Читать интересную книгу Уроки родной истории - Вячеслав Пьецух

Отсюда извлекаем такой урок: озлобленность мятежного меньшинства против существующего режима - величина постоянная, поскольку не бывает таких режимов, которые функционировали бы в интересах этого меньшинства; коли французы терпели всех своих Людовиков, за исключением Людовика ХYI, больше всего на свете любившего слесарное дело,то, видимо, всплески народного негодования подчиняются законам гидродинамики и не так зависят от исторической насущности, как от солнечной активности и перепадов атмосферного давления, которое выдумал Блез Паскаль.

Не надо торопиться с выводами; торопиться с выводами - это, как гневливость и уныние - смертный грех.

Вот четыре с лишним века тому назад, когда от родной руки погиб царевич Иван, выдались подряд три неурожайных года, нечаянно наложил на себя руки царевич Дмитрий Углический, а царь Федор Иоаннович все бегал по московским колокольням и трезвонил в колокола; когда уже отравили единственную надежду нашей государственности, воеводу Скопина-Шуйского, и царя Бориса Годунова отравили, задушили юного государя Федора Борисовича, царя Василия Шуйского вместе с патриархатом московским полонили поляки, забили ногами царя-Самозванца, польстившегося на опыт португальского лжекороля Педро, повесили на воротах пятилетнего "воренка", сына Отрепьева и Марины Мнишек; когда в Кремле сидели ляхи гетмана Гонсевского, разбойников на Руси было больше, чем пахарей, матери продавали своих детей на съеденье, - тогда казалось, что России всенепременно пришел конец.

Не тут-то было: долго ли, коротко ли, а и поляки убрались восвояси, и разбойники рассеялись, и отечественная государственность восстановилась в своих правах. Французы, те наверняка не перенесли бы таких испытаний /изнеженная нация, они и двух недель войны с немцами не снесли/, даже бессмертный китайский этнос, поди, приказал бы долго жить, а мы-таки возродились из пепла, как птица Феникс, по той простой причине, что есть такое понятие - русский Бог.

Что он есть, мы не знаем, однако нам вполне достаточно того знания, что он есть. Как же ему не быть, если наша захудалость с лихвой компенсирована великой художественной культурой, если, по логике вещей, мы отнюдь не должны были победить в Великой Отечественной войне, если нам давно суждено спиться, а мы все никак не сопьемся, если большевистскому царству было отмерено пятьсот лет, покуда нефти хватит, а оно просуществовало только одну человеко-жизнь.

Тем не менее мы постоянно торопимся с выводами: стоит какому-нибудь нижнетагильскому дельцу из бывших урок захватить проволочный завод, как мы уже предрекаем конец России и подумываем о заграничном паспорте сквозь удушающую внутреннюю слезу. А все, глядишь, "образуется", как говорит у Толстого лакей князя Стивы Облонского, и жизнь мало-помалу войдет в заветную колею.

Беглый монах Чудова монастыря Григорий Отрепьев, объявивший себя царевичем Дмитрием, обладал такой силой самовнушения, что он и ступал, и говорил, и жестикулировал, и мыслил, как природный Рюрикович, разве что он не спал после обеда и пил постом топленое молоко. За это его и убили, поскольку Москва может простить государственную измену, но если человек не спит после обеда, то он точно не русский и еретик.

Сила самовнушения - это наша отличительная черта. Другой человек всю жизнь считает себя революционером, кровно связавшим свою судьбу с национально-освободительным движением или диктатурой пролетариата, а на поверку он просто неудачник, никчемная фигура, бедняга, не приспособленный к положительному труду. Иной человек всю жизнь считает себя писателем, а на самом деле он краснодеревщик, который не подозревает о своем истинном призвании и по молодости ступил на неправильную стезю. Однако ни у кого так не развита сила самовнушения, как у нынешних русских политиков, которые и ступают, и говорят, и жестикулируют, и стараются мыслить, как настоящие политики, с пользой толкущиеся у государственного руля. Но мы-то знаем, что они - просто несчастные люди, не нашедшие своего места в жизни, у которых слабо развита вторая сигнальная система, и они постоянно путают действительность и слова.

Следовательно, из неумения относиться к этой братии с культурной иронией вытекают только лишнее стеснение и беда.

Нация - это еще и общность людей, сплоченных единой моралью, то есть системой понятий о пользе, добре и зле.

Как раз наше семнадцатое столетие показало, что русское общество так в этом смысле разобщено, точно мы во время оно принадлежали к различным этническим конгрегациям, - это в лучшем случае, а в худшем - к разным народам, между которыми не было точек соприкосновения, за исключением языка. Действительно, почти тысяча лет прошла, как сложился русский нобилитет, моральный оплот нации, семьсот лет минуло, как Русь приняла Христов закон о непротивлении и любви, и вдруг обнаружилась такая бездна негодяев, столько открылось вероломства, подлости, обыкновенной человеческой непорядочности, словно наравне с христианами нашу страну сплошь населяли зороастрийцы, халдеи, людоеды и наглецы. Пятерых царей подряд Москва предала, которым по очереди крест целовала, юницу царевну без зазрения совести отдали на поругание самозванцу, половина дворянского корпуса взяла сторону тушинского проходимца, разбой сделался промыслом, вроде битья баклуш*, бояр из потомственных Рюриковичей уличали в фальшивомонетничестве, младенцев ели, целыми кланами за границу бегали, наконец, уголовник Разин легко взбунтовал страну.

* Заготовка, преимущественно из липы, для русской деревянной ложки.

Но вот какое дело: в то же самое время медленно умирала за старую веру боярыня Морозова, и народ нес единственную выходную рубаху, последнее серебряное колечко в казну народного ополчения, которое собирали один купец, торговавший говядиной, и один захудалый князь. Или это был какой-то другой народ...

С тех пор мы имеем неотчетливое представление о добре и зле и не всегда твердо отвечаем на вопрос: воровство - это преступление или нормальное занятие, ремесло?.. Наверное, есть у нас порядочные мужики в дорожной милиции, которые выходят на большую дорогу не мздоимствовать, но четко исполнять свои служебные обязанности, однако и того нельзя сбрасывать со счетов, что в дорожной милиции широко распространено следующее убеждение: мзда с проезжающих - это такая как бы премия, добавка к жалованию, а не мзда.

Одно у нас утешение: как нация мы моложе романо-германцев примерно на четыреста лет и христианство практикуем с таким же запозданием; так вот есть надежда, что через четыреста лет наши потомки не затруднятся правильно квалифицировать воровство.

Что другое, а Реформация постигла греко-росийскую православную церковь только со столетним запозданием против Лютера и неожиданно разбудила такие страсти, какие в нашем несколько вялом и хладнокровном соотечественнике трудно было предугадать. Главное, нововведения в ритуал были настолько миниатюрными и, следовательно, повод для разгула страстей настолько ничтожным, что невольно приходишь к выводу: события раскола обличают одну из самых звучных струн того причудливого инструмента, который называется русской душой, - именно готовность и стремление пострадать.

Иначе нельзя объяснить, как это из-за сугубой "аллилуйи" и хождения "посолонь" нечеловеческие муки претерпели протопоп Аввакум Петров и сестры Соковнины, многие годы держал осаду Соловецкий монастырь и тысячи людей приняли смерть в огне... Стало быть, тихие-то мы тихие, но не приведи Бог изъять из русского алфавита какую-нибудь второстепенную буковку, как нежданно-негаданно такая затеется всероссийская склока, что мы из нее выйдем через двести лет, изранены, наги и резко разобщены.

Страшный народ. То есть вообще пугают такие человеческие сообщества, которые не просто свыклись со страданием, но для которых оно представляет собой род потребности, как для алкоголиков - алкоголь. Только по неведению осмеливались воевать с нами наши соседи, и знай они наперед, что та нация сопособна четыре года резаться, с одной стороны, за осуществление неосуществимой и кабинетнейшей из идей, а с другой стороны, за то, чтобы за окошком родового гнезда по-прежнему цвели белые хризантемы, - эти самые соседи нас боялись бы как огня.

Давно замечено, что все несчастья общественно-политического характера - от малорослых, как если бы в них заключался и был запечатлен какой-то особенно злой порок. Мужчины из дома Романовых все были великаны и богатыри, за исключением Петра III, его сына Павла, последнего царя Николая II, и они кончили плохо, потому что плохо себя вели. Государь же Александр III Миротворец был человек-гора, и - уникальный случай - в его царствование не произошло ни одной войны.

Что до преемников Романовых из большевиков, то Хрущев был почти карлик, Сталин немногим выше, Ленин, когда сидел, не всегда доставал ногами до пола; из этого феномена мы извлекаем такой урок: необходимо ввести дополнительный ценз для претендентов на высшую государственную должность если кто ростом ниже метра семидесяти пяти сантиметров, такого на всякий случай из списков вон.