Читать интересную книгу Судный день американских финансов: мягкая депрессия XXI в. - Уильям Боннер

Меткалф сам рассказывал о том, как он раздражен «мыльным пузырем» на фондовом рынке: «Там происходит какая-то чепуха, которую я так и не смог понять», объясняет он. Он считал этот «пузырь» деформацией и выразил опасение о возможном схлопывании «пузыря». Он писал о своей обеспокоенности тем, что предприниматели одержимы идеей IPO: «Я часто задаю [предпринимателям] вопрос: "Так чем будет заниматься ваша компания?" В наши дни ответ обычно состоит из трех букв - I-P-О. Это большая ошибка, когда об этом говорят в первых пяти предложениях, объясняющих суть нового бизнеса. Если вы думаете прежде всего о будущем размещении акций на рынке, цель выбрана неверно… Люди думают, что IPO это важное событие. Для меня это второстепенная финансовая процедура. А для них это самое главное в жизни»5.

Наступит ли Судный день? «[Венчурные капиталисты] зашли на рынок на уровне цокольного этажа, - продолжает Меткалф, - и соскочат довольно быстро. [Но]… эти несчастные придурки с открытых рынков. Они раскатали губы на прибыли, но не получат ничего. Их ждет полный крах»6.

Но было уже слишком поздно. В то время принято было считать, что Малоун, Меткалф и Мур уже отстали от жизни.

Цифровик «понимает»

Летом 2000 г. Эд Ярдени разделил людей Новой эпохи на два типа: «лагерь передовых» и «толпу ретроградов»7. Согласно Ярдени, первые верят, что цифровая технологическая революция трансформировала нашу экономику в Новую экономику, вторые же относятся к разговорам о Новой экономике как к рекламной шумихе, а к технологической революции - как к «пузырю» фондового рынка. Эту идею развил главный экономист DeutscheBankАлекс Браун, который сделал вывод: «Первая группа понимает, а вторая - нет». Вот так охваченные бредом безумцы взяли за моду говорить о своих единомышленниках, что те «понимают», а про всех остальных, что это им недоступно.

Обычно выражение «понимать» описывает позицию настолько передовую и бесспорную, что нет никакой нужды (да и бесполезно) пытаться обосновать се ссылками на логику или опыт. Мужчинам, критически воспринимавшим крайние утверждения радикального феминизма, например, возражали, что они просто не способны этого понять. Точно так же любая попытка белого возразить черным расистам, утверждающим, скажем, что Клеопатра была черной, встречается презрительным возражением, что «ты просто не понимаешь».

Неизвестно, что он считал - число шишек на голове, число писем, получаемых но электронной почте, или электоральные предпочтения, - но Ярдени умудрился выделить новый подвид в роде человеческом «цифровиков» (digital man): «Первая группа состоит из цифровиков, которые верят, что вековые тренды Новой экономики вытесняют деловые циклы Старой экономики. Вторая группа состоит преимущественно из личностей аналогового типа, которые верят, что колебания изначально встроены в наши мозги и коллективное поведение»8.

До этого Ярдени был известен главным образом как человек, сделавший респектабельной истерию по поводу «проблемы 2000 года». Он предсказал, что компьютерные сбои, вызванные 2000 годом, приведут к рецессии. Все его предсказания оказались неверны. Мало того, что появление «00» в обозначении года не имело выраженных экономических последствий, но к тому же и результатом всеобщих страхов оказался не рецессия, а бум. Огромные профилактические расходы па корректировку компьютерных программ (спасибо чародеям из Бюро статистики труда) обернулись гигантским ростом производительности. Вот, поди, Ярдени изумился: всего два нуля в григорианском календаре, и БУ-У-УМ! Крупнейшая экономика мира рванула вперед.

Но комментаторы посчитали уместным позабыть о фиаско Ярдеии с «проблемой 2000 года». «Новая экономика, - писал в MewYorkerДэвид Денби, по-видимому, создает Нового человека, который, подобно самой экономике, переживает головокружительные изменения в том, как он живет, трудится, покупает и взаимодействует с другими людьми»9.

Вот так они и жили новая раса людей где-то среди пас. Мы знали о них только то, что они «поняли» и что они «цифровики». Мы знали кое-что о их местонахождении таких было явно очень много на Уолл-стрит и очень мало в Японии! «Информация стремится к свободе», говорили они. «Скорость меняет значение информации». «Мы стремимся к вездесущности». Впрочем, то, что они говорили, было не очень важно; они были молоды, исполнены воодушевления и популярны. И они «врубились», они «поняли».

Кто-то однажды сказал, что большие деньги можно заработать только на тех, кто тупее вас. Цифровики очень быстро это поняли… и им очень повезло - рынок для них был огромным. Подобно напористым пронырам, умудряющимся впаривать современное искусство крупным корпорациям, они умели себя подать. Все от гендиректоров крупнейших корпораций до таксистов - были рады вкладывать деньги по их рекомендациям. Майкл Вольф описал в ForbesASAP, как абсурдные претензии технологов Новой эры воспринимались безмозглыми ничтожествами корпоративной Америки:

Как бы я ни стыдился этого, мне хотелось бы дать почувствовать огромную радость, которую испытываешь на встрече с почтенными бизнесменами, представляющими многомиллиардные активы и многомиллионные потоки прибыли, и не только вызывать у них бурные аплодисменты - потому что я понял, а они - ист, по и иметь возможность унижать их, важничать перед ними, обращаться с ними, как со школьниками. С помощью таких приемов сотни миллиардов долларов переходили из рук в руки.

Но почему не могли «понять» этого люди с большими деньгами? Очень просто, здесь нечего было понимать. Цифровики не обладали настоящими знаниями. Ничего, кроме претензий на знание - выспренные, пустые идеи, которые в конечном счете не значили ничего. В самом деле, они владели технологией, но на что она способна или что может означать - об этом они знали не больше любого другого. Л может, и меньше, потому что у них не было никакого практического опыта. И даже создаваемые ими технологии зачастую оказывались неэффективными либо быстро устаревали из-за появления еще более новых технологий, о потенциале и смысле которых все знали еще меньше.

Каждая революция требует Нового человека, который приходит… или уходит вместе с ней. Французская революция породила «гражданина» sansculotte(без штанов), горевшего желанием повесить священников, из рук которых он прежде принимал причастие, и отправить на эшафот аристократов, землю которых он прежде возделывал. Русская революция также породила Нового человека, - нового советского человека, который не только мог выполнять работу, для которой раньше требовалось 14 обычных людей, но при этом еще был выше любых эмоциональных и телесных потребностей. Троцкий пророчил, что он сможет «подчинить контролю разума даже полуосознаваемые и совершенно бессознательные функции своего организма: дыхание, кровообращение, пищеварение и размножение».

И теперь предполагалось, что «понимающие» получат глубокое, внутреннее знание еще только рождающейся невыразимой истины, совершенно недоступной для всех остальных. В результате предполагалось, что цифровики - раса мутантов, homosupersapiens(человек сверхразумный) - сможет не просто унаследовать этот мир, но и взять его вопреки протестам законных владельцев. Но ни одна из известных истории пород «новых людей» - ни во Франции, ни в России, ни где бы то ни было - не сумела избавиться от слабости и греховности, которые являются наследственным достоянием человечества. И даже если бы нашелся «новый человек» для «новой экономики», он, несомненно, был бы таким же, как «ветхий человек»: «алчным, одержимым и невежественным»10 (именно эти слова использовал Дэвид Денби для характеристики окружавших его «новых людей»).

Из всех «понявших» мало кто понял это столь же хорошо, как Джордж Гилдер.

Роль Гилдера в Информационной революции 1990-х заключалась в том, что он обосновал мечты масс. Подобно Марксу, Энгельсу и Ленину, он помог убедить люмпенинвесториат в том, что можно разбогатеть не работая: нужно только поддерживать технологии, в которых не принадлежащие им деньги. Чем еще были разговоры о гигабитах фотонов, летящих по стеклянным волокнам, и пульсирующем мультиплексировании, как не ответом информационной революции на марксистскую болтовню о диалектическом материализме? Для среднего инвестора все это было сверхъестественным и непостижимым. Но к чему вопросы, если на этом можно разбогатеть?

А тем, кто задавал вопросы, - будь это реакционные буржуазные элементы в России в 1917 г. или реакционные консервативные инвесторы типа Уоррена Баффетта в 1999 г., - ответ был один: вы не понимаете. Ущербность, о которой идет речь, не была чисто интеллектуальной, потому что никто еще не обвинил Баффетта в тупости. Дело было серьезнее. Новая эра требовала инвесторов, которые понимали ее сердцем, спинным мозгом и нутром, которые не нуждались в вопросах или объяснениях. Нужны были инвесторы, понявшие что к чему.