последняя ниточка, связующая с любимым. Вспомнилось, как целых два месяца — ноябрь и декабрь — от Яши не было вестей. Помрачнел тогда Тихон Маркяныч, у свекрови участились сердечные приступы, а Степан Тихонович день-деньской пропадал в полеводческой бригаде, искал забвения в работе. Лидия держалась, как могла, отгоняла дурные мысли. А по ночам, закусив губы, мочила подушку слезами. Дни делились на две половинки: до приезда почтальона и после. Задолго до начала вечерней дойки она уходила на ферму, не говоря домашним, что час-другой простаивает у околицы, поджидает Алёшку Кривянова, везущего почту. Его пегую кобылёнку она углядывала издали с замиранием сердца. И всё казалось, что подросток-калека намеренно придерживает свою лошадь, чтобы оттянуть вручение ей казённого конвертика. Не сдерживаясь, она кричала навстречу:
— Нам есть что-нибудь?
— Районная газетка, — сочувственно отзывался паренёк.
— Завези домой, а то выпачкаю, — роняла Лидия и сворачивала к тропе, ведущей на колхозный баз.
Тот памятный день выдался вьюжным. Вынырнув из снежной коловерти, выбеленная Алёшкина коняга появилась внезапно близко. И тулуп его весь был закидан мельчайшей мучицей. Лидия не торопилась спрашивать до полусмерти закоченевшего почтальона. Просто стояла и смотрела. Подросток придержал лошадку и сиплым от мороза голоском кукарекнул:
— Есть! Письмо вам!..
Лидия выхватила его негнущимися пальцами. И — как в пропасть — опустила глаза. Почерк был Яшин. Чтобы убедиться, она поднесла треугольник к глазам, вдохнула сладкий душок отсыревшей бумаги и — разревелась…
И вот — теперь война докатилась до хутора!
После прохлады подземелья благостным казалось вечернее тепло, его ласковость. Беспечно стрекотали в прибрежных бурьянах кузнечики. Солнце, наполовину заслонённое макушкой дальнего бугра, крыло оранжевыми лучами верхи деревьев. А всё, что виднелось в тенистой речной долине: красноталы, камыши, плёсы, крайний ряд куреней, — обрело знакомую чёткость. До слуха Лидии донеслись невнятные тревожные голоса баб. Она замерла, но так и не смогла разобрать слов. От этой неопределённости на душе стало ещё тяжелей. Обыденный хуторской мир воспринимался уже иначе, нежели сегодня утром. Он надломился. И никак, и ничем нельзя было остановить той страшной перемены в жизни, которую нёс фронт…
2
В сумерки вернулась Лидия во двор с огорода, до устали натрудив плечи полными вёдрами (поливная делянка была изрядной). Однако ещё не успела выложить собранные помидоры, как вдоль улицы — заполошный перестук копыт. Напротив шагановских ворот Иван Наумцев осадил коня и возмущённо крикнул:
— Лидка! Кума! Хвитинов твоей матери… Почему не на ферме?
Вопрос нового председателя колхоза застал врасплох. Лидия подошла к забору, вспыхнула:
— Чего глотку дерёшь? А то сам не знаешь…
— Завернули коров обратно! Перекажи бабам, хватайте подойники и бегом на колхозный баз… Дед Кострюк фляги подвезёт. Его не дожидайтесь. Начинайте доить. Да не кублитесь!
Заслышав разговор, из летницы выглянула Полина Васильевна, не скрывая тревоги, спросила:
— А про нашего Тихоновича ничего не слышно? Молодняк не пригнали?
— Нет!
— А про немцев что известно? Иде они?
— Тётя Полина, аль ты глухая? Под боком же гремит! — С досады всадник стеганул дончака и срыву пустил в намёт…
Через полчаса, оповещённые Лидией, доярки двигались к ферме. Первой шла по дорожке, пересекающей бывший майдан, Матрёна Торбина, опустив голову, — точно выискивала что-то под ногами. За ней легко шагала гибкая, как лозина, Анька Кострюкова. Чуть на отрыве следовали Лидия и Таисия Дагаева, соседка. Потеряв терпение, она насмешливо спросила:
— Аль ты клад шукаешь, тётка Матрёна? Еле плетёшься!
— Ага, клад… — буркнула толстуха. — Чеши первой, раз такая шустрая! Тута бонбы на каждом шагу таятся! Вон, у Черешенковых упала одна на базу. Лежит и не взрывается, холера…
Вскоре близ церковной ограды зачернела чаша воронки. Тётка Матрёна, перекрестившись, вновь подхватила:
— Энта ж надо! По церкви шпульнули! Хочь она зараз и приспособленная под склад, а всё одно… Я, бабочки, коды в погреб бегла, оглянулася. Летели гадские гостинцы, как семечки от веялки. А раз взорвалось их не дюже много, то остатние тута и приховалися.
— Да-а, хорошенький гостинчик Черешенковым подкинули, — с недоброй усмешкой сказала Анька. — И есть дом, и — нету.
— Насмерть никого не сгубило? — обеспокоилась Лидия, заметив, что в западной стороне, скрадывая звёзды, завис долгий красноватый сполох.
— Бог спас, — с ударением на первом слове ответила тётка Матрёна. — А вреда — ужасть сколько! У деда Демьяненко сарай разбило. У Мандрыкиных бонба сзади куреня гахнула. По стенке трещина пошла… А у бабки Мигушихи козу оглушило. Пацан Аниськи Кучеровой хотел было прирезать. Только ножик занёс, а коза кы-ык подскочит! И убегла…
— У нас в двух окнах стёкла выбило, — пожаловалась Таисия, овдовевшая месяц назад и до сих пор не утратившая в голосе горестной интонации. — Как теперь жизнь сложится?
— Как придётся, — отозвалась Анька. — Был бы хомут… Кто как, а я немцев не очень страшусь. Мы с Митькой в колонке немецком кабанчиков брали. Люди как люди. Коммуной отдельной жили. Угрюмые, но по характеру прямые. А обмишулить их всё равно можно!
— Сравнила, — резко бросила тётка Матрёна. — Те как шёлковые были, потому как мирные. А энти — солдаты! От жён оторванные. У них одно на уме. Дело жеребячье…
— И поделом нашим служивым! Допустили немчуру — расхлёбывайте! Так что, девки, готовьтесь…
— Замолчи! Что ты мелешь? — осекла Лидия. — Может, твой Дмитрий раненый где-то лежит, а ты такое?!
Анька пристыженно промолчала.
От майдана проулок вильнул к выгону. Выше, на взгорье, темнели глинобитные стены коровника, изгородь база. Оттуда доносился надсадный коровий рёв.
Подвода, которую Лидия приняла издали за телегу молоковоза, оказалась чужой тачанкой. Вдоль неё ходил незнакомый бритоголовый военный. На куче камыша, завезённого для починки крыши, маячили огоньками папирос двое солдат. Анисья Кучерова, пришедшая первой, и скотник Василь Веретельников жались у дверей. На своём привычном месте, у стены, уже стояли приготовленные молочные фляги с откинутыми крышками.
— Добрый вечерок! — поздоровалась Анька, намеренно близко пройдя мимо офицера. — Никак нас прибыли охранять?
Никто не отозвался. Что-то недоброе почуяла Лидия в этой общей оцепенелости.
— Насилу вас дождалась, — злым полушёпотом упрекнула Анисья. — Начальник из райцентра дал отмену. Опять коровок погонят.
— Как это? Они же не доенные. Ты толком объясни, — растерялась Лидия.
Офицер повернул длинную шею, прислушиваясь, и неожиданно грубым голосом спросил:
— Что непонятно? Расходитесь