта дисциплины, которую рьяно культивировал в собственном кругу. Даже когда неизбежность поражения стала очевидной, особое внимание уделялось военной форме и выправке. Например, во Франции в 1944 году полковник Гельниц издал приказ, который частично мы приведем здесь:
«Снова и снова я встречаю в департаменте Эр велосипедистов, которые, отдавая честь, не распрямляют ноги. Это противоречит уставу, если только велосипедист не движется вверх по склону».
А генерал-майор Конради, проезжая по Кривому Рогу, советскому городу, заставлял всех солдат, не отдавших ему честь или не по форме одетых, бежать за его автомобилем. Говорили, что за генеральской машиной всегда бежало от тридцати до сорока солдат. Через два-три километра Конради останавливался, записывал имена нарушителей дисциплины и отправлял всех под арест.
Подобные примеры можно приводить до бесконечности. Для сравнения посмотрим, к чему привели бы аналогичные действия в демократической армии. В Англии пресса и общественность подняли невероятный шум, когда обнаружилось, что один из офицеров отдает команды своим солдатам криками, уместными для обращения с лошадьми. Пощечина американского генерала Паттона рядовому чуть не вынудила генерала Эйзенхауэра отправить своего самого талантливого командующего в отставку.
Разумеется, разница состоит в том, что англичане и американцы, готовые, если потребуется, отдать жизни за свои идеалы, совершенно не готовы к унижению своего человеческого достоинства. Фашистская Германия создала идеальные условия для армии, основанной на дисциплине, ибо абсолютно исключалась опасность вмешательства возмущенного гражданского общества в армейскую систему. Национал-социализм требовал такого же неукоснительного повиновения, что и вермахт. Как только немецкий солдат привыкал инстинктивно повиноваться, уже не имело значения, кто именно отдавал приказы. Немецкий Генеральный штаб, как Франкенштейн, создал монстра дисциплины, который впоследствии помог уничтожить своего создателя. Генералам не оставалось ничего другого, кроме выполнения приказов фюрера, а солдаты, которых они создали по своему образу и подобию, были беспомощны, как и они. Не опасаясь сопротивления ни со стороны солдат, ни со стороны генералов немецких армий, австрийский ефрейтор мог исступленно играть в войну, абсолютно уверенный в том, что любые его приказы будут выполнены.
Глава 4
НЕВЕДЕНИЕ
Покушение на Гитлера 20 июля 1944 года показало, что даже прусская дисциплина не в состоянии подавить инакомыслие. Хотя активных участников заговора было относительно немного, Гитлеру явно не удалось добиться абсолютного повиновения от всего своего окружения. Удивительно не то, что мятеж имел место, а то, что немногие приняли в нем участие. Вряд ли какое-то другое современное правительство могло совершить так много ошибок и навлечь на себя лишь неудачную попытку убить вождя с помощью бомбы.
Если допустить, что любая, самая жесткая дисциплина в принципе нарушаема, тогда почему так мало генералов участвовало в заговоре 20 июля? Если, как генералы теперь уверяют, они близко к сердцу принимали судьбу своей страны, почему же они не выступили против Гитлера, когда стало ясно, что он ведет Германию к катастрофе? Замышляя убить Гитлера всего за несколько месяцев до неминуемого поражения, они явно запоздали. Если от мятежа немецкого офицера удерживали дисциплина и верность присяге, то неведение скрепляло этот союз так прочно, что разрушить его было почти невозможно. Редко в истории современных войн складывалась ситуация, когда командующие настолько не владели бы информацией о вражеских и собственных войсках, как генералы вермахта во Второй мировой войне. Именно неведение мы считаем одной из главных причин поражения Германии, ибо оно играло огромную роль в поддержании дисциплины, которая позволяла Адольфу Гитлеру удерживать власть.
Любой командующий должен знать как можно больше о своих войсках и войсках противника. Это важнейший закон военной науки. В вермахте преднамеренно проводилась политика предоставления командующему как можно меньше информации о немецких войсках, а добытые сведения о противнике редко бывали надежными и точными. Интересно рассмотреть обстоятельства, которые привели к такому положению дел.
Всего через несколько месяцев после начала войны произошло событие, повлекшее за собой серьезнейшие последствия для немецких командующих. Ночью 9 января 1940 года немецкий самолет, заблудившись в густом тумане, приземлился в Мешлен-сюр-Мез в Бельгии. Самолет направлялся в Кельн из штаба 4-й армии в Мюнстере. Один из его пассажиров – майор люфтваффе Рейнберг вез детальные планы вторжения в Нидерланды. В этих документах раскрывалась роль немецких военно-воздушных сил и парашютистов в запланированном нападении. Когда самолет приземлился, Рейнберг, забежав за изгородь, попытался сжечь документы, но бельгийский солдат успел их выхватить. Впоследствии на допросе в бельгийском штабе Рейнберг снова попытался уничтожить документы, схватив их со стола начальника штаба и бросив в печку. Однако нашелся еще один проворный бельгиец. Он сунул руку в раскаленную печь и достал почти не поврежденные бумаги. Из обгоревших документов удалось воссоздать довольно полную картину немецкого вторжения в Нидерланды.
После этого случая пришлось произвести крупномасштабные изменения планов вторжения. Однако гораздо более важным последствием стал приказ из Берлина, в котором предписывалось ни при каких обстоятельствах не информировать командующих о планах операций, не касающихся их непосредственно.
Во время войны этот приказ становился более детальным. Командир дивизии знал лишь то, что касалось его дивизии. О том, что намечается на флангах его дивизии, его информировали лишь в том случае, если предстояли совместные действия. Это ограничение сохранялось по всей вертикали: от дивизии до корпуса, от армии до группы армий и даже до главнокомандующих разными фронтами. Поэтому фельдмаршал Кессельринг в Италии ничего не знал о резервах фельдмаршала фон Рундштедта во Франции, событиях в СССР или численности войск, оставшихся в Германии.
Офицеры не только не знали, что происходит в других секторах, но и не пытались узнать. Ужасающее отсутствие информации у старших офицеров о том, что не касалось их лично, иногда кажется просто невероятным. Никто не был осведомлен о том, что делают остальные; приказы выполнялись при минимуме тактической информации, необходимой для непосредственного задания. В Нормандии целые дивизии быстро продвигались вперед, не зная, что слева от них фронт прорван и им грозит окружение. Самолеты люфтваффе вылетали на задания, не известив войска, над которыми пролетали, и сухопутные части тратили время и боеприпасы, пытаясь сбить собственные самолеты. Офицеры были ошеломлены, обнаружив, что хваленый «Атлантический вал» построен из «туалетной бумаги», а в Париже нет резервов. Генерал-полковник Штудент, командующий группой армий «X», находившейся на фланге арденнского наступления, узнал о наступлении всего лишь за восемь дней до его начала, а командиры дивизий услышали о нем из передачи по немецкому радио.
Сравните эти методы с методами союзников: фельдмаршал Монтгомери поставил в известность о своих намерениях всех подчиненных за двадцать четыре часа до битвы при Эль-Аламейне. Или попытайтесь представить следующую ситуацию: генералу Брэдли, командующему 12-й группой армий во Франции, сообщили бы о том, что Монтгомери собирается выбросить парашютные десанты в Неймегене и Арнеме, лишь за несколько дней до операции! Непрерывный скоростной поток информации о текущих и планируемых операциях, которой обменивались командующие, был кровеносной системой союзнических войск в Северо-Западной Европе. Даже офицеры относительно невысокого ранга всегда были в курсе стратегического положения в основных чертах. Тем сложнее нам понять ограничение информации о собственных войсках в немецких армиях.
Из этой ситуации следовали два результата. Первый: несмотря на самый высокий ранг, ни один фронтовой офицер не мог получить доступ к Гитлеру и высказать свое мнение о неосуществимости запланированной операции из-за недостатка резервов. Никто, кроме маленькой группы приближенных к Гитлеру советников, не видел истинной общей картины, и ни один офицер не мог представить убедительные доводы против будущей операции, поскольку не имел необходимых фактов или статистических сведений в поддержку своей точки зрения.