На Хай-стрит его атаковала посаженная на цепь псина. С десяток возившихся в грязи мальчишек приветствовали Шарпа улюлюканьем, а некоторые, выстроившись в шеренгу, промаршировали за ним вслед. Он стерпел их насмешки, но шагов через двадцать резко повернулся и, схватив ближайшего, оторвал от земли и прижал к стене. Остальные разбежались, призывая на помощь старших братьев и отцов.
– Где Мэгги Джойс? – спросил Шарп.
Пленник помедлил с ответом, решая, что выгоднее, ответить или гордо промолчать, потом ухмыльнулся.
– Она ушла, мистер.
– Куда?
– В Севн-Дайалс.
Шарп поверил. Мэгги была его единственным другом, по крайней мере, он на это надеялся, но ей, должно быть, все же хватило ума расстаться с Уоппингом. Другое дело, что и Севн-Дайалс оставался районом отнюдь не безопасным. Впрочем, лейтенант пришел сюда не для того, чтобы повидаться с Мэгги. Он пришел, потому что была пятница, а в карманах гулял ветер.
– Кто сейчас хозяин в работном доме? Мальчишка испуганно посмотрел на него.
– Хозяин?
– Да. Кто?
– Джем Хокинг, сэр.
Шарп опустил парнишку и, достав из кармана монетку, бросил на дорогу. Горстка мальчишек тут же слетелась на поиски добычи, затерявшейся в толчее прохожих, собак, лошадей и повозок. Джем Хокинг. Именно это имя Шарп и рассчитывал услышать. Имя из темного прошлого. Имя, прочно застрявшее в памяти. Имя, которое он повторял про себя, шагая по середине улицы, чтобы не попасть под выплеснутые из окна помои. Был летний вечер, и затянутое тучами солнце еще висело над горизонтом, но здесь, в Уоппинге, как будто наступили зимние сумерки. Шарпа окружали черные кирпичные дома с грубыми деревянными заплатами. Многие покосились, а некоторые обвалились и представляли собой груды мусора. От выгребных ям несло отвратительной вонью. Неумолчно лаяли собаки. В Индии британские солдаты нередко морщились, проходя по грязным улицам, но побывали бы они здесь! Даже самые омерзительные закоулки индийских городов лучше и чище этого вонючего места с голодными, изнуренными людьми, в глазах которых при виде армейского лейтенанта с ранцем в левой руке вспыхивал жадный свет. Они оценивали все: и ранец, и тяжелую саблю, и поношенную шинель на широких плечах. Шарп являл богатство, равного которому многие из обитателей Уоппинга не видывали за полдесятка лет. А ведь лейтенант считал себя бедняком. Когда-то он был богачом. Когда-то у него были сокровища султана Типу, снятые с тела умирающего правителя в зловонном туннеле у шлюзовых ворот Серингапатама. Да вот только богатство давно уплыло. Чертовы законники! Проклятые стряпчие!
Видя богатства офицера, местный люд видел и то, что чужак высок и силен, что на лице его шрам, а выражение лица отчаянное и злобное. Напасть на такого ради ранца и шинели мог рискнуть разве что смельчак, дошедший до последней черты отчаяния. Вот почему обитатели Уоппинга, подобно волкам, чующим кровь, но не готовым проливать свою, лишь провожали Шарпа жадными взглядами, и хотя несколько удальцов проследовали за ним по улице, на перекрестке с Брюхаус-лейн остановились и они. Никто не горел желанием приближаться к угрюмым высоким стенам, за которыми скрывались сиротский приют и богадельня. По доброй воле гости туда не заходили.
Шарп замедлил шаг у ворот старой, давно заброшенной пивоварни и посмотрел на стены расположенного на другой стороне работного дома. Справа находилась богадельня, куда собирали неспособных работать, больных или оставленных детьми стариков. Домовладельцы выгоняли их на улицу, и приходские сторожа приводили несчастных сюда, в царство Джема Хокинга, где мужчины помещались в одну палату, а женщины в другую и где мужьям запрещалось разговаривать с женами. Здесь они доживали и здесь умирали, после чего истощенные тела свозились на кладбище, в общую могилу для бедняков. От расположенного по соседству сиротского приюта богадельню отделял узкий трехэтажный дом из кирпича с белыми ставнями и подвешенным над выскобленными ступенями элегантным кованым фонарем. Здесь, в этом маленьком, возвышающемся над приютом дворце, жил Джем Хокинг. Приют, как и богадельня, имел свой отдельный вход через тяжелые черные ворота, обмазанные дегтем и увенчанные ржавыми пиками высотой в четыре дюйма каждая. Не столько приют, сколько тюрьма для сирот. Городские власти направляли сюда беременных женщин, зачастую девчонок, бедных, бездомных и больных и уже не имеющих возможности продавать себя на улицах. Здесь несчастные женщины рожали, и здесь же половина из них умирала от лихорадки. Выжившие возвращались на улицу, оставляя детей на попечение Джема Хокинга и его супруги.
Когда-то приют был и домом Шарпа.
Он пересек улицу и постучал в маленькую дверь, устроенную рядом с большими воротами. Грейс хотела прийти сюда. Наслушавшись рассказов Шарпа, она решила, что может что-то изменить, но так и не успела. Теперь Шарп решил, что сделает это вместо нее. Он уже поднял молоток, чтобы постучать еще раз, но дверь отворилась, явив бледного и явно взволнованного юношу, испуганно подавшегося назад от кулака гостя.
– Ты кто? – спросил лейтенант, проходя в дверь.
– Сэр? – Юноша, похоже, намеревался задать тот же вопрос.
– Кто ты? – повторил Шарп.– Да не трясись, черт возьми! Перестань! Где хозяин?
– Хозяин у себя… дома. Но, сэр…– Молодой человек оставил попытки объясниться и постарался преградить путь странному посетителю.– Вам нельзя сюда, мистер!
– Это еще почему?
Шарп уже миновал дворик и открыл дверь в холл. В детстве комната представлялась огромной, как собор, но сейчас выглядела крохотной и жалкой. Было время ужина, и десятка три мальчишек сидели на полу среди обрывков просмоленных канатов и пакли и орудовали деревянными ложками, тогда как еще столько же их товарищей выстроились в очередь к столу, на котором стояли бак с супом и поднос с хлебом. За раздачей надзирали женщина с пухлыми красными руками и молодой человек с плеткой, небрежно облокотившийся на кафедру, над которой, прямо на выкрашенной коричневой краской стене, красовалось библейское изречение: «Наказание за грех ваш найдет вас».
Шестьдесят пар глаз уставились изумленно на Шарпа, но никто не произнес ни звука, боясь получить оплеуху или удар плетью. Шарп тоже молчал. Оглядывая помещение, вдыхая запах смолы, он пытался отогнать накатившие воспоминания. Он не был под этой крышей двадцать лет. Двадцать лет. Но запах остался прежним. Запах смолы, страха и протухшей еды.
Лейтенант шагнул к столу и принюхался к супу.
– С луком и ячменем, сэр.– Увидев серебряные пуговицы, саблю и черные галуны, женщина неуклюже поклонилась.
– А по-моему, только тепленькая водичка,– сказал Шарп.