Читать интересную книгу Бумажная оса - Лорен Акампора

Бекки Бордо, каким-то удивительным образом просачивающаяся везде из-за своей худобы, появилась рядом со мной, шепнув мне на ухо:

– Это Элиза Ван Дейк.

Словно собака, едва уловившая звук своего плюхающегося в миску обеда, в эту самую секунду я испытала приступ радостного предвкушения. Но в следующее мгновение радость сменилась паникой. Стоя с пластиковым стаканом в руке, я снова очутилась в восьмом классе – это был год окончания нашей дружбы. Наши ночевки друг у друга дома прекратились во время твоего пребывания в летнем актерском лагере в Гранд-Рапидс, где ты пробовалась на роль в городском театре. Когда ты получила роль в спектакле «Оливер!», мы с одноклассниками пришли на премьеру. Ты приняла от нас цветы с такой уверенностью, будто делала это уже много раз. Твое лицо было испачкано гримом, а глаза неистово сверкали. Мы ждали тебя, думая, что вместе пойдем поужинать в ресторан «Бенниганc»[8]. Увидев, что мы все еще там, ты поблагодарила нас, объяснив, что тебе нужно домой, чтобы отдохнуть перед завтрашним выступлением.

Вскоре после этого ты стала ездить в Чикаго, а затем улетела в Лос-Анджелес с мамой, пропустив первую неделю в начале девятого класса. Помню, как однажды, задыхаясь, ты сообщила мне по телефону, что снялась в рекламе автомобилей. И наконец, в октябре ты появилась в школе в винтажном кружевном платье со стрижкой в стиле пикси. Ты стала совершенно другой: длинноногая, уверенная в себе, поистине милосердная и доброжелательная. Волочась где-то сзади, я наблюдала, как в промежутках между уроками ты курсировала по школе, обмениваясь любезностями с ребятами из взрослой волейбольной команды так же легко, как с кучкой фанатов Стартрека. Ты была как цветущий лотос на поверхности нашего пруда серости и обыденности.

Ты стала летать в Калифорнию раз в несколько недель. А затем благодаря одной удачной роли в драме о торговле наркотиками твоя судьба была решена. Весь оставшийся год ты не посещала школу и занималась с репетитором в Лос-Анджелесе.

Помню, как смотрела тот первый фильм в небольшом кинотеатре на Мэйн-стрит, в том самом кинотеатре, куда мы приходили в детстве малышками и не сводили глаз с громадного экрана, величиной больше человеческого роста. Еще вчера ты была маленькой девочкой, а теперь совсем выросла, и твои веснушки скрывали свет камер и грим. Взгляд твоих огромных зеленых глаз проходил сквозь меня и устремлялся на сияющий горизонт.

Большую часть учебного года в старших классах школы ты жила на два города. Я редко могла знать, когда ты была в Калифорнии, а когда дома. Наконец, в выпускном классе ты вернулась назад, словно призрак, облаченный в яркие колготки и ботильоны. Хотя физически ты находилась с нами, было очевидно, что ты уже не вернешься в наш мир. Я отчетливо понимала, что наша дружба закончилась сама по себе. И в этом не было ничьей вины. Ради тебя я не хотела показывать своего сожаления. Видеть меня несчастной – ты этого не заслужила. Это было бы несправедливо. И поэтому я не оборачивалась, как остальные, чтобы проводить тебя взглядом, когда ты шла по коридору между уроками, а лишь украдкой провожала тебя боковым зрением. Когда я замечала, как ты идешь в мою сторону, сверкая своей новой наигранной улыбкой, я заворачивала за угол и заскакивала в пустой класс.

Вот и на встрече одноклассников я не стала поворачиваться, чтобы посмотреть на тебя. Тед и Эндрю разговаривали хриплым шепотом, но я перестала обращать на них внимание. Самое главное было не повернуться и не дать тебе увидеть, как я смотрю на тебя. Было очень важно соблюдать дистанцию, сохраняя чувство собственного достоинства и видимое спокойствие, в то время как остальные без особого стеснения роем толпились вокруг.

– Не могу поверить, что она все-таки пришла, – выразительно прошептал Эндрю. – Интересно, на улице есть папарацци?

– Думаю, нет, – ответил Тед. – Они бы не пришли за ней сюда. Я имею в виду, что она не настолько знаменита. Пока что. Это мое мнение.

И вот Кристи снова подошла к нам, на ее лице был восторг.

– Я только что говорила с Элизой.

Мое лицо непроизвольно содрогнулось. С усилием я вернула ему безразличное выражение, сделав еще глоток.

– Что она сказала? – требовал ответа Эндрю.

– Она такая милая, абсолютно земная. Она обняла меня и все такое, спросила, чем я занималась после школы. Абсолютно такая же, как и все мы.

– Цвет ее волос какой-то огненно-рыжий, тебе не кажется? – спросил Эндрю.

– Они всегда были рыжими, – ответила Кристи.

– Думаешь, она их красит?

– Эбби, – внезапно произнес Тед, поворачиваясь ко мне, – ты ведь дружила с ней, не так ли?

Мой голос зазвучал, как лягушачье кваканье:

– Если вы хотите спросить, красит ли она волосы, то я очень в этом сомневаюсь.

Несмотря на внутреннее смятение, я была благодарна Теду, Кристи и Эндрю – этому костяку старых товарищей, моим единственным друзьям. После твоего исчезновения я стала эмоционально неуравновешенной.

Некоторое время я все еще была частью местной компании продвинутой молодежи, ухоженных девушек с прическами в вельветовых юбках и с большими рюкзаками. Но пришла зима, делать было нечего, и я пересмотрела все фильмы Перрена. После каждого фильма я вновь переносилась в ту самую гостиную, обшитую деревянными панелями, с выцветшим диваном с орнаментом пейсли, застывшим над головой вентилятором, и казалось, будто фильм все еще продолжается. Все вокруг меня вибрировало с ужасающей силой. За окном залитые лунным светом деревья стояли обездвиженные на фоне неба. Это напоминало мне о безумной красоте во всем вокруг. Я чувствовала, что ты со мной, Элиза, что я могу повернуться к тебе, как после просмотра фильма «Долина Эврика», и увидеть, как изумление в твоих глазах отражается в моих.

Когда я упомянула о Перрене в разговоре с одноклассницами, одна из них скривилась и спросила: «А разве это не он снял фильм об испражнении?» Я пыталась просветить их, но, видимо, им было все равно, что работы Перрена считались вершиной артистизма, были известны в Каннах и лежали в основе учебников для колледжей. Чем больше я спорила с ними, тем больше приходила в ярость и тем больше они отстранялись от меня. Они были невежественными и провинциальными, я так им об этом и сказала. Только ты могла это понять, Элиза. Теперь я понимаю, что было глупо ожидать большего от кого-либо еще. С тех пор остальные девочки шарахались от меня как от прокаженной.

И тогда я прибилась к последнему оставшемуся клану, к тусовке чудаков, обедавших во дворе школы, невзирая