Винтовки и прицелы высовывались из бойниц под самым карнизом, под крышей броненосца. Бойниц было множество, они шли в три ряда и из каждой торчали ствол с прицелом — частью фальшивые; попасть в настоящие можно было лишь по счастливой случайности. Тогда молодой человек внизу говорил «Тьфу!», включал в каземате электрический свет, втягивал к себе, вниз, прицел и винтовку и производил ремонт — заменял неисправные части или, при сильных повреждениях, всё стрелковое приспособление.
Представьте себе ряды кабин, нависающие над круговертью осей; вообразите стрелковые казематы между большими колёсами с подвешенными на ободьях слоноподобными ножками. Кабины открываются внутрь броненосца, в центральную галерею — она идёт по оси монстра и по всей длине галереи стоят мощные, компактные двигатели. Пульсирующие машины втиснуты в протяжённый тоннель; в центре, у лесенки, ведущей в боевую рубку, стоит капитан; он командует молчаливыми, внимательными инженерами — по большей части знаками. В дрожание и шум машин вплетаются голоса винтовок и прерывистый лязг пуль, бьющих о броню. Капитан, снова и снова поворачивает штурвал подъёмника смотровой рубки, поднимается вверх, наполовину скрывается в люке — тогда инженеры видят лишь его ноги — и спускается с новыми приказами. Капитанское место освещено всего двумя электрическими лампами — иначе подчинённые не разглядят командира; спёртый воздух густо насыщен парами масел и бензина. Если бы наш военный корреспондент вдруг перенёсся из внешнего простора во внутренности аппарата, то нашёл бы картину совершенно иного мира.
Конечно, капитан видел обе стороны сражения. Он поднимался по лестнице, запускал голову в рубку, в область естественного солнечного света и радовался зрелищу опустошённых траншей, видел бегущих и павших солдат, группы оставшихся без надежды пленных, разбитые пушки; затем спускался вниз, в пропахшие нефтью сумерки машинного отделения и отдавал команды: «Средний ход», «Малый ход», «Полоборота вправо» — или обходился без приказов. Время от времени капитан прикладывался к загубнику переговорной трубы — их устроили рядом, по обе стороны лестницы — и командовал левому или правому борту своего странного корабля: «Огонь по артиллеристам!» или «Правый борт, очистить сто ярдов траншеи!».
Мы с лёгкостью найдём офицеров, похожих на капитана среди личного состава флота Его Величества — молодой, крепкий, загорелый командир, внимательный, умный спокойный. На броненосце работали хладнокровные и рассудочные люди — такими был сам командир, его инженеры и стрелки. В их действиях не было и следа лихорадочной активности, неумной поспешности; их жилы не лопались от чрезмерного напряжения и истерических усилий — ничего из набора, зачастую полагаемого обычным для героических дел.
Молодые инженеры обходились с разбитыми врагами подобающе милосердно и питали к ним с безграничное презрение как если бы большие и сильные люди в перекрестии точных прицелов броненосца были бы большими и сильными неграми самого низшего сорта. Они презирали их за решимость сопротивляться, презирали за крикливый патриотизм, за сентиментальные свойства характера, но прежде всего — за малую образованность и примитивнейшие, безо всякой изобретательности методы ведения войны. «Пусть они и решили драться — полагали молодые инженеры — но почему, чёрт возьми, они не воюют, как того требует здравомыслие?» Они отвергали мысль о собственной глупости, о том, что и сами недалеко ушли от противника — та же дикость, то же расточительное безрассудство, отыгранное рассудочными методами. Они не видели, что в действительности принуждены сами, вынужденно изобретать машины уничтожения, и следуют одной только линии — бойня, жестокое принуждение воинственных крестьян безо всякой альтернативы; они гнали мысль о неотъемлемом, безграничном безумии любой войны.
Тем временем, стрелки, с механической исполнительностью аккуратного клерка перед гроссбухом крутили ручки и нажимали кнопки…
Капитан остановил броненосец номер Три на гребне холма, у захваченной полубатареи. Пленные стояли навытяжку и ожидали; за ними должны были приехать мотоциклисты. Капитан обозревал поле победной битвы из рубки.
Генерал подавал сигналы.
— Пятый и Четвёртый занимаются орудиями на левом фланге, препятствуя любой попытке возобновления огня. Седьмой, Одиннадцатый и Двенадцатый, продолжайте заниматься вашими орудиями; Седьмой, выходите на позицию над пушками, захваченными Третьим. Вы найдёте себе работу, не так ли? Шестой и Первый, скорость десять миль в час, выходите в тыл их лагеря, к реке — так мы отрежем всю эту толпу.
Молодой капитан вмешался и дал знать о себе.
— А, вот вы где! Второй и Третий, Восьмой и Девятый, Тринадцатый и Четырнадцатый, держите дистанцию в тысячу ярдов, ждите команды, затем наступайте малым ходом перед мотоциклистами. Пресекайте любую попытку противника организовать войска. Всё идёт хорошо. Но где Десятый? Вот он! На десятом ремонт, двинется при первой же возможности. Они подбили Десятого!
Дисциплина на броненосце была скорее деловой, чем формальной; капитан опустил голову из рубки и сообщил:
— Ребята, они подбили Десятого. Думаю, не смертельно, но он встал.
Тем не менее, для расправы с разбитой армией осталось тринадцать здоровых монстров.
Военный корреспондент видел их из своей ямы. Чудища выстроились вдоль хребта и обменивались приветственными флажными сигналами. Стальные бока сияли в свете восходящего солнца.
§ 5
В час дня приключения корреспондента закончились в плену. К тому времени он успел украсть лошадь, упасть вместе с лошадью и чудом выбраться; тут же выяснилось, что животное сломало ногу; пришлось пристрелить его из револьвера. Несколько часов журналист провёл в обществе приунывших стрелков, отбившихся от части, но ушёл от них после спора о топографии местности и в одиночку направился к берегу реки — он думал так, но ошибся. Шоколад закончился, во всей окрестности не нашлось ни глотка воды. Стояла ужасная жара. Корреспондент нашёл укрытие за разбитой каменной стеной и некоторое время наблюдал за отдалённым боем: конница попыталась атаковать пехоту на мотоциклах в разомкнутом строю, в то время как сухопутные броненосцы заходили кавалерии во фланги. Репортёр убедился в значительном превосходстве мотоцикла над лошадью в скорости на травяном поле; кони часто падали на неровностях, мотоциклисты легко уходили от атаки, валя кавалеристов ужасающе точными выстрелами. Погоня ушла за пределы видимости, но корреспондент не сомневался, что всадники закончат свою потеху в скором и непременном плену. Вскоре укрытие пришлось досадно и вдруг покинуть — одна из наступающих машин затеяла анфиладный огонь вдоль стены. Корреспондент обнаружил, что натёр на пятке пугающий волдырь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});