Читать интересную книгу Асти Спуманте. Первое дело графини Апраксиной - Юлия Вознесенская

— Почему же, графиня?

— Не люблю самоубийц.

— Я это знаю и не рассчитывал, что вы примете в деле непосредственное участие. Я только хотел познакомить вас с материалами дела и получить от вас пару советов.

— А, ну это пожалуйста. В таком случае, прошу в мой кабинет.

Кабинет Апраксиной неизменно производил на Миллера ошеломляющее впечатление, и он не раз говорил ей: «Не хотел бы я быть вашим душеприказчиком, графиня. Разве посторонние смогут разобраться в ваших бумагах?» — «Вот посторонние-то как раз и смогут, — отвечала Апраксина, — если доберутся до них первыми. Ох уж эти мне «посторонние»! Впрочем, у меня для них тоже кое-что предусмотрено». В последнем Миллер не сомневался: это могла быть хитрая электронная сигнализация, а могло быть и взрывное устройство! «Раньше я остерегалась только агентов КГБ, а теперь приходится опасаться всех, кто проявляет интерес к России!» — сокрушалась Апраксина. Сама графиня свой кабинет называла простенько и с долей самодовольства — «мой маленький институт криминалистики и человековедения». Эту большую светлую комнату, занимавшую добрую половину первого этажа, заполняли высокие железные картотечные ящики, запертые на ключ, полки до самого потолка, туго забитые папками, книжные шкафы со справочной литературой на нескольких языках, простой, но длинный, во всю стену стол, на котором в ряд стояли монитор, компьютер, магнитофон, телевизор, принимающий основные российские программы через установленную в саду мощную спутниковую антенну с американской радиостанции «Свобода», то ли списанную, то ли… Впрочем, сие Миллера не касалось, поскольку американцы о пропаже антенны в немецкую полицию не заявляли. На всемирно известной радиостанции еще и не такие пропажи случались: там как-то один из главных редакторов пропал, некто Олег Туманов, и об этом узнали лишь после того, как пропавший обнаружился в Москве и дал пресс-конференцию иностранным и советским журналистам.

Усадив Миллера в удобное и широкое кожаное кресло, сама Апраксина уселась в рабочее кресло перед компьютером, и перед нею мягко засветился огромный экран жидкокристаллического монитора. Миллер завистливо вздохнул — такой аппаратуры у них в полиции не было. Графиня экономила на тряпках, но не на электронике.

— Так, Ада фон Кёнигзедлер… посмотрим, что у нас есть на ее счет. Угу, вот она! Совершенно верно — урожденная Светлова. Родилась на Украине, но не в Киеве, а в городе Кривой Рог, 15 ноября 1950 года. А вот потом она действительно училась в Киеве и там же работала гидом в Интуристе. Странно, почему же она пишет по-немецки с ошибками?… В 75-м вышла замуж за архитектора Клауса фон Кёнигзедлера. Гм, похоже, что с КГБ она не была связана: разрешение на выезд к мужу в Германию она получила только в 78-м после многочисленных отказов. И это пока все. Вы говорите, она разводится? Да, выездные браки редко бывают прочными. Сейчас я внесу это дополнение в ее досье. Что у вас еще с собой, инспектор?

— Фотографии умершей женщины и увеличенная фотография Ады фон Кёнигзедлер с ее водительского удостоверения.

— Давайте их сюда!

Миллер разложил фотографии на свободном пространстве стола. Апраксина довольно долго молча их разглядывала, а потом подняла голову и сказала:

— Да, это очередное «русское дело», мой дорогой инспектор. Но еще раз скажу, что участвовать в нем я не буду. Мне, конечно, жаль самоубийцу, но копаться в ее белье я не намерена.

— Не смею настаивать. А можете вы мне сказать что-нибудь полезное, посмотрев на эти фотографии?

— Вы же знаете, инспектор, что у меня всегда найдется что сказать о человеке, если я вижу перед собой его фотографию.

— Вы считаете, что неизвестная погибшая тоже русская?

— Несомненно. Причем из России она выехала недавно. По фотографии вы можете без особого труда разыскать ее через организации, ведающие эмигрантами и политическими беженцами.

— Я тоже сразу заподозрил, что она русская. В номере отеля мы обнаружили меховой жакет из белки с русской этикеткой и теплый вязаный платок, тоже похожий на русский. И потом эта странная манера пить вино из стаканов для чистки зубов… А на чем вы строите свои предположения, графиня?

— Пока лишь на том, что у меня перед глазами, — Апраксина кивком указала на лежащие перед нею фотографии. — Вы обратили внимание на то, что лицо покойной накрашено?

— Да. И я еще удивился, почему она не сняла косметику перед сном, ведь разделась же она, прежде чем лечь?

— Ну, как раз это случается с молодыми женщинами довольно часто и совершенно независимо от их национальности. Им кажется, что чистотой кожи можно и пренебречь, если они по каким-то причинам торопятся в постель. С годами, когда этих причин становится все меньше, а морщин все больше, женщина приобретает привычку снимать грим перед сном, преодолевая любую усталость, — иначе она рискует утром обнаружить на своем лице новую морщинку. Но покойная находилась еще в том возрасте, когда морщина на лице не кажется страшней, чем царапина на сердце. С другой стороны, она уже не так молода, чтобы опыт не оставил следов на ее лице. Давайте поищем эти следы.

Инспектор, хорошо знавший методы Апраксиной, усмехнулся.

— Дорогая графиня, эту часть расследования я целиком перекладываю на ваши плечи, а сам с интересом послушаю выводы.

— Хорошо, смотрите и слушайте. Вот эти мелкие горизонтальные морщинки над внешними краями бровей, — Апраксина взяла из стаканчика карандаш и острием показала инспектору едва заметные линии на фотографии, — говорят о преданности, а проще говоря, о привычке «смотреть в рот». Может быть, это самоубийство из-за потерянной любви? Допустим, она замужем и узнала, что горячо любимый муж собирается ее оставить.

— Все можно предположить.

— Да, конечно, — на этом этапе расследования… Теперь обратите внимание на вот эти, почти не заметные, морщинки: они образуют два прямых угла над внутренними краями бровей вершинами к переносице. Я зову их «морщинами тревоги». Подобные морщины редко носят постоянный характер, разве что у законченных психопаток: обычно они резко и внезапно появляются на лице, скажем, во время стресса, а потом так же легко исчезают, если причина тревоги уходит. На этом лице они появились недавно и едва заметны. Теперь немного порассуждаем о ее гриме. Если это самоубийство в отместку за измену, тогда становится понятным, почему она оставила лицо накрашенным, собираясь принять яд. Может быть, она даже наложила перед самоубийством свежий грим.

— Это зачем же? — удивился инспектор.

— Из чувства мести, разумеется. Ей хотелось хорошо выглядеть, когда тот, кого она задумала наказать своей смертью, увидит ее в морге или в гробу. Довольно ребяческое чувство: вот он увидит и пожалеет обо мне, но будет поздно! Но не исключено, что причина даже и не в мужчине: так называемые «настоящие женщины» в любом возрасте способны всерьез задуматься над тем, как они будут выглядеть на смертном ложе.

— А вы тоже задумывались над этим, графиня? Ведь вы у нас самая что ни на есть «настоящая женщина».

— Ошибаетесь, инспектор. «Настоящими женщинами» в наше время принято называть особ суетных и земных, до старости озабоченных своей внешностью. Я этим никогда не грешила, у меня, слава Богу, других забот хватало. Но, уверяю вас, инспектор, в гробу и на Страшном суде я буду выглядеть не хуже других.

— Это как понять?

— Я приготовила себе наряд на погребение в соответствии с православной модой.

— ?!

— На смертный час у меня приготовлена рубаха, освященная в Иерусалиме на Гробе Господнем, в которой я до этого окуналась в Иордане, а также саван, расшитый монахинями греческого монастыря, — с молитвами и распятием.

— Ах, так!

— Да, именно так. Но вернемся к нашим фотографиям. О чем же нам говорят эти краски на лице покойной?

— Лично мне ровно ни о чем, — пожал плечами Миллер. — Я как-то никогда не понимал этой «живописи».

— Простите меня, дорогой инспектор, но вы и в настоящей живописи разбираетесь не очень. Признайтесь, втайне вы вообще недоумеваете, для чего это люди пачкают красками такую отличную вещь, как натуральный холст, а другие люди платят за испорченную материю деньги?

Инспектор ничуть не обиделся, только рассмеялся в ответ: его любовь к искусству начиналась и заканчивалась игрой на тромбоне в сводном духовом оркестре пожарных и полицейских.

— А теперь просто поверьте мне на слово, что макияж, как теперь принято говорить, или боевая раскраска женщин, — это тоже целое искусство, недоступное большинству мужчин; о пресловутом меньшинстве мы речи не ведем. Некоторые женщины владеют этим искусством как природным даром, а другие этому старательно обучаются. Когда такая женщина садится перед зеркалом, она превращается в настоящего художника. Это искусство порой бывает изящно, его произведения трогательно мимолетны, и оно имеет свою историю, восходящую к глубокой древности. Это едва ли не древнейшее из всех искусств. И как судьба художника почти всегда напрямую зависит от ценности созданного им произведения, так и судьба современной женщины часто находится в прямой зависимости от того, насколько она умеет превратить собственное лицо в произведение искусства.