В кино часто бывает секс по дружбе, почему мы не можем? Один раз. А потом забудем и всё будет как раньше, а я не буду такой зажатой.
Не знаю, сколько времени я меряю шагами комнату в темноте, обхватив себя за плечи. Нервничаю. Уже и в бутылке воды почти не осталось.
Сажусь за стол и открываю ноут. Долго смотрю на значок соцсети, не решаясь войти. Но потом открываю. Вертинский в сети.
Откажет так откажет.
«Я должна была извиниться перед тобой за вчерашнюю глупость. Я всё помню. Я действительно хочу, чтобы это был ты, Егор. Не собираюсь становиться твоей сумасшедшей фанаткой, но только тебе могу доверить свой первый раз. Ты это сделаешь?»
Отсылаю и зависаю, считая секунды. Но он не читает. А я всё тупо пялюсь и пялюсь на экран, на этот раз уже на трезвую голову заполняясь ужасом от собственного предложения. Уже собираюсь его удалить, но тут появляется уведомление, что сообщение прочитано.
Я замираю в ожидании ответа. Но он не приходит, Вертинский просто пропадает из сети.
Может, он спал и открыл во сне? И идея удалить всё ещё имеет актуальность?
Но я захлопываю крышку ноутбука и отправляюсь в кровать. Что ответит, то и ответит. Всё.
Уснуть удаётся на удивление быстро, и просыпаюсь я уже, когда меня будит мама около десяти утра, приглашая завтракать.
— Дочь, давай вставай. Там к нам Егор на завтрак пришёл, а то тебе ничего не достанется.
Продираю глаза и резко сажусь на постели, что аж голова немного кружится. Блин, ну он и резкий. Вот так взял и пришёл. А я ещё не готова к встрече после ночного сообщения.
Хотя, он и раньше так делал, это я веду себя как дура.
Иду в ванную, быстро обмываюсь и чищу зубы, собираю волосы повыше в скрученный пучок. Давно хотела подстричь их, слишком длинные и тяжёлые, иногда аж готова устаёт. Возвращаюсь к себе и переодеваюсь, а потом спускаюсь на кухню.
— Привет, — здороваюсь и присаживаюсь за стол напротив Егора, внимательно слежу за его реакцией.
Он как раз что-то рассказывает маме про последние соревнования, а она доделывает салат за другим столом, стоя вполоборота.
Вертинский мне кивает, не прерывая разговора. Вроде бы ведёт себя как обычно, но мимолётный взгляд какой-то слишком цепкий, что ли. Или это я уже надумала себе.
Мама приготовила розовый рис с подливой и куриные котлеты. Вкуснотища. И салат с маринованными грибами. Я точно стану толстой, если буду уплетать как сегодня её кулинарные шедевры. Раньше я как-то не переживала на этот счёт, ела и не поправлялась, но расти же перестала. Теперь расти будет только задница, так что надо поаккуратнее.
Как-то так получается, что весь завтрак Егор общается только с мамой. Ко мне не обращается. Это рождает некую неловкость, так что я тоже помалкиваю. Посмеиваюсь над шутками, поддакиваю обоим, но не инициирую прямого разговора, как и Вертинский. А когда периодически ловлю его внимательные взгляды, то как-то сковываюсь вся.
Раньше у него такое бывало, когда злился или сердился. Но достаточно было швырнуть полотенцем или как-то в шутку зацепить. Однако в этот раз я не решаюсь.
После завтрака Вертинский благодарит маму, кивает мне на прощание и уходит, так и оставив меня в непонятных ощущениях и смешанных чувствах.
Я возвращаюсь в комнату, открываю в смартфоне соцсеть и вижу непрочитанное сообщение от него.
Там только одно слово.
«Сделаю».
Реакция получается непроизвольная. Меня с головы до ног обдаёт жаром. До этого момента всё казалось каким-то ненастоящим, моими мыслями, а теперь вдруг обрело реальный контур.
Я должна обрадоваться, что он уступил мне, но вместо этого чувствую ту самую смутную тревогу.
Но я сама попросила. Это естественное волнение, так что всё в порядке.
Но ответить я смогла только «спасибо». Пусть сам скажет, когда и где это произойдёт. Быстрее бы только, чтобы уже скорее этот нервный мандраж остался позади.
Посвящаю день разным делам. Убираюсь в комнате, перебираю ящик с бельём в шкафу, наконец, выкинув свои столетние лифчики. Давно пора было избавиться от них, размер не подходит. Зачем храню?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Копаюсь в косметичке. Тут тоже куча кандидатов на утилизацию. Например, сиреневая помада. Зачем я вообще её купила? Кто красит губы сиреневыми помадами?
А ещё я перебрала на письменном столе органайзер с ручками и наточила все цветные карандаши.
Короче, делаю всё, чем только можно занять руки и мозги. И бесконечное количество раз заглядываю в ноут, проверяя, не пришло ли сообщение от Вертинского. Он в сети весь день с компа.
Первая я ничего не пишу. Для нас такая тишина в эфире странная и непривычная. Но я не решаюсь её прервать.
День подходит к концу, перетекая в серый зимний вечер. На улице сегодня тихо, мороз совсем небольшой — семь градусов. Днём шёл снег, и теперь всё стоит припорошенное. Красиво.
Я уже приняла душ и высушила волосы, переоделась в пижаму.
Случайный взгляд в окно выхватывает, что у Вертинского в комнате темно. Уехал куда-то. Он сейчас с местными ребятами видится редко из-за того, что живёт в общаге, но они стараются встречаться на выходных. Иногда мы ходим вместе. Но не сегодня, судя по всему. Да я и не хотела.
После уборки пытаюсь отыскать наушники, чтобы улечься и посмотреть фильм, но слышу звук сообщения. Ладони становятся влажными, когда вижу, что оно от Егора.
«Спускайся. Жду в машине»
Внутри снова всё опаляет жаром. Он же не решил сделать это сегодня? Сейчас? Ни слова не сказав, не договорившись.
Но это Вертинский, он долго сопли на кулак наматывать не будет. Сказал — сделал. Только у меня поджилки вдруг начинают трястись. Трусиха. Я даже порываюсь ответить, что сегодня не смогу. Приболела, допустим.
Но с другой стороны, если я не захочу, то ничего не будет. Поэтому стоит успокоиться.
Натягиваю свитер и джинсы, сообщаю маме, что иду гулять с Егором, набрасываю куртку и выхожу за ворота. Чёрная тачка Вертинского стоит между моим и его домами. В салоне негромко играет музыка.
Я подхожу и стучусь в стекло пассажирской двери. Егор отпускает замок, я открываю дверцу и сажусь.
Он встречает меня снова тем самым взглядом, которым смотрел утром. И снова молчит, ограничившись лишь коротким «пристегнись», когда снова защёлкивает замки.
Конечно, я пристегнусь, я помню, к кому в машину села.
Но, на удивление, Егор едет не быстро. Потому что бесцельно просто колесит. Он молчит, я тоже. Просто наблюдаю то за тем, как он крутит руль, то за белой полосой дороги, уползающей под чёрный капот. В свете фар видно, что в воздухе серебрится мельчайшее крошево снега. Лёгкое и блестящее. На улице к вечеру стало холоднее, а тут, в машине, тепло и уютно. Вот только тишина напряжённая и напрягающая.
Мы приезжаем к местному озеру, сейчас покрытому льдом и пустынному. В тёплое время года здесь никогда не бывает тихо. Это место гулянок молодёжи. Тут мы встречали рассвет на выпускном, тут отмечали дни рождений или просто веселились, поставив несколько машин по кругу и включив в них музыку.
Но сейчас тут тихо и сумрачно. Не темно, потому что всё вокруг засыпано белым снегом.
Егор останавливает машину носом прямо на покатом пляже, в нескольких метрах от кромки, молча ставит фары на ближний свет и выходит. Я остаюсь одна в машине в растерянности. Наблюдаю через лобовое, как он опирается бёдрами на капот, достаёт пачку сигарет и закуривает. А курит Вертинский очень-очень редко, потому что это всегда сказывается на тренировках, и тогда он получает жуткий нагоняй от своего тренера. А того лучше не злить, уж это знает каждый участник клуба.
Я отстёгиваю ремень безопасности и тоже выхожу. Становлюсь рядом и молчу, глядя на идеальную ледяную гладь озера.
— Ты правда этого хочешь? — спрашивает спустя несколько минут.
— Да.
Он не спрашивает причину, да я уже и назвала её, собственно. У нас так всегда было: мы не допытывались причин. Если одному нужно что-то, значит, нужно, второй не требует отчёта.