— Кар эсти нумеле тау? — потребовал он. Баюн беспомощно огляделся.
— Имя твое как? — спросил подбежавший толмач. Он чего-то жевал и был явно недоволен, что его оторвали.
— Б... — начал Баюн и осекся. Он выпалил первое, что пришло в голову: — Бегемот!
Бегемотом звали чудного зверя, который водился в южных царствах. Вервольфы этого, разумеется, не знали, поэтому никто не удивился — как будто больших черных котов, говорящих человеческим языком, так и должны звать.
Расхристанный вервольф еще что-то спросил. Толмач перевел:
— Куда путь держишь и зачем?
— Я заколдован, — брякнул новоиспеченный Бегемот. Он был готов проклясть свой язык. Но сказавши «Аз», говори и «Буки». — Еду к своему хозяину. Он меня расколдует.
— А зачем заколдовывал? — удивился вервольф.
— За непослушание.
Вервольф снова почесался, и щелкнул зубами на выскочившую блоху. Смерив взглядом Баюна и Белогрива, он сказал презрительно "Хмф!" и пропустил их.
Вот и приключения начались, подумал кот, пока конь ускорял шаг. Какая разница между приключениями и бедами? Приключения происходят не с тобой.
Однако больше ему никто не препятствовал. Как и сказал Иван-Царевич, в Залесье царила неразбериха. И это было еще очень, очень мягкое слово.
Убивали вампиров — само собой. На солнечный свет их волокли редко, предпочитая изощренную расправу: отрубали по частям руки и ноги, а раны поливали чесночным соком — так они, ко всему прочему, не зарастали. Оцепили и сожгли мельницу, где пытался скрыться очень высокий уродливый человек (человек ли?). Бунтовщики, тот самый восставший народ, о котором твердили в новостях, почему-то не участвовали. Зверствовали вервольфы, ходячие мертвецы и какие-то странные создания, тонкие, светловолосые, с длинными ушами, говорящие на заморском. А еще убивали людей. Обычных людей. На глазах Баюна избивали кнутом плачущую старушку, а рядом вервольф держал в лапах молодую девицу, ее дочь или внучку, и распарывал на ней сарафан, похотливо дрожа всем телом. Мертвецы гонялись за крестьянами и пожирали их, иногда дрались за добычу между собой. Существа с длинными ушами ставили ноги на изуродованные трупы, принимали горделивые позы, и один из них вспыхивал маленькой черной коробочкой. Надо всем этим гордо реял новый флаг Залесья — со скрещенными факелом и вилами.
«О Боже», думал Баюн. «Это не просто тьма, это непроглядная бездна, в сравнении с которой Навь — маленькие котята. И я еще сомневался, ехать мне или нет. Ведь того же самого Вий хочет в Тридевятом царстве. Ушастые заморцы будут попирать ногами тела Ивана, Яги, Волка, и смеяться...»
На дороге к Аламаннскому королевству ему больше не встретилось залесских порубежников. Аламаннским кот уже без запинки повторил про Бегемота, добавив кое-какие подробности. Теперь выходило, что он — заколдованный нава, которого превратили в кота. Его мучитель бежал из Тридевятого царства, а больше снять заклятье никто не может. Порубежники посочувствовали, однако подорожную все-таки спросили, да еще и на деньги за проезд намекнули. Однако Баюн к этому был готов и жалобным голосом поведал, как залесские повстанцы отобрали у него весь скарб, а его самого чуть не съели. Пришлось пропустить.
— Заколдованный нава, — повторил насмешливо Белогрив, когда они уже были на аламаннской земле. Баюн вздрогнул от неожиданности: конь почти никогда не заговаривал первым. — А нав вообще можно заколдовать?
— Откуда им знать, что там в Навьем царстве творится, — ответил Баюн. Почему именно нава, он и сам не знал. Наверное, слишком уж много мрака увидели кошачьи глаза по дороге...
После Залесья Аламаннское королевство показалось Баюну воплощением мира и покоя. Он знал несколько слов из грубого, каркающего языка аламаннцев, которых ему с грехом пополам хватило, чтобы получить на постоялом дворе мисочку молока и странную мясную скрутку, всю политую маслом и пережаренную. Впрочем, скрутка оказалась очень недурна на вкус. Дородная веселая хозяйка не спросила с Баюна денег, но зато взяла на руки и долго гладила и тискала. Кот это стерпел, и даже помурлыкал, чтобы не обидеть добрую женщину.
В городе, где жил Финист, к Баюну пристала рыжая кошечка. Она была худой, потрепанной и, видимо, вообразила, что рядом с лоснящимся холеным незнакомцем ей перепадет каких-нибудь вкусностей.
— Тебя как зовут? — спросила она. Кошачье племя Баюн понимал без труда: мяуканье едино для любого королевства или царства.
— Васька! — буркнул уставший Баюн. Ему хотелось спать, да не в траве, а у камелька.
— Как, как?
— Василий!
— Базилий... Гутен таг, Базилий. А меня Аликс.
— Послушай, Аликс, — сказал он. — Я не просто гуляю сам по себе. Я должен найти одного человека.
— Он твой хозяин? — оживилась рыжая.
— Нет. Я должен... — Баюн прикусил язык. — В общем, это важно.
— А где твой хозяин? — не унималась Аликс.
— Далеко. — Тут Баюна осенило: — Если ты мне поможешь, я попрошу, чтобы тот человек тебя покормил.
Глаза Аликс вспыхнули. Мордочка стала хищной:
— Согласна. Только с условием: сливок — жирных, свежих сливок. И если рыба, то сырая или жареная. А то сейчас стали кошкам варить, а вареная рыба так пахнет, будто ее уже ели! Если мясо...
— Аликс, просто отведи меня к нему, — перебил Баюн. — И я тебе обещаю, получишь все, что пожелаешь.
Он не был уверен, что сможет выполнить обещание, но самому ему было Финиста не найти. Зато Аликс знала город, как свои четыре лапы. Порасспрашивав дворовую братию, такую же тощую и потрепанную, она уверенно двинулась по улочкам, заборам и крышам.
Дом Финиста оказался двухэтажным и неприметным. На крыше была голубятня. Баюну открыла кухарка.
— Здравы будьте, — сказал кот без особой надежды. К его удивлению, женщина ответила:
— И фам зтравы путьте, герр кот. Што прифести фас сюда?
— Иван-Царевич челом бьет, — торопливо заговорил Баюн, — я к Финисту — Ясну Соколу. Очень важное дело!
— От герр Ифана? Понимайт. Проходийт. Это есть фаш спутник?
— Это Аликс, — сказал Баюн. — Ей, пожалуйста, сливок и рыбы. Если можно.
— Разумейться, герр кот. Фам на фторой этаж. — Кухарка взяла Аликс на руки. Та прижала уши.
— Не кобенься, — посоветовал кошечке Баюн, — а то кормить не будут. — Он зашел внутрь, ожидая увидеть какие-то диковины, но Финист обставил свое жилье, как русич — лавки, сундуки, образа. Образа, впрочем, были навьими и изображали жутких тварей.
Статный чернокудрый хозяин дома сидел на втором этаже за столом. Выглядел он молодо, но глаза выдавали года и опыт. Финист был из тех, кто жить не может без молодильных яблок. Он смотрел поверх большой печатной книги и о чем-то думал. Брови его хмурились.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});