Читать интересную книгу Финляндия. Творимый ландшафт - Екатерина Юрьевна Андреева

чем Дания и Швеция).

В 1348 году шведский король Магнус IV Эриксон, подстрекаемый монахиней Биргиттой (тогда она уже была основательницей ордена биргиттинок, или бригиттинок), попытался захватить принадлежавшие русским земли на южном берегу Невы. Накануне вторжения в 1347-м он предложил новгородцам устроить философский диспут, чтобы убедить их перейти в католичество. Новгородцы тогда еще жили при собственном архиепископстве, и архиепископ их Василий Калика хитроумно отправил посланцев Биргитты дискутировать в Царьград. Однако от войны это не спасло. Биргитта в посланиях, написанных по-латыни, убеждала Магнуса в том, что сама Богородица на стороне этого предприятия. По ее словам, Святая Дева выдвинула лишь одно условие: чтобы шведское войско состояло только из богоизбранного народа – шведов. Но Магнус взял в поход также немцев и датчан. Для начала он захватил Орешек, с пленными и добычей. Пленников он собирался прикончить, но алчные немцы посоветовали отпустить новгородцев за выкуп. Им сбрили бороды, окрестили в католичество и отправили с вестью в Новгород. Не возвращались они долго: у войска Магнуса стали заканчиваться припасы. И тут новгородцы вернулись с отрядом из русских, литовцев и татар и «дали понять королю, что бороды у них снова отросли». Святая Биргитта очень досадовала на то, что Магнус отпустил пленных и вообще шел на поводу у немцев, которые в это время прибирали к рукам Швецию.

Тут, впрочем, нельзя не сделать отступления: в том, что не удалось шведам, преуспели потомки Ивана Калиты. В 1353 году Новгород признал своим князем Симеона Ивановича, и Москва шаг за шагом стала усиливать контроль над Новгородской республикой, пока окончательно не уничтожила древнерусскую вечевую демократию.

Поскольку католики и православные видели друг в друге язычников, можно было бы предположить, что на фреске в Пюхтяя изображен бой шведа с новгородцем. Однако и католики резали друг друга кто во что горазд. В 1509 году один из датских рейдерских отрядов, разорявших Турку, сжег городок Инкоо вместе с каменной церковью, недавно расписанной. Ее потом удалось отремонтировать, и теперь это единственный храм в Финляндии, где можно увидеть популярный европейский сюжет «Пляски смерти». Актуальной новостью 1520 года был и поход датского короля Кристиана II на Стокгольм, закончившийся пятимесячной осадой и так называемой Стокгольмской резней, когда в течение трех дней были казнены более ста шведских дворян, горожан и священников, не желавших возобновлять Кальмарскую унию – союзный договор с Данией.

Чтобы побывать в Инкоо, стоит проехать на запад от Хельсинки минут сорок. Здесь одна из самых живописных бухт Финского залива, которая называется по-шведски Kyrkfjärden – Церковный фьорд. Церковь Святого Николая, покровителя мореходов, стоит недалеко от пристаней, где в кафе собирается шведскоговорящее окрестное население, отплывающее на свои финские островные дачи-тупы на острова Скяммё и Вялё. (Там, на архипелаге Инкоо, есть удивительное место, названное в народе hiidenkirnu – дьявольская маслобойка, – заполненная водой огромная выбоина в скале, где виден центральный камень, обточенный и отполированный водой до формы шара.) Многие в гавань Инкоо, наоборот, приплывают; припарковав катера, рассаживаются по автомобилям и разъезжаются по всей округе. Рядом с нами у церковной ограды стоял роскошный спортивный «мерседес». Владелец его, обветренный мужчина средних лет в рваной майке и штанах, явно не от ком-де-гарсон, неожиданно появился, закинул назад сетку с картошкой и бутылкой джина, неторопливо завел мотор и через секунду был таков.

Возвращаясь к разговору о том, кто с кем дерется на своде в церкви Пюхтяя, надо сказать, что есть какая-то интуиция, подсказывающая, что второй герой этого поединка – местный язычник, какой-нибудь вождь, послуживший прообразом мирового зла. Легкость продвижения шведов вглубь страны не означала окончательной победы католического духа: когда в XVII веке в Швеции вспыхнула охота на ведьм, на территории Центральной Финляндии за короткое время изъяли более восьмисот шаманских бубнов. Один из них с этикеткой на шведском – trolltrumma, барабан тролля, или колдовской барабан, – можно увидеть в Национальном музее Финляндии. Язычники присовокупили к своей и христианскую символику. Об этом свидетельствует шаманская колотушка из оленьего рога, маркированная знаком креста. Она была найдена в захоронении саамского шамана в Лехтониеми, под Куусамо. Человек этот, вероятно, мог быть современником росписей в церкви Святого Генриха, так как в могилу ему положили монеты, отчеканенные при Юхане III, то есть в последней трети XVI века. Фреска в церкви Святого Генриха предъявляет очевидное равенство сторон, хотя одна из них вроде бы лет двести тому назад обратила другую. Но нимб-бумеранг христианского воина вообще можно с первого взгляда и не заметить. Если мы, конечно, правильно догадываемся о смысле этой истории.

А догадываться о ее смысле сложно все по тем же причинам – из-за отсутствия документов. Мы не знаем практически ничего – ни кто изображен, ни кто придумал эту картину, не очень-то традиционную для христианского искусства, хотя и вполне реалистическую для христианской и вообще любой жизни, в которой, как правило, каждый за себя, а Бог против всех. Вероятнее всего, речь идет именно о борьбе с мировым злом – Антихристом, так как Хелена Эдгрен определила, что в соседнем с борцами парусе на своде изображена Мадонна Апокалипсиса[9]. Однако предположение Эдгрен о том, что на своде мы видим поединок греха и добродетели, или «Психомахию», не кажется правдоподобным, ведь в этом сюжете добродетели символизируют обычно женские фигуры, которые одерживают убедительные победы над грехами. И если справедливо другое утверждение исследовательницы, что эта воинственная сцена служила ясным моральным посланием прихожанам, то разве в том случае, когда речь идет о демонстрации могущества зла и тяжести борьбы с ним.

Разменяв первую тысячу лет, христианство пришло на север и юго-восток Европы – на Русь – со своими святыми и подвижниками, как многопалубные паромы с переселенцами. Византийские греки выглядывают из своих нимбов на всех уровнях киевской Святой Софии, как, должно быть, они высматривали, что сегодня происходит в городе, из своих царьградских, эфесских или римских «многоэтажек». К ним на Руси, как и в Скандинавии, на стенах храмов и в алтарях присоединятся местные святые: короли, проповедники, убиенные царевичи, юродивые. Близость к Византии с ее развитой имперской религиозной системой обеспечивала такую же визуальную стройность в картине священной истории на стенах соборов. Это видно повсюду: в Киеве, где сияние евхаристии достигает удаленных уголков Святой Софии со всей ее разноименной толпой византийских святых; в венецианском Сан Марко в самой потрясающей византийской мозаике о сотворении мира; в полувоенных порядках сицилийских норманнских святых под водительством столь же непреклонного Иисуса Христа.

В XIII веке, когда в Финляндии начинается возведение первых католических соборов, иконы и реликвии из разграбленного крестоносцами Константинополя наводняют Европу