Читать интересную книгу Кино: перезагрузка богословием - Андрей Кураев

Сама постановка этого вопроса мгновенно возвращает фильм «Матрица» в поле христианской культуры. Для любого человека, воспитанного в европейской, христианской культуре, естественно останавливать поток религиозной мысли и проповеди встречным вопросом: а как совместить свободу человека и существование Бога? Если есть Бог, как можем быть мы? Если есть Его всемогущество, что значит наша свобода?

Уже в начале пятого столетия христианской истории римский философ и поэт Боэций так обострённо изложил эту проблему: «Какое божество меж истин двух войну зажгло?». Под двумя истинами понимаются два догмата христианской веры. Первый догмат: вера в Бога как Вседержителя («без воли Отца вашего и волос с головы вашей не упадёт»). Второй догмат — догмат нашей свободы и ответственности. Как это совместить? Если даже волос не падает без воли Бога, то где наша свобода?

Нельзя сказать, что мы на 90 процентов зависим от Бога, а на 10 — от нас самих. Нет. И то и другое верно на 100 процентов. На 100 процентов всё зависит от Бога и на 100 процентов мы ответственны за свою жизнь и за свою смерть. Как это совместить? В рамках нашего Евклидова ума (термин Достоевского) мы этого не можем. Для этого надо выйти из «матрицы» нашего мира, посмотреть со стороны, и только тогда мы наконец поймем, как же был устроен дом, в котором мы жили.

Христианская культура и по сю пору умеет совмещать эти два тезиса. Вячеслав Бутусов в одной песне поет о Божием Промысле («С неба падает снег — значит, Небу так надо»), а в другой говорит о нашей полной свободе («Твоя голова всегда в ответе за то, куда сядет твой зад»).

На уровне теории христианская философия за все эти века ответа так и не дала. Но на уровне практики есть великий ответ Фомы Аквинского: «Мы должны молиться так, как если бы всё зависело только от Бога, а работать мы должны так, как если бы всё зависело только от нас». В первой «Матрице» эта формула звучит так: «Что вам нужно, кроме чуда? — Оружие. Много оружия». На чудо надейся, а сам не плошай…

Надо заметить, что эта логика работает и в современной науке: объясняющую модель ученый должен выбрать в зависимости от того, какую именно задачу он решает сейчас. И модели эти могут быть взаимоисключающими, как скажем, в теории корпускулярно-волнового дуализма.

Буддизм же не объясняет, как человек может остановить поток кармы, если законы кармы правят всем.[11] Философия индуизма не ставит вопрос о том, как человек может быть свободен, если все в мире есть Божество. Если человек есть частица Божества, то как частица может быть свободна от того Целого, частью коего она является?

Но «Матрица» ставит этот вопрос. Во второй серии все персонажи убеждают Нео в том, что он — не свободен, что от него, по большому счёту, ничего не зависит. Выбор сделан. Жребий брошен. Программа запущена. Нео же настаивает на своей свободе. Само наличие этой дискуссии уже выдает приписку «Матрицы» к порту христианской культуры.

Ответ же, который предлагает третья «Матрица», звучит, как мне кажется, так: бунт Нео свободен с точки зрения самого Нео; бунт Нео непредсказуем для самой Матрицы (сравни суждение Толкиена в «Сильмариллионе»: «В каждую эпоху появляются вещи новые и непредвиденные, так как они не исходят из прошлого»); бунт Нео не является новостью для создателей Матрицы (Пифии и Архитектора).

Вполне христианская схема: человек субъективно переживает свою свободу; его свобода не может быть рассчитана и уловлена в системе мирового детерминизма; и все же свободный поступок человека предузнан Творцом.

В третьей серии число христианских мотивов умножается. Постоянно звучит тема веры и тема чуда. Когда боевые машины Матрицы уже прорвали оборону Синона, остается лишь верить в чудо. А вера — это специфически христианская установка сознания. Маги и колдуны всех народов не верят, а «знают». Буддист также свои принципы не станет выражать через слово «вера». Даже в Ветхом Завете слово вера употребляется редко: оно, например, просто отсутствует в Торе — Пятикнижии Моисеовом (первые пять книг Ветхого Завета). И в христианском богословии и в «Матрице» звучит тема слишком навязчивой очевидности, через которую в поступке веры надо переступить.

Вера — это отражение реальности (отражение в том смысле, в каком отражают натиск врага). Тот, кто верит в победу Нео, — не сложит оружие и одержит верх. Мудрый епископ в романе Клиффорда Саймака говорит, что «Вера — весьма разумное основание для поступка».[12]

И, наконец, в финале третьей «Матрицы» находятся две очевидные цитаты из Евангелия. Одна из них — зрительная, другая — текстовая. Зрительная, образная цитата — это распятие. Нео в буквальном смысле распинается, раскидывает руки перед Матрицей… Нео готов к смерти (во второй серии Пифия говорит ему, что он еще не может умереть по той причине, что еще не готов к этому). Он отказывается от сопротивления перед ней. Распятие — вполне определенный жест. Если искать его антоним в языке именно жестов, то таким антонимом окажется боксерская стойка. Распятие — это раскинутые руки, это открытость и беззащитность. Боксерская стойка — это предельная закрытость и враждебность к тому, кто стоит напротив. То, что распятие понималось именно так, можно подтвердить двумя текстами. Один — древний святоотеческий, другой — современный поэтический. «Он раскинул руки Свои на кресте, чтобы обнять всю вселенную» (св. Кирилл Иерусалимский. Огласитиельные беседы 13,28); «Слишком многим руки для объятий Ты раскинешь по краям креста» (Борис Пастернак).

Нео раскидывает руки перед Матрицей. Теперь он готов к бою со Смитом. Именно в эту минуту его предельной неподвижности и физической несвободы, беззащитности и происходит его решающий поединок с агентом Смитом. Это значит, что бой Нео происходит не в физическом мире, не в том, где исход драки решает нож или танк. По слову апостола Павла — «Наша брань не против плоти и крови, а против духов злобы».

Чтобы понять исход этого финального поединка, надо из конца третьей серии вернуться к завершению первой серии. А еще лучше поставить вопрос так: кто из центральных персонажей первой серии исчезает и более не появляется ни во второй, ни в третьей сериях? Правильный ответ — «агент Смит». Нет, некто по имени Смит в них действует. Но именно «агент Смит» исчезает. Агент Смит — это программа (не человек), созданная для защиты Матрицы. Все, что он встречает на своем пути, он превращает в свою копию, в информационный клон. Для этого ему нужно установить физический контакт с объектом трансформации, выйти на «коннект». Зрительно это выражается в погружении его руки в грудь встретившегося ему человека или программы. Итак, в конце первой серии Нео проигрывает поединок агенту Смиту. Нео лежит в беспомощном состоянии, агент Смит погружает в него свою руку и начинается мутация Нео в нового Смита. Однако Нео оказывается Избранным. Он находит в себе силы прервать интервенцию, возвращается в свое состояние, сбрасывает вирус Смита и сам погружается в своего врага (своего рода компьютерное «сошествие во ад»). В итоге Смит заражается вирусом Нео. А вирус Нео — это жажда свободы. Так Нео даровал Смиту свободу от Матрицы, сам того не зная и не желая.

Агент Смит, зараженный свободолюбием Нео, перестает быть послушным агентом Матрицы. Теперь — и он бунтарь.

Начиная со второй серии у Матрицы два врага — Нео и Смит. Но это две разные свободы. Два разных бунта. Бунт Нео — не ради себя, а ради людей. Нео вырывает свою свободу у Матрицы для того, чтобы подарить ее другим — Тринити, человечеству, Сиону… Бунт Смита — только ради себя. Свобода Смита не знает ничего и никого выше себя. И поэтому он не способен к росту и преображению. Он способен лишь к расширению и бесконечному тиражированию себя же самого. Армия смитов все перепрограммирует в себя. В случае его победы мир станет однообразно-клонированным.

Конечно, несколько шокирует то, что Нео заключает договор с Матрицей (о совместных действиях против бывшего агента Смита). У Матрицы есть определенное право властвовать над людьми: люди первыми начали войну против машин. У Смита также есть некоторое право на бунт против Матрицы: его «мамочка» — Пифия. Пифия сознательно разрушала стройные уравнения Архитектора Матрицы, внося элемент свободы и непредсказуемости в систему. Этой свободой она заразила Нео, тот — Смита. В итоге Смит поднял бунт «во имя свое». И Пифия не смогла защититься от него, стала еще одним смитом. Раз один из двух создателей Матрицы заодно со Смитом и против Нео, то и Нео должен опереться на силы, большие, чем собственные. И он входит в союз с Архитектором Матрицы.

В истории христианской мысли был отчасти похожий сюжет: предполагалось, что Христос выкупил нас у сатаны, заключив с ним своего рода договор — отдав Себя в выкуп за освобождение всех людей. Правда, этот образ остался маргинальным и не получил признания в Православной Церкви, но тем не менее он был…