Читать интересную книгу Пока не пропоет петух - Чезаре Павезе

На следующий день Стефано сидел и курил, наслаждаясь непривычной усталостью от ночного спуска с горы, до сих пор сладострастно отяжелявшей его тело. Он так давно не бродил по полям при свете звезд… В то время вся гора кишела дружески настроенными, узнававшими друг друга по голосам группками, они что-то кричали или, наталкиваясь в ночи на изгороди, летели кувырком. Перед ними или за ними спускались женщины, которые смеялись и разговаривали. Кто-то пытался петь.

В остерии были Винченцо, Гаетано и другие из ночной компании. Все смеялись над фининспектором, который, не привычный к вину, здорово перебрал и, возможно, все еще спал в какой-нибудь канаве.

— Позорники, — сказал Стефано. — У нас напиваются все.

— Вам было весело, инженер? — спросил чей-то звонкий голос.

— Он не веселится, потому что ему не нравятся женщины, — отозвался Гаетано.

Стефано улыбнулся: «Женщины? Я их не видел. Если только вы не называете женщинами те юбки, что танцевали друг с дружкой под присмотром приходского священника. А мужчины никогда не танцуют?».

— Но это же была не свадьба, — ответил Гаетано.

— И вам никакая не пришлась по душе, не понравилась? — спросил лысый Винченцо.

— Ну, послушаем, какая была самой красивой? — заинтересованно продолжил Гаетано.

Все уставились на Стефано. Чьи-то бездонные и лукавые глаза его откровенно провоцировали. Стефано отвел взгляд и вынул сигарету.

— Ну, поножовщина мне ни к чему, — медленно, стараясь казаться вежливым, выговорил он, — но самой красивой не было. У вас есть настоящая красавица, но ее не было…

Ему не хотелось говорить, но он говорил. Возбуждение других передавалось и ему. Он чувствовал, что смешивается с ними, становится глупым, как они. Он улыбнулся.

— …Не было…

— Но кто она?

— Не знаю. Откровенно говоря, думаю, что служанка. Красива, коза. Нечто среднее между статуей и козой.

Он замолчал, его засыпали вопросами. Пытались называть ему имена. Он отвечал, что ничего о ней не знает. Но, судя по их описаниям, у него создалось впечатление, что ее зовут Конча. Если это была она, сказали ему, она с гор и действительно настоящая коза, готовая отдаться любому козлу. Но красоты в ней никто не видел.

— Если женщины похожи на женщин, они вам не нравятся? — спросил Винченцо, и все засмеялись.

— Но Конча приходила на праздник, — произнес молодой брюнет, — я видел, как она болталась за церковью с двумя или тремя парнишками. Инженер, ваша красавица обслуживает молокососов.

— Да кто на нее позарится? Ею попользовался даже старый Спано, у которого она была в прислугах, — добавил Гаетано, глядя на Стефано.

Стефано оборвал разговор. То же чувство физического одиночества, не покидавшее его весь день в праздничной толчее под странным небом там, наверху, вернулось вновь. Весь день Стефано был как бы обособлен, как бы вне времени и пространства, особенно когда он останавливался и смотрел на улочки, распахивавшиеся в небе. Почему Джаннино, смеясь, и сказал ему: «Идите, идите с Феноалтеа. Вы развлеклись?».

Стефано мог смешаться с другими и забыть о сияющем на улице полудне, горланя песни в той комнате с низким деревянным сводом, в которой охлаждались на подоконнике кувшины с вином. Так и поступил Пьерино, фининспектор. Или, расхрабрившись и найдя оправдание в вине, искать в пестрой толпе Кончу. Стефано же спрятался в толпе, бродя вместе со всеми, но отгородившись от них, чтобы уловить то, чем гам, смех и топорная музыка взволновали его в этот зыбкий день. Это низкое окно, открывающееся в пустоту в голубом облаке моря, показалось ему узким и вековечным окошечком той, тюремной жизни. Там, наверху за этими выцветшими и облупленными стенами жили женщины и старики, которые никогда не покидали звенящую тишиной площадь и эти улочки. Для них обманчивая мысль, что весь окоем можно прикрыть рукой, была вполне реальной.

Стефано, прикрывшись веером карт, изучал лица молодых ребят, которые прекратили разговор. Кто-то из них родился там, наверху. И все их семьи спустились вниз. Казалось, что в этих бойких, затененных ресницами глазах, в мрачной худобе, оживают все страсти, выстраданные в той норе, в той одиночной и обособленной на небе тюрьме. Их взгляд и внимательная улыбка казались светом в проеме оконца.

— Деревня мне понравилась, — произнес Стефано, делая ход. — Она похожа на высящиеся у нас в горах замки.

— Вы смогли бы здесь жить, инженер? — улыбаясь, спросил молодой брюнет.

— Живут везде, даже в тюрьме, — заметил Феноалтеа.

— Тут мне было бы хорошо с козами, — сказал Стефано.

Вот она, гнездившаяся в его душе боль. Его девушкой оказалась Конча, любовница развратного старика и похотливых парнишек. А будь она другой, пожелал ли бы ее он? Конча пришла из мест более потаенных и уединенных, чем эта деревня наверху. Вчера, разглядывая балкон с геранями, Стефано отдался ей, сладострастно вдыхая чистый тугой воздух, который напоминал ему ее упругую, танцующую походку. Даже в грязных низких комнатах с неизбывными квашнями, украшенными гирляндами из красной или зеленой бумаги, с потрескиванием древоточцев, с балками, увешанными, как стойла, кукурузными початками и ветками оливок, ему мерещилось ее козье лицо, ее низкий лоб, а также мрачная, извечная близость.

— Вы видели дона Джаннино Каталано? — спросил Феноалтеа, раздавая карты. — Ваш ход, инженер.

— Он не пошел, потому что отправился в гости, — ответил Стефано.

— В праздники у него всегда много дел, — серьезно проговорил Винченцо. — Спросите Камобреко, что он думает о его походах в гости.

— Камобреко — старый ювелир, — объяснил Гаетано, — в прошлом году он выстрелил в него из пистолета из окна спальни. Пока старик подсчитывал деньги, дон Джаннино Каталано ублажал его жену. Потом все уладили, сказав, что ночью старик принял его за вора.

— И вы в это поверили? — сказал кто-то.

— Никто не поверил, но Камобреко, чтобы жить спокойно, предпочел вора. Инженер, до того, как уйдете, хочу поговорить с вами.

Гаетано проводил его до берега. Под палящим солнцем вспотевший Стефано старался не останавливаться, чтобы побыстрее раздеться у моря, а приятель удерживал его за руку.

— Пойдемте купаться, Феноалтеа, — предложил Стефано.

Гаетано остановился в тени между двумя домами.

— Вы так привыкли к морю, что вы будете делать зимой? — спросил он.

— Привычек-то у меня много, да вот я один.

— А женщины, инженер, как вы без них обходитесь? У вас нет такой привычки?

Стефано только улыбнулся в ответ.

— Не задерживаю, инженер, идите, купайтесь. Но я хотел бы вас предупредить. Уже четыре месяца — верно? — как вы… хм, не дома. Вы мужчина?

— Достаточно об этом не думать.

— Извините, это не ответ. Так вот, я хотел вас предупредить. Не доверяйте дону Джаннино Каталано. Если вам понадобится женщина, скажите мне.

— При чем тут это?

Гаетано двинулся по засыпанной песком улочке, вновь взяв Стефано под руку; за углом распахнулось море.

— Вам действительно нравится эта служанка, инженер?

— Какая?

— Да ладно, инженер, чего уж там… Конча, разумеется, которая вам кажется козой. Да?..

Стефано остановился в неподвижном воздухе. Неожиданно он произнес: «Феноалтеа…»

— Не волнуйтесь, инженер, — пухлые пальцы пробежали по его руке и погладили ладонь. — Я хотел вас предупредить, что в том доме, где Конча прислуживает, она путается с доном Джаннино Каталано, а он не из тех мужчин, что могут поделиться женщиной. Особенно с вами, ведь вы не здешний.

В тот день в воде плескалась целая ватага ребятишек, двое из них шумно поднимали брызги у самой скалы. Стефано, сидя на песке, лениво на них поглядывал. Они, голые и темные, как морские моллюски, громко вопили на своем диалекте. За пеной прибоя все море казалось Стефано остекленевшим, пустынным пейзажем, перед которым все его чувства отступали, как тень под его коленями. Он закрыл глаза и перед ним пронеслось облачко от трубки Джаннино. Напряжение стало настолько болезненным, что Стефано поднялся, чтобы уйти. Какой-то мальчишка что-то ему крикнул. Не оборачиваясь, Стефано поднялся по берегу.

Он боялся, что этим вечером Элена придет к нему. Утром, проснувшись в своей кровати, он так страстно, так безумно ее желал, а теперь желание совсем пропало. Ему хотелось быть одному, забиться в угол. Перед ним, как в свистопляске вчерашнего дня, кружились смеющиеся, неясные, шумные, глупые лица других людей или же внимательные и враждебные, как в самом начале или же как час назад. От взглядов с подвохом, от вкрадчивых прикосновений пальцев у него по коже пробегали мурашки. Он чувствовал, что находится во власти других. Элены, которая обращалась к нему на «ты», и у нее было право порицать его взглядом; свою потаенную душу он глупо выставил напоказ в остерии, а тоску ночи вытащил на яркое солнце.