Читать интересную книгу Дурилка. Записки зятя главраввина - Алексей Меняйлов

Он помогал, и даже охотно, — но только любому еврею, которому случалось оказаться рядом, причем среди них я застал двух таких типов, что даже у обычных евреев (семитистов) они вызвали бы острейшие приступы антисемитизма. Так вот этим омерзительным типам он помогал, а мне, зятю и отцу его первой внучки, квазисыну (по законам психологии дочь в мужья выбирает отца, во всяком случае по одному из многих параметров отождествления), — нет.

Из своей лаборатории тесть вообще устроил форменную синагогу — и никто ему и слова не смел сказать. Напоминаю, рассказываю я не про демократический, а про советский период.

Что бы нам ни вдалбливали нынешние «иудо-внутреннические» средства массовой информации, жизненный опыт каждого россиянина-горожанина говорит: привилегированное положение в обществе евреи заняли не в постсоветское время (просто при демократии всё это приняло откровенно «отвязные» формы и никакая пропаганда прикрыть этого уже не в состоянии), а гораздо раньше. При советской власти они тоже не стеснялись и свои похоти не сообразовывали даже с Уголовным кодексом. И в Советское время тоже представителя любого народа могли начать преследовать за малейшие проявления национализма и расизма — любого, но не еврея. Только за ними была закреплена привилегия вытворять что хотят — и уголовного преследования не опасаться.

В те годы, по молодости (умению судить только по себе), я не понимал, как это можно: не помочь человеку, если он просит о помощи и оказать ее ровным счетом ничего не стоит. (Тесть мой был ведущим специалистом Института и парторгом — чего бы ни пожелал, всё на цирлах бежало исполнять. Вернее, как я сейчас понимаю, он, как представитель правящего рода, соответственно, унаследовавший забытые другими народами принципы теории стаи (первой и второй ступеней), сначала мог добиться исполнения всего, чего ни пожелает, а уж потом, как следствие, окружающие не могли сопротивляться идущему, казалось бы, изнутри голосу, диктовавшему, что он — ведущий специалист Института и только он достоин принять сан парторга Института — как о них тогда писали на стенах, «ума, чести и совести нашей эпохи».)

Это странное нежелание помочь мне хоть чутьчуть тогда в мой ум просто не вмещалось. Теперь, правда, разобравшись в принципе родовой памяти и осмыслив феномен протекающего в веках расслоения народов по духовно-психологическому принципу, уже понимаю: если мы в чём периферийном с ним и совпадаем (видимо, не только знаком Зодиака), то отличаемся в главном — он из лаборатории строил синагогу, а мне нет ничего дороже метанации (национальность не важна). Я себя с ней отождествляю, а он — нет.

Впрочем, это отступление. А сейчас важно только то, что в отличие от окружающих теорией стаи мой тесть владел (принял по наследству), пусть лишь в объёме первой и второй ступени. При достаточном уровне подавляющих способностей (силе некрополя) этого объёма знаний, конечно, вполне достаточно, чтобы в иерархическом обществе добиваться всего — он всего и добился. Ведь он занимал самое сладкое место — для той эпохи, — о котором сколь-нибудь мыслящий человек мог только мечтать.

Итак, мой тесть меня не любил — естественно, типично по-еврейски доброжелательно улыбаясь в глаза, — и избегал не только меня, но, главное, содержательных со мной разговоров.

А я, напротив, старался залезть к нему «в подкорку». Я, как бы молод (16-24 года) и, соответственно, глуп ни был, всё-таки не мог не заметить, что он обладал неким знанием, совершенно отличным от того, которым по жизни руководствовались рядовые научные работники (в те годы я ни с кем кроме как с научными работниками не общался). Я старался оказаться в его обществе и порой мне удавалось его «прижать» — скажем, на балконе или ещё где во время чьего-нибудь дня рождения.

«Прижать» — то есть вынудить на содержательный разговор. И услышанное по меньшей мере запомнить — а лучше испытать на себе.

Простой пример: однажды, пожалуй, единственный раз впав в многословие, он сказал, что есть только два способа изучения какой-нибудь науки. Дескать, первый способ заключается в том, что человек берёт рекомендуемый Министерством образования учебник и начинает штудировать — каждую страницу, каждую строчку, читать, перечитывать и даже заучивать целые абзацы. Только этот способ и распространён, — в этом легко убедиться, оглянувшись вокруг, — но он для дураков. А есть другой способ.

Берёшь как можно больше книг по интересующему предмету, вовсе не обязательно из числа тех, которые рекомендованы Министерством образования, и даже лучше не их, и читаешь запоем — в детали особенно не вдаваясь! Не понятые или вызывающие чувство отторжения места не перечитываются! Читаешь до тех пор, пока не приходит некое ощущениепредмета.

Только при таком подходе и возможно настоящее освоение предмета.

А первый способ, да, распространён, — но он для дураков.

Не знаю почему, но меня слова о двух способах изучения наук поразили.

Но советом, выжатым из тогда ещё будущего тестя, я воспользовался — и разницу почувствовал. Она громадна. В ту пору я был ещё студентом, второго, а может, и первого курса. Набрал в библиотеке книг по химии и читал их запоем (тем более, что всё это мне нравилось) — всего-то навсего недели три. А затем все оставшиеся курсы по всем возможным химическим предметам получал только высшие баллы. И это при том, что к экзаменам практически не готовился.

Это было как цирк, и я всячески демонстрировал, что к экзаменам (по химии) вообще не готовлюсь, — и все равно высший балл! (Но так было только по химии. По другим предметам я подняться до ощущения поленился, и зубрёжка накануне экзамена высший балл обеспечивала далеко не всегда.) Эта демонстрация не прошла незамеченной. По окончании института при распределении на первое место работы с дипломом требовалось переслать и характеристику, и наша староста, еврейка из Винницы и зубрилка, написала: «несмотря на то, что у Меняйлова средний бал высокий, он всё равно ничего не знает» (дескать, потому, что знать ничего и не может). Начальница отдела кадров Института принесла эту характеристику показать моему тестю со словами: «Тридцать лет работаю в отделе кадров, но такой характеристики ещё не видывала!» (Моё изобретение в области алкилирования было засекречено, так что эта характеристика скорее всего где-нибудь ещё хранится.)

К сожалению, описанным способом изучения любого рода наук мало кто владеет, почти никто, несмотря на полчища причисляющих себя к просветлённым, продвинутым, убелённым, покаявшимся, вознесённым и проникшим в прошлое, будущее и параллельные миры, не говоря уж о кавалерах знака «Почётный педагог». Им не владеют даже начинающие неугодники, которые владеть этим приёмом, вообще говоря, достойны как никто.

В каких словах главраввин преподавал собираемым вокруг себя евреям (несравнимо более тупым, чем он), это и подобное ему тайное знание и преподавал ли им вообще, не знаю. Но мне его «стенографические» обмолвки приходилось расшифровывать подолгу.

Это теперь его недосказанности я могу изъяснять в понятных нашему времени образах, а тогда было очень сложно. Итак, у человека есть две системы отображения действительности, как бы независимые: логическая и образная. Одна — функция левого полушария мозга, а другая — правого. Работают на разных принципах. При заучивании строчек учебника, тем более рекомендованного Министерством образования, бывает задействовано одно только логическое мышление. Но предназначение логического мышления — оборона подсознания (образного мышления) от психоэнергетического вторжения некрофила-поработителя.

А вот для постижения Действительности логическое мышление совершенно бесполезно — ввиду ничтожно малой, по сравнению с подсознанием, скорости действия.

Но логическим мышлением постичь Действительность пытаются не только море дураков, но и те немногие, кто достоин подняться с уровня раба-исполнителя, но ещё не успел этого сделать.

Вообще, шиворот-навыворот заставляют учиться тех, кого, одурачив, хотят сделать рабами, исполнителями, марионетками — включая и их потомков. Так повелось не только с древности, но и со времён, видимо, доисторических.

Вторая система отображения действительности — просторы так называемого бессознательного. Именно оно отвечает за постижение смысла и взаимосвязей сложных явлений окружающей действительности — а сложные они все. У бессознательного есть такое неотъемлемое свойство: оно постигает помимо логического мышления — правда, только при наличии искреннего интереса.

Именно поэтому, читая хорошего (не совсем суверенитета) автора, не надо останавливаться на не понятом и пытаться расколоть препятствие логическим мышлением (тем более, как правило, порабощенного суверенитизмом), опираясь на слова (заведомо многозначные!) и фразы (опутанные суверенитизмом!): если есть интерес, то как только вы постигните концепцию как целое, ощущение частностей придёт «само». Только не надо мешать самому себе — повинуясь наставлениям учителей суверенитизма, тупицам настолько тупым, что они не в состоянии осознать своей тупости.