Читать интересную книгу Убийство часового (дневник гражданина) - Эдуард Лимонов

Мне в моих странствиях по миру не единожды пришлось испытать нелюбовь к себе различных наций. Только из-за того, что я чужой. То, что — советский, русский, было второстепенным обстоятельством. Первостепенным было то, что я не их нации — ЧУЖОЙ. Мне (следует заметить, что я всегда стараюсь урегулировать возникшую проблему мирным путем) приходилось драться в залитом солнцем Неаполе, в бруклинском ресторане и в пригороде Парижа и прочих местностях. В 1983 году на дискотеке в Ницце меня, улыбаясь, назвали «русской свиньей», но я нашел в себе силы сдержаться и отошел… Всякий бывалый, пошатавшийся по планете тип расскажет вам о подобных бессмысленных столкновениях. На юге Франции в сезон отпусков ежегодно погибают от рук местных жителей несколько десятков иностранцев, большей частью почему-то англичан.

Так что доброта народов — фикция. Добр к вам (если добр) в момент, когда вы покупаете его товар, хозяин магазина. Мир кипит враждебностью. И это нормально, ибо работают древние, как сама жизнь, инстинкты. Лучшая защита от чужой ненависти — мужество. И настороженность. Нужно иметь танки и ядерные боеголовки, чтобы народ боялись соседи. Не то целый народ российский превратится в восточногерманскую корову, злобно пинаемую по пути на бойню. Ногами в живот, в морду, в глаз… в живот, в морду, в глаз…

Космополитизм современного мира — фикция. Нации и племена ничуть не дружелюбнее сегодня друг к другу, чем они были два тысячелетия назад. И вторая мировая бойня, и уничтожение Ирака, и война в Югославии тому примеры. Только на высшей ступени жизни, в мире промышленников или, положим, музыкантов с мировыми именами, возможен космополитизм. На уровне простой, ежедневной жизни народы относятся друг к другу в лучшем случае настороженно. В больших городах враждебность менее заметна, в небольших населенных пунктах бросается в глаза. Стратегию жизни следует строить, исходя из чужой враждебности.

Элена и Николаэ

Их допрашивали, а они сидели — он время от времени касался ее рук своей рукой, успокаивая ее. Они сидели, затиснутые в угол неизвестного помещения, затиснутые столами из пластика, по-моему, этот материал называется «формика». Трусливо спрятались те, кто их допрашивал, присутствовали только голосами. Лишь позднее на проданной Западу из-под полы полной видеокассете мы могли увидеть их «судей» — почти все военные, за исключением человека с седой бородой. Как обыкновенно бывает в таких случаях, один из заговорщиков не устоял против соблазна денег. (Из жадности, презрев все правила коммерции, продали кассету дважды.) Однако ничего нового демонстрация нам лиц их «судей» не принесла. Ни одно лицо нас не заинтересовало. Незначительные все люди, жертвы обстоятельств. Произносящие фразы, полные пустых слов: «геноцид», «демократия», «свобода» чего-то…

Главными действующими лицами оказалась эта пара пожилых людей и их любовь друг к другу. Она в платке румынской крестьянки, в светлом пальто, он в черном пальто, в галстуке, в шарфе, и черный из бараньего меха головной убор — в СССР в свое время такой назывался «пирожок». «Пирожок» этот — единственное имущество пленного (и фактически уже приговоренного к смерти) — служил ему, очевидно, для восстановления самообладания. Он время от времени брал его, лежащий на столе, и, помяв в руке, клал опять на стол. Чтобы убедиться, что может что-то совершить? Что волен хотя бы переместить этот бараньего меха головной убор?

Их любовь друг к другу… Она присутствовала во всем, во всю длину кассеты. Перекрывая «обвинения» судей, обвинения «адвоката», она уничтожала «процесс». Кассета, задуманная как оправдание уничтожения главы румынского государства, — современный, страшный и яркий документ любви двух пожилых людей. Объясняющихся друг другу в любви прикосновениями и взглядами. За несколько всего лишь часов до смерти… Она захотела умереть вместе с ним, как поступали когда-то супруги великих граждан Рима или гордые жены германских вождей.

В моменты, когда она вдруг взрывалась гневом (очевидно, более темпераментная, чем он), он ласково клал свою руку на ее и прижимал слегка или поглаживал несколько раз бессловесно, убеждая ее таким образом успокоиться. Он понимал, что нельзя пересекать определенную границу возбужденности, заботясь о величественности. Кто научил его, сапожника в прошлом, величественности? Очевидно, он с этим родился… Но она, она тоже несколько раз остановила его грозящий перейти в некрасивость гнев, положив на его руку свою. Так, взаимно помогая друг другу, простые и величественные в своей сдержанной простоте, они вплывали в вечность. Безусловно, они не могли не знать, чем закончится этот суд (вряд ли сознавая его судом), однако без репетиции ни разу не сбились. Ни на единый момент они не были жалкими, не попытались оправдаться, не запросили пощады, не попытались сберечь свои жизни. Он не признал правомочности всех этих самозваных военных и повторял, что его должно судить Национальное собрание.

На второй, полной кассете нам продемонстрировали их лежащими в крови. Он со сбившимся шарфом, кровь под головой. Седой, волною чуб сапожника упал ему на глаз, светлый и неживой. Недалеко друг от друга лежали они, может быть, пытались в последние мгновения дотянуться друг до друга руками…

Не относящаяся к их любви дискуссия последовала за выпуском полной кассеты. Французский ученый-криминалист высказал свое сомнение по поводу времени, манеры и места расстрела пары. Новая румынская власть спешно создала несколько документальных фильмов, представляющих общественному мнению мира недостроенный бетонный дворец в центре Бухареста, какой-то бункер или противоатомное убежище, в котором якобы намеревалась скрываться пара. В бункере нам старательно открыли небольшого размера холодильник и продемонстрировали несколько килограммов колбасы и мяса, содержащихся в нем. Все эти показы должны были служить доказательствами чего? Коррупции? Отрицательности? Злобности пары?

Кассета эта, скудно заснятая людьми, уже договорившимися об их смерти, и долженствующая служить документом против них, свидетельствует лишь об их любови, их простом величии. В нашем мире, скудном на проявления любви, она — трагический, великолепный документ верности и достоинства. Наверное, он и она были в чем-то виноваты, невозможно обнаружить невиновного в чем-либо лидера нации. Самый невинный все равно что-то подписал, кого-то не помиловал, не спас, разрушил. Такова профессия лидера. Затиснутые в угол между столами, невыспавшиеся, готовящиеся к смерти, застигнутые врасплох, они, однако, показали нам вживе действо, родственное лучшим трагедиям Эсхила или Софокла. Элена и Николаэ Чаушеску навечно присоединились к бессмертным любовным парам мировой Истории… Напомню, что, когда 28 апреля 1945 года дуче Бенито Муссолини расстреливали, его подруга Клара Петаччи «оставалась рядом с ним до последней секунды и настояла на том, чтобы умереть вместе с ним». И замечу, что лидеры «диктаторских» и «тоталитарных» режимов и их женщины умеют умирать трагически. Чего не скажешь о лидерах демократических режимов, те обыкновенно умирают от геморроя или ему подобных постыдностей.

Штурмовые отряды трудящихся

Восемь тысяч румынских шахтеров из долины Жиу прибыли 25 сентября в Бухарест на поездах, дабы напомнить новым демократическим «слугам народа» о своем существовании. С криками «Ильеску и Роман (президент и премьер-министр. — Э.Л.) в ШАХТУ!» и «ВОРЫ! ВОРЫ!» они атаковали правительственные здания в течение трех дней. И заставили уйти в отставку премьер-министра Петру Романа.

Четко организованные, дисциплинированные, как штурмовики, румынские шахтеры из долины Жиу красивы. И эффективны. Вот она — прямая воля народа в действии. В шахтерских комбинезонах, фуфайках и сапогах (30 лет назад и я имел честь носить такую же форму, вкалывая монтажником-высотником), в касках с лампами, вооруженные стальными прутьями, топорами, цепями и дубинками, они хлынули в Бухарест — суровые легионеры грядущих европейских бунтов. Огромнейшая разница с ханжеским, кастрированным западноевропейским профсоюзным движением, когда в костюмах и галстуках заседают с хозяевами такие же жирные, как они, «представители» рабочего класса. Огромнейшая разница с ханжеским, «маткой боской» прикрывающимся, католическим движением хитрой «Солидарности».

Внезапный взрыв прямого народного насилия меня радует. Проявление непосредственной рабочей воли меня радует. Его драматический и жестокий характер меня радует. Больше насилия, чернолицые шахтеры! Следует низвергнуть всех Петру Романов Европы, всех буржуазных самозванцев, эксплуатирующих труд ПРОИЗВОДИТЕЛЕЙ. Основная часть прибыли должна доставаться производителям, а не посредникам, перепродающим ваш труд. Государство должно управляться народом, а не «слугами народа». Не для того был свален партократический режим, чтобы опять представляли вас «слуги народа». Шахтеры Донбасса, Кузбасса и Воркуты! Следуйте примеру ваших румынских братьев. Навязывайте вашу народную волю. Всех самозваных президентов — В ШАХТУ!